– А зачем собирать? Они сами придут, – ответил Кагот.
– Сами придут? – переспросил Першин.
– Умкэнеу сейчас явится за мясом, а Амос обещал зайти, как только покормит собак, – сказал Кагот.
– Нет, я хочу, чтобы собрались все жители, – сказал Першин. – Важное дело…
– Важное дело?
– Будем выбирать Совет.
– Для выборов больше и не надо, – заметил Кагот. – Будут Амос и я… Для этого больше никого не надо звать.
– Почему?
– Потому что остальные – это женщины, дети и слепой Гаймисин, – пояснил Кагот.
– Нет, пусть все явятся! – решительно заявил Першин, – Попросите свою жену, пусть сходит и скажет.
– Это не моя жена, – ответил Кагот.
Першйну показалось, что он не понял или ослышался.
– Как вы сказали? Каляна не ваша жена?
– Не моя.
– А чья же?
– Ничья, – ответил спокойно и серьезно Кагот. – Ее муж погиб.
– Мне показалось, раз вы живете здесь и ребенок…
что-то тут было неладно и непонятно…
– Хорошо, но пусть все приходят, – еще раз попросил Першин, надеясь, что со временем он разберется, кто кому здесь кем приходится.
Каляна, снова накинув на голое плечо рукав, вышла из яранги.
Первыми пришли Амос и все его домочадцы: Чейвынэ и ребятишки лет восьми-девяти, видать погодки, мальчик и девочка. Они сразу же занялись куклой. Кагот сообщил, что русский знает американский разговор, на что Амос проронил загадочное и протяжное:
– Э-э-э-эй…
Через некоторое время явилась Умкэнеу со своими немощными родителями: ослепшим отцом Гаймисином и матерью Тутыной. Но сама девушка была олицетворением здоровья и жкзиерадостйости.
Когда все расселись возле костра, Першин откашлялся и начал по-английски, глядя на Кагота:
– Я собрал вас сюда всех вместе, чтобы вы увидели меня, и чтобы я познакомился с вами… Меня зовут Алексей Першин, и я являюсь представителем Анадырского ревкома, высшей власти на всей Чукотке. В этих краях начинается новая жизнь. Жизнь, достойная человека, жизнь без страха перед голодом, нищетой и болезнями…
Першин говорил и думал: «Боже, о чем я толкую этим людям, для которых смысл моих слов так невероятно далек? Ну как здесь можно выбирать Совет, если их всех десять человек вместе с детьми и стариками? Это же смешно… Но все равно я должен попробовать».
– Я вам расскажу, мои новые друзья, что случилось в России, и почему рабочий народ взял власть в свои руки…
Кагот переводил и старался выбирать такие слова, которые были бы понятны собравшимся.
– В России жили разные люди. Среди них своим богатством выделялись те, которые жестоко обращались с трудовым человеком. Заставляли его работать с раннего утра до поздней ночи, кормили скудно, платили мало…
– Ну точно как я пастушествовал у Трочгына, – вдруг вставил слово внимательно слушавший Гаймисин.
Гаймисин в молодости имел несколько десятков оленей. Но оленья болезнь, копытка, обрушившаяся на Чаунскую тундру, унесла все его богатство. В надежде снова завести хотя бы небольшое стадо Гаймисин батрачил у богатого оленного хозяина Трочгына. Но вскоре заболел, потерял зрение и в конце концов перебрался к дальнему родичу Амтыну, уже много лет назад переселившемуся из тундры на побережье.
– Долго терпели рабочие России, верили Солнечному владыке и даже искали у него заступничества. Пошли к нему большой толпой, чтобы пожаловаться на богачей. Но Солнечный владыка выставил перед своей ярангой военных людей, вооруженных ружьями, и велел стрелять в безоружных детей, женщин, стариков.
– Совсем с ума сошел! – воскликнул Гаймисин.
Слепой сам умел хорошо рассказывать разные истории, сказки, предания и легенды. Особенно сильно он воодушевлялся, когда слушатели выражали вслух свое отношение к рассказу. И теперь своими замечаниями он как бы побуждал Першина к красноречию и вдохновению.
