Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Выходя из Тарьинской бухты, обогнули Раковый перешеек и увидели эскадру кораблей. Она кучно стояла против Петропавловска. Усов порадовался:

— Сам адмирал Путятин прибыл к нам в гости!

Ой ли! — усомнился кто-то.

— Командующий, — заверил унтер-офицер. — Кому другому тут быть? Он, говорю.

На кораблях люди забегали. Они что-то кричали, махали руками. Усов и матросы сняли головные уборы, потрясли ими в воздухе. Пелагея платком поприветствовала моряков. Смотря на повеселевших взрослых, радостно завизжали, запрыгали дети.

С кораблей стали спускать гребные суда. Семь катеров под флагами направились к плашкоуту.

— Не велика ли нам почесть? — недоуменно сказал Усов. — Не к себе ли хотят пригласить? А мы в гоязной робе…

— Братцы! — вдруг выкрикнул матрос Семен Удалов, известный в порту по прозвищу Удалой. — Это чужие корабли! Смотрите на флаги — английские и французские!

Оплошность поняли все.

— Разворачивайте! — прокричал Усов. — Меняйте паруса!

Матросы метнулись к полотнищам. Их ловкие, сильные руки заработали лихорадочно. Однако уходить назад было поздно. Гребные суда, набрав скорость, сокращали расстояние.

— Братцы! Слушайте меня! — обратился ко всем Удалов, видя, что унтер-офицер сильно растерялся. С волевым лицом, сильный и стройный, матрос обвел всех строгим взглядом. — От погони не уйти, а драться с врагом нечем. Нас пленят, а посему набирайтесь духу, чтобы ничего не сказать. Мы — русские люди и нам непристойно склонять колени перед чужеземцами. Всем молчать. Помните присягу…

— Правильно Семен говорит, — поддержал матроса Усов. — Скажем, мы артельщики, необученные, нам ничего неизвестно. Все прикидываемся простачками..

— Что же будет, Коленька? — испуганно запричитала Пелагея. — Куда ж я с ними-то? — Она в страхе прижима ла к себе детей.

— Пашка, молчать! — прикрикнул муж. — Проглоти язык! Ты для ворогов немая.

Гребные суда окружили плашкоут…

Момент пленения наблюдали из порта со всех батарей. Семь катеров, на которых было не менее двухсот вооруженных человек, окружили семерых безоружных моряков. Суда сгрудились у плашкоута. Какая-то заминка. Видимо соображали, как буксировать груженый бот. Потом суда разделились. Четыре катера, взяв на буксир плашкоут и шлюпку, потянули их к эскадре, два пристроились с боков, седьмой замыкал шествие.

— Мыши кота на расправу потащили, — бросил кто-то грустную шутку.

С берега было видно, как по трапу поднялись на «Форт» семь пленных моряков, женщина и двое детей…

Забегая вперед, скажем, что одному из них, матросу Семену Удалову, выпадет счастливая доля быть незабытым потомками. Сами враги назовут его русским Курцием.

ЗАТИШЬЕ

Гардемарин Гавриил Токарев, труднее других моряков переносивший корабельную качку вплоть до порта Калао, к своему удивлению, в последующем путешествии стал чувствовать себя лучше. Как ребенок, переболевший корью, он, кажется, преодолел морскую болезнь, чтобы к ней не возвращаться.

— Это потому, что я своевременно и неоднократно пускал кровь, — отнес выздоровление Токарева к своим заслугам корабельный доктор Вильчковский.

— Несомненно, — согласился Гавриил. — Премного благодарен за заботу. Беспомощность в плавании грозила мне списанием с корабля. Я мог навсегда расстаться с морем, жизнь без которого не мыслю.

Гардемарин Владимир Давыдов по этому поводу не без свойственного ему юмора сказал:

— Преклоняюсь перед умением господина Вильчковско-го оставлять в строю лучших моряков Российского Императорского флота. Правда, ему помогали в этом благородном деле не только медики. Кое-кому из воспитанников Морского кадетского корпуса с друзьями повезло. А лучший друг — залог здоровья.

— Льстец! — прервал его Гавриил. — Надеюсь, всем понятно, почему ты до сих пор на ногах?

— Не мог, не имел права болеть. Кто бы тогда выходил моего друга?

