— Пустяки! Он охотно окажет мне эту услугу.

— Но, сударь, все мы попадем в более чем смешное положение. Что касается меня, никакой очной ставки я не допущу. Для вас должно быть довольно моего слова, слова моей сестры. И если мы утверждаем, что этот господин — д’Эспайяк, вы обязаны нам верить…

— Их слово! Нашли на что полагаться! — воскликнул Леон-Поль. — Разрешите, я вам объясню, господин Сен-Сирг, и вы убедитесь сами!

И, несмотря но новые протестующие возгласы, честный метельщик кратко рассказал о западне, в которую его поймали.

— Вам нужны доказательства? — заключил он. — Я готов взять свои слова обратно, если эти молодчики вывернут карманы.

К изумлению Сен-Сирга, Николя согласился. Агентурное удостоверение находилось у него в пальто, оставшемся в номере. Никаких компрометирующих вещей и документов при нем не было. Беспокоил его только бумажник. В конце концов что тут особенного, если у виконта д’Эспайяка найдется тысячефранковый билет?

Граф де Мериа, вне себя, побагровев, наблюдал, как сыщик подвергается оскорбительному обыску.

— Откройте дверь! — настаивал он. — Господин д’Эспайяк не понимает, как унижают его честь. Видно, безумие заразительно… Но я ни за что на свете не соглашусь присутствовать на…

Торжествующий возглас Леон-Поля прервал его слова. Среди предметов, извлеченных сыщиком из карманов и выложенных на стол, оказался бумажник. Бывший учитель открыл его и обнаружил тысячефранковую ассигнацию.

— Вот! — воскликнул он, протягивая ее Сен-Сиргу. — Вот доказательство того, о чем я вам говорил! Деньги, украденные у меня этими мазуриками!

Николя потянулся было за ассигнацией, но старик зажал ее в руке.

— На сей раз, кузен, — проговорил де Мериа, натянуто засмеявшись, — совершенно очевидно, что этот человек спятил. Не оскорбляйте же нас, вынуждая слушать его бредни!

Сен-Сирг был близок к тому, чтобы согласиться с Гектором. Леон-Поль, должно быть, и в самом деле сошел с ума. Мог ли граф де Мериа, дворянин, аристократ, пасть так низко? Да и возможно ли обокрасть бедняка, у которого ломаного гроша не водилось? Нет, нет! Это обвинение, если рассудить здраво, исходило либо от мошенника, либо от безумца.

— Милостивый государь, — сухо обратился миллионер к Леон-Полю, — это уже переходит все границы. Я не допущу, чтобы в моем присутствии клеветали на моих родственников. Ваша шутка — дурного тона и зашла слишком далеко. Возможно, претензии этого господина, который ведет себя как провинившийся лакей, — он указал на Николя, — и впрямь чрезмерны. Но что касается графа де Мериа…

— Они друзья или нет? — спросил Леон-Поль.

— По-видимому.

— Разве господин де Мериа не ручался сейчас честным словом, что этот негодяй — действительно, д’Эспайяк?

— Ваша правда.

— Значит, они одного поля ягода. Иначе как объяснить их совместное появление и у меня, и у вас? Они и здесь продолжают какие-то гнусные козни.

Что мог возразить Сен-Сирг? Тем не менее он все еще сомневался, пытаясь бороться с Очевидностью.

— Но кто мне докажет, что сами вы не ошибаетесь? — взволнованно спросил старик.

— Взгляните на эту ассигнацию, господин Сен-Сирг, и спросите самозваного д'Эспайяка, что написано карандашом на ее полях?

Богач надел очки и прочел про себя:

— Слышите, что сказал господин Леон-Поль? Отвечайте, д’Эспайяк, что написано на ассигнации?

— Почем мне знать? Я положил ее в бумажник, не глядя. Этот жалкий безумец вынул ее и прочел надпись, которую я не успел заметить… Стану я обращать внимание на особенности каждой кредитки и разглядывать ее на свет. Это не приличествует дворянину.

