Японец взглянул на письма, вернул все Яхонтову и коротко распорядился не чинить ему препятствий.
— Ну что же, генерал, вы сразу не сказали про письма-то? — бормотал униженный Тарханов. — Счастливого пути, генерал.
— Желаю здравствовать, — ответил Яхонтов и не удержался, добавил: — Ротмистр.
В результате Яхонтов благополучно сел в харбинский поезд. Все его вещи были целы, только чемодан с книгами опечатан. Открывать его до выезда из «маньчжурского государства» он не мог. Поезд шел точно по расписанию, в вагонах было чисто, но отдохнуть не удалось: у пассажиров непрерывно требовали показать паспорт. Даже ночью их несколько раз безжалостно будили: «Ваши документы!»
В Харбине история начала повторяться. Целая толпа русских полицейских встречала Яхонтова на платформе. Взяли его багаж и повели к начальнику, который оказался тоже русским, бывшим жандармским генералом.
И опять Виктор Александрович объяснял, какова цель его поездки, и показывал рекомендательные письма. Харбинский начальник, очевидно, уже сориентировался и потому ограничился тем, что заставил Яхонтова написать подробную историю всего, что произошло с ним в Маньчжоу-Го.
— Мне необходимо будет приложить ваше собственноручно написанное объяснение к рапорту, который я должен представить японским властям, — простодушно сказал жандарм.
Затем он даже проявил любезность — вызвал китайского кули и велел ему доставить задержанного вместе со всеми вещами обратно в поезд.
Едва они вышли на улицу, кули сказал на отличном русском языке:
— Скоро мы им укажем их место…
Не было сомнений, что он имел в виду как японцев, так и их прислужников — русских белогвардейцев. Когда Яхонтов вернулся в свой вагон, проводники тепло его приветствовали: полицию они не жаловали.
Наслышавшись о порядках, царивших в Маньчжоу-Го, Яхонтов не сомневался, что только рекомендательные письма к японскому «начальству» удержали его «соотечественников» от расправы. Здесь могли и «похитить», и просто толкнуть под поезд, объявив потом жертвой несчастного случая. Такое здесь случалось нередко. Понял Яхонтов и то, что информация о его передвижении обгоняет его.
О следующем этапе своего путешествия сам Яхонтов рассказал так:
«В Шайхайване, на границе Маньчжоу-Го и собственно Китая, был неописуемый беспорядок, не считая полного отсутствия освещения. В темноте я умудрился купить билет до Бейпина (Пекина. — Ред.). С помощью носильщика, продемонстрировавшего чудеса акробатики, я добрался до моего вагона. Носильщик поместил меня и мой багаж в поезд, пробившись сквозь густую толпу китайцев, рвущихся во мраке к составу. Никто не спросил у меня паспорта, никто не проверял багаж. Но со всеми этими признаками беспорядка и дезорганизации я чувствовал себя несравненно лучше, чем в комфортабельном, чистом, четко следующем по расписанию поезде в контролируемом японцами Маньчжоу-Го.
Следующим утром я прибыл в Бейпин. Чувство безопасности и атмосфера спокойствия древней столицы Поднебесной империи, комфортабельный «Отель-де-Пекин»— вот причины того, что я оставался там дольше, чем сначала планировал. Я помню это пребывание в Бейпине еще и потому, что я был там в то время, когда в Лейпциге шел процесс по делу о поджоге рейхстага. Я восхищался мужеством и умом главного обвиняемого, болгарина Димитрова. Это был настоящий борец, его поведение было превыше всяких похвал.
Из Бейпина я поехал в Шанхай с короткой остановкой в Нанкине. С помощью рекомендательных писем я получил возможность встретиться со многими известными китайцами. Но хотя мне и удалось встретиться со многими людьми, которые были способны просветить меня по интересовавшей меня теме, я обнаружил, что большинство из них не склонно открыто говорить о коммунистах, о советских районах, о красных армиях. В то время о китайских коммунистах полагалось молчать, эта тема была табу. Ни в одном китайском книжном магазине не было ничего по этой теме. Даже журнал «Чайна форум», издававшийся в Шанхае одним американцем, не допускался в эти магазины. В то же время американский магазин дал мне возможность приобрести старые номера этого журнала и некоторую другую литературу. Было трудно получить новые материалы, но в конце концов я получил возможность собрать немного и проверить то, что я нашел в Москве и в других местах.
