Однако Гаспар достиг блестящих успехов, несмотря на обычную деревенскую скупость тех, кто за него платил. Он был приходящим учеником коллежа и жил в одном из домов Сент-Антуанского тупика, расположенного параллельно Собачьей улице. Все дома в этом тупике принадлежали г-ну Мадозе.

Гаспар и его крестная, известная под именем «Нанетты из замка», вели уединенную жизнь и вовсе не бывали у соседей. Еженедельно Маргарита, жена мельника Жана-Луи Алара, присылала им провизию, что позволяло Нанетте хозяйничать, не выходя из дому. Все это было необычно и возбуждало любопытство кумушек. Еще более странным казалось намерение Алара учить племянника пению и рисованию. По правде говоря, эту мысль рош-брюнскому мельнику подали сами учителя, движимые корыстолюбием, ибо на изучение Гаспаром изящных искусств сей богач отваливал, по слухам, целых тридцать франков в месяц. Справедливости ради следует добавить, что никто, кроме заядлых мотов, в столь огромную сумму не верил.

После того как Гаспар сдал экзамены, многие семьи из высшего иссуарского общества стали относиться к нему весьма предупредительно. Просвещенные покровительницы наук и искусств, меценаты в юбках, чьей специальностью было выдвигать из низов никому не ведомые таланты и выставлять их напоказ в своих гостиных, спешили залучить к себе племянника Жана-Луи. Но юноша из скромности или по другой причине отклонял все приглашения и продолжал жить так же уединенно, как и в годы учения в коллеже.

Почему же он оставался в Иссуаре и после окончания занятий? Право же, Гаспар был весьма странным молодым человеком: возбуждая всеобщий интерес, он не спешил его удовлетворить. Посудите сами: друзей у него не было совсем; что же касается «Нанетты из замка», то хотя соседки знали о ее существовании, они почти не видели ее с тех пор, как старуха поселилась с Гаспаром. Дело было явно нечисто. Несколько раз хитрые кумушки допытывались у Гаспара, не больна ли его крестная, и предлагали ухаживать за нею. Но он вежливо отказывался от их помощи, неизменно добавляя, что его крестная совершенно здорова и ни в чьих услугах не нуждается. Все это было весьма подозрительно и вызывало толки, не особенно лестные для обитателей дома в тупике.

Эти сплетни, естественные для провинции, где все из ряда вон выходящее привлекает внимание, находили ревностного слушателя в лице г-на Мадозе, подозревавшего тут какую-то тайну и сгоравшего от желания проникнуть в нее. Чутьем он угадывал, что между секретами дома на Собачьей и дома в Сент-Антуанском тупике есть что-то общее. Несколько раз нотариус Груладу, не называя имени клиента, предлагал продать постройки в тупике, но Мадозе заламывал такую несуразную цену, что нотариус уходил ни с чем. Мадозе не раз пытался завязать разговор со своим жильцом, но тот отделывался односложными ответами и держал дверь на запоре.

Господин Мадозе ломал голову, пытаясь разгадать тайну, интересовавшую его, пожалуй, больше, чем остальных его сограждан. Нет, неспроста вел такую замкнутую жизнь этот юноша, рано созревший и, по-видимому, немало переживший, раз он с таким недоверием относился к представителям человеческого рода…

Господину Мадозе уже перевалило за сорок, но он до сих пор оставался холостяком, хотя, казалось, мог бы взять в жены самую красивую и самую богатую невесту в Иссуаре: ведь он принадлежал к числу наиболее зажиточных горожан. Но обстоятельства, о которых читатели узнают ниже, помешали ему вступить в брак.

Люди, живущие вопреки законам природы, то есть ни к кому не привязываясь, дольше, чем другие, сохраняют привычки, свойственные детскому возрасту. Хотя любопытство старых дев вошло в поговорку, старые холостяки нисколько им в этом не уступают. Этих молодых людей, лишенных любви и нормальной семейной жизни, привлекает все, что хоть ненадолго может заполнить пустоту их монотонного существования, особенно если сословный дух в них не настолько силен, чтобы остальные представители их класса могли заменить им семью.

