— Максис де Понт-Эстрад! — воскликнул Артона, пожимая протянутую ему тонкую белую руку.

— Он самый, собственной персоной, — ответил посетитель, — Максис де Понт-Эстрад, ставший — и не божьей милостью, ибо смешно было бы думать, что всевышний занимается такими делами, — а милостью своей покойной тетушки законным владельцем Лавора. Я готов предложить всем своим друзьям, как нынешним, так и прежним, не исключая закоренелых республиканцев, дружеские советы и содержимое своего кошелька.

Артона был в крайнем изумлении.

— Ну и что же? — продолжал де Понт-Эстрад. — Как это тебе нравится? Кстати, могу я говорить тебе по-прежнему «ты»?

— Конечно, дорогой Максис, прошу вас! — с жаром ответил Артона.

— Итак, ты принимаешь?

— Что именно?

— То, что я предлагаю старым друзьям: советы и кошелек.

— Советы — да, кошелек — нет.

— А надо бы наоборот… Разреши говорить с тобою без обиняков. Ты, по-видимому, не очень-то богат: в теплую погоду носишь зимнее пальто, и, вдобавок, как мне говорили, на твоем попечении, кроме жены, еще и свояченица.

— Право же, мне ничего не нужно! У других больше оснований жаловаться на судьбу. Того, что мы зарабатываем, нам хватает, у нас есть все необходимое.

— Упрямец! Напротив, у тебя нет необходимого! На тебе стоптанные башмаки, а твоя жена (я слышал, что она прехорошенькая) с утра до вечера вынуждена бегать по городу и давать уроки музыки… Несчастная! Я уверен, что она носит старомодные шляпы и платья из дешевого тартана. А ты!.. — Понт-Эстрад поднялся и скрестил руки на груди. — Ты делопроизводитель иссуарской префектуры, и твой кретин-начальник заставляет тебя переписывать свои каракули!

— Не вижу в этом особой беды. Многие, мне не чета, опустились еще ниже!

— Что за довод! Что за оправдание! Признайся лучше: ты растратил свой талант на пустяки, разбрасывался, вместо того чтобы использовать свои блестящие способности, сосредоточив их на каком-нибудь одном деле, и занять видное положение. О, когда я подумаю, кем ты мог стать, мне хочется избить тебя палкой! И, вдобавок ко всему, ты еще республиканец… Этого только не хватало! Да обними же меня, дурная голова!

И Понт-Эстрад широко раскрыл объятия навстречу Артона. Оба были растроганы.

— Итак, — продолжал Максис, — почему ты застрял в Иссуаре?

— Это слишком длинная и слишком нелепая история; я расскажу ее вам в другой раз. Сейчас вернется жена. Но как вы меня разыскали?

— Черт побери! Точно так же, как это делают астрономы, когда ищут нужную им планету.

— Разве я вам нужен?

— Ну да.

— Зачем?

— Чтобы разделить с тобой свою удачу.

— Дорогой друг! Расскажите же мне вкратце, как к вам привалило богатство?

— Глупейшим образом, Артона, глупейшим! Оно досталось мне без всякого труда. Поэтому я считаю своим долгом употребить его по велению совести. А дело было вот как. Хоть я ни во что не верю, но не сомневался, что ты уже кое-что достиг, и, не беспокоясь о тебе, мирно проживал остатки своего состояния, путешествуя по равнинам Индии, где пытался удовлетворить свою страсть к охоте.

— Знаю, знаю, — прервал Артона, — одна из ваших фантазий…

— Ничего ты не знаешь, клянусь своей бородой! Однако продолжаю. Охота на тигров очень заманчива, но нельзя же заниматься ею до бесконечности! Я вернулся из Индии бедным, как Дон-Кихот, и даже без Россинанта. Не знаю, какой дьявол меня занес в Баден-Баден. Что я собирался делать в этой дыре? Ей-богу, не представляю себе, ибо в кармане у меня не было и десяти луидоров. Зато в моем дорожном мешке находилась дюжина дворянских грамот, написанных на пергаменте. Чем не ставка? Я поставил свой титул барона де Тормейль против двадцати тысяч экю и выиграл. Ставку удвоили; я выиграл снова. Удвоили еще раз, и я опять выигрываю! Мой противник, суконщик из Эльбефа, багровел, синел, зеленел, желтел; на его лице последовательно сменялись все цвета солнечного спектра. На другой день у него пропала охота к титулам, ему стало жаль своих богатств. Он вызвал меня на дуэль. Я проткнул ему шпагой бок, дабы научить жизни, он уехал в свою Нормандию, а я — в Париж. Вот тебе первый источник моего богатства. Теперь слушай дальше, — продолжал Понт-Эстрад непринужденным, скептическим тоном. — В Париже я разоделся в пух и прах и направил свои стопы в Лавор, где очаровал допотопную тетушку, ставшую живой реликвией нашего рода, которую по наследству передавали от отца к сыну. Целая куча любящих племянников и кузенов — седьмая вода на киселе — окружала вдовствующую тетушку, назойливо за ней ухаживая и докучая своими заботами. Но я veni, vidi, vici[72], причем нисколько этого не добиваясь, честное слово! И на мою долю выпала честь похоронить долговечную тетушку.

