Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Как это – не чуяли? – удивился Першин.

– У них не было ощущения, что это число рядом, вот-вот попадется. Иначе они не бросили бы вычисления.

Кагот говорил убежденно, с таким видом, словно он был заранее готов к возражениям. Это так и было на самом деле. Теперь почему-то каждый считал своим долгом предостеречь его о тщетности попыток найти конечное большое число, и Кагот начал понимать, что самое лучшее – не выставлять напоказ свою работу, а производить ее в уединении. Иногда он это делал даже в ущерб своим поварским обязанностям, предпочитая готовить кушанья, которые не требовали много времени.

– Если бы в числах не было никакой силы, Таап не поспешил бы отсюда, – сказал Кагот, стараясь перевести разговор на другое.

– А как дела с постижением грамоты? – спросил Першин.

– Каникулы у нас, – ответил Кагот. – Так полагается… Однако я вижу, что и у вас взрослые больше не учатся?

– Пока не учатся, – каким-то безразличным тоном ответил Першив.

– Тоже каникулы? – с сочувствием спросил Кагот.

– Учитель у нас сильно полюбил Умкэнеу, – вдруг сообщила из своего угла Каляна.

– Какомэй! – не сдержал возгласа удивления Кагот. – Вот не ожидал такого!

– Да и никто не ожидал, – вздохнула Каляна, разговаривая так, словно Першина не было в чоттагине. – Все думали, девочка молоденькая, а оказалось – уже созрела для любви.

– Это так? – обратился Кагот к Першину.

Учитель молча кивнул.

– Жениться собираетесь?

– Я бы женился на ней, – смущенно признался Першин да все думаю: может быть, она еще несовершеннолетняя?

– Это что такое? – не понял Кагот.

– Может быть, она еще слишком молода для семейной жизни? – объяснил Першин. – Кстати, не знаешь ли, сколько ей лет? Мы тут пытались сосчитать, и получается что-то между пятнадцатью и семнадцатью годами.

– А зачем считать года? – спросил Кагот.

– Чтобы знать – созрела ли она для замужества, – пояснила Каляна. – Не понимаю только, при чем тут года. Главное ведь, если женщина пожелала мужчину. Да и внешним видом она далеко не девочка.

– Тогда почему вы медлите? – спросил Кагот.

– Все же думаю немного подождать, – неуверенно ответил Першин.

За стенами яранги послышался смех, шум, и в сопровождении ребятишек в чоттагин ввалилась Умкэнеу. Она шумно поздоровалась с Каготом и взялась за чашку со свежим чаем.

За то короткое время, пока Кагот не видел ее, девушка разительно переменилась. Теперь это была совершенно определенно молодая женщина, прекрасная, цветущая, и непонятной становилась медлительность и нерешительность русского учителя, который, вместо того чтобы жениться, занялся подсчетами прожитых девушкой лёт.

Умкэнеу подошла к засмущавшемуся учителю и сказала, гордо поглядывая на Кагота:

– Алексей! Поцелуй меня по-русски, как ты вчера делал!

– Ну, Умкэнеу! – с укором произнес Першин. – Кто целуется на людях? Хорошая девушка должна стыдиться этого.

– А я не стыжусь! – громко заявила Умкэнеу. – Я горжусь! Мне очень нравится русский поцелуй.

Бедный Першин покраснел.

– О, Умкэнеу!

– Ну ладно, не целуй, – пожалела его девушка. – Мы еще раз сосчитали с родителями мои года, получается теперь шестнадцать с половиной. А если прибавить и будущий, то к восемнадцати подойдет.

Усевшись рядом с Першиным, напротив Кагота, Умкэнеу показала на окошко в крыше яранги и сказала:

– Это я придумала. А когда Алексей переедет в мою ярангу, мы там поставим два окна… И флаг перенесем.

Кагот слушал и дивился твердости и решительности характера Умкэнеу. Она совсем не походила на скромных, застенчивых чукотских девушек. Очевидно, во многом это объяснялось тем, что она, по существу, одна вела хозяйство в отцовской яранге. Ей случалось не только самой ездить на собаках, но и ставить капканы и ходить на морскую охоту, если Амос по каким-либо причинам не мог выйти на лед. Умкэнеу рисовала будущую жизнь, а Першин покорно и молча слушал и только кивал, если девушка обращалась за подтверждением.

