– Господа! Я хочу дать Айнане тангитанское имя.

Сундбек с удивлением воззрился на повара и сказал:

– А мне очень нравится ее имя – Айнана! По-моему, прекрасно звучит, а, господа?

– Очень нужно, чтобы у девочки было тангитанское имя, – повторил Кагот.

– А зачем это? – спросил Амундсен.

Каготу не хотелось раскрывать настоящую причину, и он уклончиво сказал:

– А вдруг она поедет учиться в тангитанскую школу и там ее спросят: как зовут?

– В общем-то, это резонно, – сказал Амундсен, – У меня действительно не раз возникала мысль о том, чтобы взять девочку в Европу и отдать в какой-нибудь приличный пансион, выучить грамоте, музыке…

– Ну хорошо, – вмешался в разговор Олонкин. – Допустим, Айнана действительно выучится и грамоте, и музыке, и европейским манерам… А потом вернется обратно в ярангу?

– Совсем недавно именно это соображение останавливало меня, – сказал Амундсен. – Но теперь ситуация стала иной: Першин и его товарищи собираются коренным образом менять здешнюю жизнь.

– И вы верите, что у них получится? – с оттенком недоверия спросил Олонкин.

– Вы, возможно, удивитесь моему ответу, господа, но у меня такое впечатление, что у них должно получиться, – с серьезным видом ответил Амундсен. – Во всяком случае, их мечты вызывают сочувствие и уважение. Так что может статься, что Айнана вернется сюда врачом или дипломированной сестрой милосердия,… а может, быть, даже и учительницей…

– Давайте назовем ее Анной, – предложил Сундбек.

– Анна – это похоже на Айнану, – немного подумав, сказал Кагот. – Хорошо, если бы новое тангитанское имя девочки звучало совсем по-другому.

– А если Мери? – подал голос Ренне.

– Мери – это хорошо! – воодушевился Кагот. – И легко произносится, и в то же время совсем не похоже на прежнее!

Он боялся, что кто-то предложит такое имя, которое потом и ему самому не выговорить.

– Мери – это мне тоже нравится, – с удовлетворением произнес Амундсен и обратился к девочке: – Мери!

Айнана подняла вымазанное в мороженом личико и улыбнулась.

– Вот видите! – торжествующе произнес Кагот. – Она уже отбывается на новое имя. Мери! Ты будешь Мери. Отныне здесь девочка, которую зовут Мери!

Возбуждение и страстное желание повара переменить имя девочке показалось несколько подозрительным, но Амундсен, видевший, как Кагот разбирал, а потом собирал виктролу, решил, что странности вообще в характере этого человека.

Дня через два после этого Кагот решился посетить становище. Как всегда, он нагрузился подарками, но Айнану-Мери не стал брать с собой. В тот день над берегом стоял туман, предвестник надвигающейся долгой весны. Солнце уже высоко поднималось над горизонтом, и в ясный день все вокруг сверкало. Особенно прекрасна была «Мод» со своими заиндевелыми мачтами. Кагот несколько раз оглянулся, любуясь кораблем.

Вечером того дня, когда он переменил имя дочери, тайком от обитателей корабля, в темноте он принес жертвы богам, разбросав во все стороны света самые лучшие дары – куски сдобных булочек, щепотку ароматного виргинского трубочного табака, раскрошенный мелко сахар, оленье мясо и сало. Слова пришли сами, и Кагот даже немного удивился им, шепча заклинание:

Он несколько раз повторил эти слова, не очень вникая в их туманный смысл, и вернулся в свою каюту. На верхней койке, разметавшись, мирно спала дочка.