Я уехал, довольный тем, что исполнил свой долг, хотя, увы, не мог уже по примеру трех предыдущих поколений Понт-Эстрадов передать его выполнение наследникам. И тут наш нотариус приглашает меня немедленно вступить во владение Лавором и всеми близлежащими угодьями. Короче, все, что принадлежало тетушке, движимое и недвижимое ее имущество, перешло ко мне — делая гора богатств, все возрастающих за шестьдесят пять лет скряжничества, достойного Гарпагона[73]… Несколько миллионов!

— Вот что называется шальным счастьем! — заметил с мягкой улыбкой Артона.

— Это бессмысленное счастье, — продолжал Понт-Эстрад. — Все равно что бросить кость собаке, когда у нее уже нет зубов. Но хоть этот клад достался мне слишком поздно, он подоспел вовремя для моих друзей: теперь я могу осуществить кое-какие мечты, казавшиеся мне доселе несбыточными. — Он вынул из кармана толстый бумажник и добавил: — Вполне естественно, что я не подумал ни о тебе, полагая, что ты благоденствуешь, как турецкий султан, ни о маленьком Бергонне, счастливом племяннике стольких канонисс, и поехал в Сен-Бабель узнать, сто сталось с моей кузиной Валентиной, юной розой, прозябавшей без всякого приданого в этой дыре Рош-Брюн. И что же оказалось? Она замужем за Бергонном! Гром и молния! Как это тебе нравится? Этот маркизик подходил ей не больше, чем корове — седло! Но, главное, никто не мог мне сказать, где поселились супруги, сочетавшиеся неравным браком. Тебе это должно быть известно, ты не можешь этого не знать.

— Действительно, мне… следовало бы знать… Но уже давно…

— Уже давно?..

— Мы с Гюставом потеряли друг друга из виду.

— Возможно ли?

— К сожалению, так оно и есть. Мы поссорились, причем, сознаюсь, я был неправ.

— О дьявольщина! Значит, ты не можешь мне сказать, где они обосновались?

— Нет.

— Ладно, поговорим о другом. Не в деньгах счастье, я знаю это по собственному опыту, и не в бедности несчастье. Но если для благополучия семьи не хватает только денег, глуп будет тот муж, который откажется от них! — Он положил бумажник на стол и продолжал: — Деньги — словно вода, говорят крестьяне: но, когда хочется пить, вода очень кстати. Есть они — и женушка может не бегать по урокам, став феей домашнего очага, а свояченице тогда можно дать известную сумму и жить подальше от нее, чтобы реже с нею видеться.

Понт-Эстрад протянул бумажник своему молодому другу:

— Ты возьмешь, не правда ли?

— Я отказываюсь. Да, я отказываюсь, но тем не менее тронут. Не настаивайте, это бесполезно! О, у вас благородное сердце: отдайте деньги тем, кто действительно в них нуждается.

— Я против милостыни, она плодит нищих!

— Тогда можно основать какое-нибудь благотворительное учреждение.

— Тоже не годится. На сей счет я одного мнения с Тюрго[74].

— А что думал об этом Тюрго?

— Вот что: «Если все люди страдают от какого-нибудь зла, а помощь от него предоставляется лишь некоторым из них, то помощь эта иногда лишь умножает зло, вместо того чтобы от него избавить. Разительным примером тому служат приюты для падших женщин. Чтобы попасть туда, нужно удостоверить свой разврат… Хотя я говорю здесь о распутных женщинах, но это относится и к беднякам вообще». Тебе следовало бы знать эти слова давно, ведь ты, как-никак, занимаешься политикой!