– Когда здесь построят культбазу, мы переселимся в настоящий большой деревянный дом с большими окнами. Алексей говорит, что такой дом будет больше, чем тангитанский корабль. Рядом будут стоять баня и больница. В бане будем мыться… Если мыться часто, то можно побелеть, верно, Алексей?

На этот раз учитель засомневался и сказал:

– Да нет, если цвет кожи темный, то его уже не отмыть…

– Тогда зачем часто мыться? – с недоумением спросила Умкэнеу. – Можно и пореже… Здесь откроют большую лавку, и товаров в ней будет больше, чем на тангитанском корабле… Верно, Алексей?

Першин молча кивнул.

– И товары там можно будет покупать дешево, почти что даром, потому что власть бедных и сами бедные будут торговать…

– А откуда бедный возьмет товар? – спросил Кагот.

– У богатых возьмет! – решительно ответила Умкэнеу, – У твоих же тангитанов!

– Как это так? – удивился Кагот.

– Умкэнеу! – На этот раз голос Першина зазвучал строго. – Я тебе такого не говорил!

– Ну хорошо, – согласилась девушка. – Это я Сама придумала. Потому что где мы возьмем товар, если кругом нас нет богатых? Одна надежда только на этих, которые на норвежском корабле…

– Товар привезут на пароходе, – сказал Першин. – Из Владивостока или Петропавловска, что на Камчатке.

– А потом, когда мы здесь выучим всех и вылечим всех больных, отправимся в Россию, в тангитанскую землю, в Петроград… Кагот, ты был в Петрограде?

– Не был, – ответил Кагот. – Я был только в Номе и Сиэтле.

– Правда, Петроград лучше, чём Ном или Сиэтл?

– Лучше, – ответил Першин.

– Там стоят дома, поставленные друг на друга, между ними ездят повозки на колесах, и вместо собак их тянут машины с дымом и грохотом. В Петрограде живет Ленин, вождь большевиков и революционеров. Алексей, мы пойдем к нему в гости?

– Он нынче живет в Москве, – сказал Першин.

– А говорил – в Петрограде, – напомнила Умкэнеу.

– Он переселился…

– Зачем?

– Так надо.

– Жаль, не дождался нас, – вздохнула Умкэнеу. – А я ему уже в подарок кухлянку начала шить и малахай с росомашьей оторочкой.

– Все равно ехать будем через Москву, завезем, – с улыбкой сказал Першин.

Похоже, Першину уже начала нравиться эта игра, и он поддакивал Умкэнеу, явно любуясь своей невестой.

– Но моя самая большая мечта, чтобы отец мой прозрел, – со вздохом произнесла Умкэнеу. – Один приезжий рассказывал: в Уэлене живет эрмэчин Тынэскын. Он тоже, как и мой отец, долгие годы не видел дневного света, ходил с поводырем. А потом из американской земли приехал доктор и вылечил ему глаза.

– Я тоже слышал об этом, – подтвердил Першин. – Когда мы были в Уэлене, я видел Тынэскына. Он видит, сам ходит и уже не нуждается в поводыре. Но у него глаза все время слезятся и красные… А твоему отцу сделаем операцию лучше, в настоящей больнице.

– Я ни о чем так сильно не мечтаю как вернуть зрение отцу! – еще раз сказала Умкэнеу.

Она помолчала и с такой нежностью посмотрела на Першина, что у Кагота, заметившего Это, дрогнуло сердце и он невольно оглянулся на Каляну.

Они встретились взглядами, и он увидел в глазах Каляны покорность судьбе. Она, по всей видимости, смирилась с тем, что и этот мужчина, поселившийся в ее яранге, тоже уходит, как в свое время ушел Кагот.

По заведенному обычаю Кагот посетил и остальные яранги. Побывал у Амоса, выслушал его рассказ о поездке к кочевникам.

– В тундре тревожно, – рассказывал Амос. – Люди прослышали о новой жизни, о дележе богатств, беспокоятся. Особенно те, у кого большие стада. Коравье уже откочевал к якутской земле, но и там, сказывают, тоже неспокойно. Какие-то неизвестные бродят по тундре, нападают на кочевников, убивают, грабят, утоняют оленей. Называют себя белыми. Те же, которые воюют против белых, объявили себя красными, хотя по внешнему виду они все одинаковые.

– Красные – это большевики, – уверенно сказал Кагот. – Потому что у них свой знак отличия – красная материя, повешенная на высокий шест.

52
{"b":"234264","o":1}