Хотя г-н Мадозе, как мы убедимся, был весьма тщеславен и приближавшиеся выборы давали его деятельной натуре обильную пищу, у него находилось время еще и шпионить за Гаспаром. Желание во что бы то ни стало выведать тайну юноши подстегивалось самолюбием. Узнать чей-либо секрет — значит получить в свои руки средство воздействовать на тех, у кого этот секрет похищен. Так рассуждал Мадозе, при любых обстоятельствах думавший прежде всего о своих интересах. Сначала эта загадка привлекала его сама по себе, но теперь ему хотелось раскрыть ее, чтобы выяснить, не может ли она принести ему какой-либо личной выгоды.

Пока Гаспар находился у Артона, Мадозе спустился В свой винный погреб, где с некоторых пор проводил столько времени, что это стало привлекать внимание жителей Сент-Антуанского тупика.

Овернцы имеют обыкновение устраивать пирушки в погребах, чтобы совместно насладиться прохладой подземелья, пропитанной винными парами, а иногда и для того, чтобы ускользнуть от бдительного ока своих супруг, которые, увы, частенько мешают приятному времяпрепровождению поклонников Бахуса. Впрочем, у буржуа свои обычаи и нравы. Простой народ принимает их как должное, хотя сам им не следует.

Мадозе был из господ; к тому же он был богат, и никто не видел ничего предосудительного в том, что он захаживает в погребок, где у него хранились вина, и подолгу остается там один. Однако он настолько злоупотреблял этим преимуществом своего положения, что обитатели тупика невольно спрашивали себя: что может делать целыми часами богатый буржуа в винном погребе? Быть может, он готовит там речи, которыми ежевечерне поражает своих сограждан в республиканском клубе?

Погреб г-на Мадозе выходил в тупик и соседствовал с тем самым таинственным жилищем, о котором Бурассу говорил в трактире «Три воробья». Над нижним этажом дома находились две комнаты; одну из них Жан-Поль Алар и нанимал для своего племянника. К этим комнатам лестница вела прямо с улицы.

Господину Мадозе нетрудно было скрывать свое присутствие в помещении, где он устроил наблюдательный пункт, поставив стул на большой ящик. На уровне глаз он пробил в стене воронкообразное отверстие; через него можно было видеть и слышать все, что происходит в комнате Гаспара, не подвергая себя опасности быть увиденным или услышанным. С противоположной стороны Мадозе проделал такое же потайное окошечко,' выходившее во двор дома на Собачьей.

Благодаря терпеливым наблюдениям ему удалось мельком заглянуть в жизнь соседей, хотя в тайны ее он еще не проник. Но, твердо веря в правильность своих предположений, действуя наугад в расчете что-нибудь выведать и надеясь, что это будет способствовать его замыслам — ведь ему хотелось приобрести известность среди демократов, — он решил привлечь внимание своих политических друзей к новым жителям города, о которых говорил Бурассу.

Благодаря волшебной палочки романиста, друг читатель, ты находишься в более благоприятном положении, чем любопытные соседки Гаспара и даже сам г-н Мадозе. Давай же вместе войдем в заповедную обитель молодого бакалавра.

Его комнатка, узкое окошко которой выходило в тупик, была обставлена рош-брюнским мельником и выглядела довольно убого. Складная койка, некрашеный сосновый стол с раскиданными на нем книгами и бумагами, неуклюжий стул, маленькая чугунная решетка перед камином да тщательно запертый дубовый сундук, служивший комодом, — такова была вся обстановка этой полутемной каморки.

Мадозе не пришлось долго ждать на своем наблюдательном пункте: вскоре с озабоченным видом в комнате появился Гаспар. Первым делом юноша задернул окно желтой ситцевой занавеской, дабы ни один нескромный взгляд не мог проскользнуть в его жилище.

«Он не слишком-то удивляется отсутствию своей „крестной“, — подумал Мадозе, — стало быть, ее куда-то спровадили».

Гаспар открыл пустой стенной шкаф и прислушался. Ничего, по-видимому, не услышав, он вынул из кармана нож и стал водить им по стене. Раздался тихий звук, словно скреблась мышь. Юноша остановился и прислушался снова. Через некоторое время ему ответили с другой стороны тремя легкими ударами.