Однако на полном серьезе Токарев признался Давыдову, что болезнью был напуган не на шутку. Были моменты, когда он прощался не только с морской службой: казалось, что никогда не вернется домой, не увидит стариков, не встретится с любимой Ольгой, с которой перед отбытием в кругосветное путешествие у него состоялась помолвка. Под впечатлением удручающих мыслей Гавриил и сочинил тогда пессимистическую «Березку», изображая в белоствольном деревце Ольгу, себя — в Тополе. Но молодость тем и хороша, что способна бороться и с тяжелыми недугами. Юноша не расслабился до конца, не поддался унынию. Его сильный организм отчаянно сопро-

тивлялся и победил. Гавриил, поднявшись с постели, быстро восстановил свой вес, к нему вернулись аппетит и хорошее настроение. Преодолев морскую болезнь, Токарев за время похода от перуанских берегов не поддался простуде, миновали его скорбут и прочая хворь, свалившие в койки к концу путешествия многих моряков. Долго и стойко держался на ногах и Давыдов. Однако дурно пахнувшая «гнилая» вода с густым слизистым осадком на дне последнего чана расстроила животы обоих гардемаринов.

— Дизентерия! — поставил безошибчный диагноз доктор Вильчковский.

Неразлучных друзей поместили в тесный лазарет. С прибытием «Авроры» в Камчатку гардемаринов с большой группой больных перевезли на хутор Старый Острог.

Само селение со странным название авроровцы в первые дни пребывания на новом месте не видели. Их разместили под открытым небом на берегу небольшого озера, обрамленного лесом. Во вновь созданном лазарете все было сделано на скорую руку, но со старанием и доброжелательностью к морякам. Поверх низких жестких настилов, сколоченных в порту из корабельного теса, местные жители положили мягкие перины и пуховые подушки (благо в Камчатке много пернатой дичи), одеяла. На случай ненастной погоды петропавловцы доставили к лазарету парусиновые палатки, а чтобы больных не одолевали комары, мошки и прочий гнус, повесили над «койками» на коротких жердях полотна из легкой мягкой ткани. Моряки лежали под тенистыми деревьями в высокой ароматной траве рядом с прозрачным и необычно теплым водоемом, над которым по прохладным утрам поднимался пар. Берег круглого озера был плотно выложен гладким камнем-валуном. Водоем беспрерывно пополнялся влагой из-под-земли. Воздушные пузырьки в нескольких местах столбиками поднимались со дна, серебряными буравчиками сверля голубоватую толщу. Благодаря выдолбленным в грунте желобам, вода в озере постоянно удерживалась на одном уровне.

— Водоем целебный, — пояснил пациентам Вильчковский, сам едва оклемавшийся от болезни. — Воды в нем термальные, температура устойчивая — двадцать пять градусов. Купаться будем строго по моему разрешению и под моим надзором. Помните, пребывание в этой воде допустимо с хорошим сердцем не более четверти часа. Свыше — губительно для любого организма.

Доктору поверили не все — медики любят стращать! Крупного сложения моряк, выписываясь из лазарета, на спор, тайно от Вильчковского, залез в озеро и около получаса резво барахтался в теплой воде. Довольный, что выиграл в споре, он уже вылезал на берег, как ног. и неожиданно подкосились и «здоровяк» снова оказался в водоеме. Вытащили бедолагу едва живого.

От корабельного доктора авроровцы узнали, что в густой траве можно лежать без опаски, ибо змеи, ящерицы, тритоны и даже лягушки в Камчатке не водятся. Нет на полуострове, в отличие от жарких стран, тарантулов, каракуртов, скорпионов, фаланг и прочих ядовитых пауков и им образных.

Давыдов и Токарев, попав под опеку молодых, услужливых миловидных женщин, устыдились своей болезни и, как могли, пытались скрыть диагноз медика. Но не тут-то было. Вильчковский назвал поведение гардемаринов мальчишеским и без обиняков разоблачил их притворство казаться здоровыми.

— У этих юношей опасное инфекционное заболевание — дизентерия, — во всеуслышание огласил он. И чтобы понятнее было хуторянкам, что это за болезнь, пространно пояснил — Расстройство кишечника, которое сопровождается жидкими испражнениями, а иногда и с кровыо.

73
{"b":"234533","o":1}