— Прочесть я, конечно, мог, но не мог же я и написать при вас это изречение? Оно пришло мне на ум, господин Сен-Сирг, когда я думал о судьбе рукописи, которую обещал вам отдать на следующее утро и которую эти жулики пытались у меня выудить… Потрудитесь продиктовать мне и этому молодчику латинскую фразу, написанную на полях билета, и мы сразу увидим, кому из нас он принадлежал. Впрочем, — добавил бывший учитель, — я объясню вам потом, что слово «принадлежать» здесь не подходит.

Разумеется, Николя отказался подвергнуться испытанию. За кого его принимают в конце концов? Хватит с него дурацких шуток. Он просит друга своего отца прекратить их, иначе они поссорятся…

Но Сен-Сиргу все стало ясно. Он поднялся и заявил сыщику, что велит немедленно арестовать его за кражу, если тот не признается, с какой целью они явились к нему. Хотя Николя и испугался такой недвусмысленной угрозы, но при этих словах старика не мог сдержать смеха.

— Черт побери! — ответил он. — Должно быть, сам дьявол впутался в это дело, раз оно сорвалось. Если вы не догадываетесь, какую цель мои уважаемые друзья и я сам поставили перед собою, обхаживая вас, значит, вы вовсе не такой прозорливец, как говорят.

Бланш и Гектор, низко опустив головы, словно окаменели в своих креслах… Все было кончено… Мечты о богатстве развеялись в прах, воздушные замки рухнули, как карточные домики, от слов гнусного сыщика, чье соучастие было навязано им глупцом-иезуитом. «Вот у кого незаслуженная репутация!» — подумала Бланш, между тем как ее брат размышлял, не броситься ли на старика и не задушить ли его? Но нечего было и пытаться: в комнате находились лакеи. По знаку хозяина они убрали со стола ножи; один звонок поднял бы на ноги весь отель, а камердинер не выпускал шнурка от сонетки.

Сыщик, равнодушный к мукам, терзавшим его сообщников, продолжал обычным развязным тоном:

— Цель, милейший господин Сен-Сирг, ясна как божий день. Взгляните на эти остренькие зубы между вишневыми губками: разве они не созданы для того, чтобы на них хрустели миллионы? А челюсть графа? Поглядите на них! Что касается меня, то я только собирался за умеренное вознаграждение в один процент использовать свои скромные способности по части интриг.

И Николя добавил, что ничего не утаит, если Леон-Поль согласится не преследовать его за кражу денег. Учитель заявил, что предоставляет это на усмотрение Сен-Сирга. Сыщик готов был все выложить, но на определенных условиях: если ему не сделают ничего плохого после того, как он откровенно, без околичностей, не щадя соучастников, расскажет все как есть.

Сен-Сирг заверил Николя, что искренность может пойти ему только на пользу; скрывая же правду, он погубит себя. Однако богач ничего не обещал и предложил выполнить требование без всяких оговорок, угрожая арестом, если самозванец вздумает солгать.

Избежать тюрьмы — вот все, что ждал Николя. И негодяй, довольный, что отделается посрамлением, поведал о затеянном заговоре, не пощадив своих сообщников. Цинизм рассказчика не раз вызывал усмешку слуг, обступивших его.

Сен-Сирг, мертвенно-бледный, откинувшись на спинку кресла, слушал повествование Николя. Ему было так стыдно, словно он сам оказался виноват во всем. Он спрашивал себя: как могло случиться, что этим низким людям стали известны его сокровенные мысли? Видно, он, старый фантазер, плохо играл роль скептика, избранную им в спектакле жизни… Злоумышленники как нельзя лучше знали, с какой стороны к нему подступиться. Это было унизительно. Перед мысленным взором старика проходил весь этот фарс, разыгранный «добродетельными» жуликами с целью завлечь его в свои сети. Сен-Сирга ужасала испорченность гнусных персонажей этой омерзительной пьесы. Его бросало в дрожь при мысли, что он собирался завещать Бланш свое состояние. Попав в руки такой черствой эгоистки, его огромные богатства наверняка стали бы орудием реакции. Он хорошо знал, что всякий, у кого на первом плане личные интересы, разбогатев, обязательно делается консерватором, то есть врагом всяких перемен, которые могли бы изменить условия жизни. И богач благословлял судьбу, столкнувшую его с Леон-Полем. К счастью, у него всегда было желание общаться с народом, чтобы лучше знать мысли и чувства простых людей. Стремление приносить пользу ближним спасло его от страшной беды.