– Ну вот, теперь ты Мери, – тихо прошептал Кагот. – И никакой уйвэл не достанет тебя в деревянной плавучей яранге, под другим, тангитанским именем…

Как она походила на покойную Вааль! Та ушла из жизни совсем молодой, даже не утратив еще детской округлости лица. Вот уже много дней она не являлась Каготу, образ ее все больше отступал в туман забвенья. Порой надо было прилагать усилие, чтобы воссоздать в памяти ускользающий облик, и тогда Кагот думал: как было бы хорошо, если б кто-то из тангитанов в те давние времена догадался «снять тень» Вааль. Как ему объяснили, с помощью этой штуки, похожей то ли на короткоствольное ружьецо, то ли на одноглазый бинокль, можно было получить изображение человека на бумаге с удивительной схожестью. Когда Кагот вытачивал из черного мореного моржового бивня изображение лица Вааль, он потратил на это несколько дней, вспоминая ее облик. Само изображение получилось величиной со среднюю тангитанскую монету. Сверху он сделал ушко-отверстие, в которое продел свитый из оленьих жил шнурок.

Однако Сундбек, который питал особую любовь к девочке, принес тоненькую золотую цепочку, заменив ею оленью жилу. Кроме того, по просьбе Кагота на оборотной стороне портрета он вырезал: Мери-Айнана Кагот.

Привычной тропой Кагот поднялся к яранге Каляны и еще издали услышал монотонное повторение каких-то непонятных слов. Похоже, что учитель снова читал стихи.

Войдя в чоттагин, Кагот поразился необыкновенному свету, который никак не мог дать горящий костер. Подняв голову, он увидел вставленную в крышу из моржовой кожи раму со стеклом.

– Амын етти! – радушно поздоровался учитель и, взяв небольшой колокольчик, позвонил, объявляя: – Перерыв!

Среди учеников Кагот на этот раз почему-то не увидел Умкэнеу.

Другая ученица, Каляна, тоже занималась своим делом – шила.

Ребятишки, обрадованные перерывом, выбежали из яранги на волю. Кагот оглядел окошко в крыше и одобрительно произнес:

– Хорошо получилось.

– А ты знаешь, Кагот, кто это придумал? – спросил Першин. – Умкэнеу! Сначала она хотела вставить сюда старый плащ из моржовых кишок, а потом говорит: а почему бы не попросить у корабельных тангитанов кусок настоящего стекла? Когда я объяснил Сундбеку, что мне нужно, он за полчаса изготовил это окошко. А вставить его сюда уже было нетрудно.

– Издали теперь наша яранга как тангитанский корабль, – сказала Каляна, оставляя шитье и принимаясь готовить полагающееся угощение. – И флаг есть, а вот теперь еще и стеклянный глаз. Скоро машину поставит наш учитель.

– Теперь ждать осталось не так много, – весело сказал Першин. – Время повернуло на весну. Уйдут льды, и сюда прибудет пароход. А твои земляки, Кагот, уехали…

– Уехали? – переспросил Кагот. Он и вправду заметил, что в том месте, где были привязаны собаки, пусто. – А может быть, они к оленным людям на время поехали?

– Да нет, – сказал Першин, – вроде бы насовсем. Накануне всю ночь камлали у Гаймисина. Выставили всех из яранги, только к утру позволили вернуться.

– Не иначе как пытались наслать уйвэл на меня или на девочку, – заметил Кагот. – Но я перехитрил их…

– Каким образом? – спросил Першин.

– Переменил имя дочери на другое, тангитанское. Теперь ее зовут Мери.

– По-русски значит Маша, Мария.

– А сам я показал им свою тетрадь с числами, и они, похоже, отстали от меня…

– Все пишешь числа, Кагот? – с удивлением спросил Першин.

– Пишу, – ответил Кагот с воодушевлением. – Только времени нет. Если б не работа на камбузе, только и делал бы-писал числа и наконец поймал бы его!

– Кого?

– Большое конечное число!

Першин некоторое время молчал, размышляя о чем-то своем, потом осторожно начал:

– Знаешь, Кагот, этой самой математикой, вычислениями, люди на земле занимаются испокон веков. Многие тысячи лет. И все они, эти могущественные разумом люди, пришли к выводу: не существует конечного большого числа!

– Они его просто не чуяли, – спокойно ответил Кагот.