Я встретил удивительного человека и бесстрашного борца за Китай госпожу Сун Цинлин. Великая патриотка, вдова «отца китайской революции» Сун Ятсена и сестра жены Чан Кайши, она жила под постоянной угрозой нападения, похищения или того хуже. Ее интерес к судьбам народа, ее терпимость к мнению других, открыто выражаемое ею неодобрение диктаторской политикой ее родственника генералиссимуса Чан Кайши была тому причиной. Она сказала мне, что читала мою книгу «Россия и Советский Союз на Дальнем Востоке». Госпожа Сун Цинлин заинтересовалась моим новым замыслом и любезно дала мне несколько советов».
В середине октября Яхонтов сел в Шанхае на японский пароход, идущий в Нагасаки. Он хотел побывать в Кобе и Иокогаме и на другом японском же судне отправиться через Тихий океан в Сан-Франциско. Но этому замыслу не суждено было сбыться. Виной всему был чемодан с «подрывной, красной, опасной» литературой. В Шанхае Яхонтов сдал его в багаж с тем, чтобы чемодан был напрямую доставлен в США. Но японская судоходная компания не выполнила его распоряжения, и в Кобе роковой чемодан опять оказался у своего владельца. Тут же на борту судна оказался некий господин, который стал настаивать, чтобы Яхонтов открыл все чемоданы, включая и тот, опечатанный, для досмотра. Виктор Александрович отказался это сделать, боясь лишиться рабочих материалов, и был вынужден, не сходя на берег, вернуться в Шанхай тем же пароходом.
Яхонтов не сомневался, что все его трудности подстроены русскими белоэмигрантами. Шанхайская русская газета в тот же день поместила заметку о том, что Яхонтов якобы «не был допущен в Японию как агент Советского Союза». Там же публиковалась длинная статья о нем, судя по всему, перепечатанная из подобной харбинской газеты. Чего только не было в статье! Начав с того, что у приехавшего из СССР генерала были якобы «конфискованы подрывные книги», газета приписала Виктору Александровичу начисто вымышленную «биографию». Автор утверждал, что полковник Яхонтов, генерал Поливанов и другие «младотурки» готовили «революционный заговор» против царя. С Керенским, оказывается, Яхонтов подружился задолго до Февральской революции. Ну, и так далее, и тому подобное. На самом же деле он никогда в жизни не видел Поливанова, с Керенским впервые встретился уже на заседании кабинета в сентябре 1917 года. Естественно, никаких «революционных заговоров» он никогда и ни с кем не замышлял, а в Февральской революции не мог участвовать, ибо в это время служил в Японии. Но истина, разумеется, ничуть не интересовала автора статьи, целью которого было намалевать как можно более отталкивающий (в его понимании) портрет «генерала-отступника» и даже «красного генерала». Не в первый и, увы, не в последний раз сталкивался Виктор Александрович с лживыми обвинениями белогвардейской прессы.
И еще одно столкновение с бывшими соотечественниками произошло у Яхонтова в Шанхае. «Несколько русских эмигрантов, — писал он в воспоминаниях, — пришли на встречу со мной в доме одного моего старого друга, весьма уважаемого джентльмена. Когда они попросили меня рассказать о России, я почувствовал, что лучше бы этого не делать, ибо я предполагал, какой может быть их реакция. Они, однако, настаивали… В результате некоторые вскоре покинули комнату, другие делали раздраженные и неприязненные замечания, а третьи пришли в такое возбуждение, что хозяин дома вынужден был переменить тему во избежание полного скандала. Было очевидно, что в этих людях ненависть была столь глубока, что факты уже утратили ценность и не вызывали интереса. Разум был неспособен прояснить их умы. Некоторые из них жаждали видеть «проклятый советский режим» разрушенным, неважно каким методом; иные шли еще дальше и добавляли: «и любой ценой».