– И тогда появился в России человек великой мудрости и силы по имени Ленин, – продолжал Першин, в самом деле ободренный знаками внимания. – Ленин собрал рабочих и открыл им глаза на их бедственное положение…
– Какомэй! – воскликнул Гаймисин. – А не откроет ли он и мне глаза?
Першин остановился и спросил Кагота:
– О чем толкует Гаймисин?
– Он говорит: может, Ленин и ему, слепому, откроет глаза?
Першин ответил серьезно:
– Ленин открыл глаза не в том смысле… Он разъяснил людям, что только они сами помогут себе, потому что, как поется в песне угнетенных людей, никто не даст нам избавленья – ни бог, ни царь и ни герой…
– Герои помогали бедным, – заметил Гаймисин. – В наших сказках так было…
– Но ведь я рассказываю не сказку, – возразил Першин.
– В хорошей сказке, – назидательно произнес Гаймисин, – всегда правда.
– То, что случилось в России, это тоже правда! – горячо сказал Першин.
– Это хорошо, – кивнул Гаймисин. – Рассказывай дальше.
Лицо слепого было удивительно изменчивым, подвижным. На нем отражались все его переживания, мысли. Гаймисин в соответствии с содержанием слов Першина то хмурился, то одобрительно улыбался, то открывал, то закрывал рот. По сравнению с выразительным лицом слепого лица зрячих казались неподвижными масками.
– Советская власть пришла на далекую чукотскую землю, – продолжал Першин. – Теперь и здесь бедные люди взяли власть в свои руки…
– А мы и не знали, что уже у власти находимся! – весело заметил Гаймисин.
– Вы начинаете новую жизнь! Прежде всего вы должны объединиться, чтобы повести борьбу против богатых людей и против шаманов…
Кагот вдруг перестал переводить. Першин сначала не заметил потом сам остановился и спросил:
– Что с вами?
– Я шаман, – ответил Кагот.
– Кто? – не понял Першин.
– Шаман я, – спокойно повторил Кагот.
Першин в изумлении уставился на него. В его представлении человек, наделенный способностью общения с духами, должен был и по внешности отличаться от обыкновенных людей. А этот ничем особенным не выделялся из среды таких же чукчей, каких Першин встречал на своем долгом пути из Ново-Мариинска до Чаунской губы. Правда, по дороге, в Уэлене, Энурмине и других больших селениях, ему иногда указывали на того или другого человека, добавляя шепотом: «Это шаман…» Но те люди были в основном стариками, проходили они вдали и не общались с большевиками. А этот… Не только сидел совсем рядышком, жил в одной яранге, но и переводил политическое выступление большевистского комиссара!
– Какой же вы шаман? – попробовал усомниться Першин.
– Я был возведен моим предшественником Амосом, – торжественно, но ровным голосом объявил Кагот. – С тех пор и почитаюсь шаманом, или энэныльыном по-нашему.
– Амосом? – не понял Першин.
– Другим Амосом, – пояснил Кагот. – Умершим. Теперь это имя носит здешний Амос, который был Амтыном.
– Да-а, – пробормотал Першин, – запутаешься тут у вас.
– А мы этого и хотели, – с улыбкой сказал Кагот, – запутать злые силы, чтобы они отступились от него. – Кагот показал на Амоса.
– О чем вы толкуете? – громко спросил Гаймисин, и на его лице тотчас отразилась тревога, смешанная с любопытством. Обычно гладкая кожа на его высоком лбу собралась в складки.
– Вот пытаюсь объяснить русскому о перевоплощении Амтына в Амоса, – ответил Кагот.
– А-а, – кивнул слепой, – расскажи ему, а то, быть может, это ему неведомо.
Кагот подробно рассказал Першину о несчастном случае на тонком льду, о том, как он врачевал Амтына и дал ему то имя, которое носил давно ушедший в окрестности Полярной звезды шаман Амос. Силы, которые, быть может, еще не отказались от посягательства на жизнь Амтына, теперь в неведении, куда он делся.
Першин слушал Кагота и дивился, как это человек, по внешнему виду совершенно здравомыслящий, спокойным и уверенным голосом несет черт знает какую чепуху.
– И вы верите во все это? – с улыбкой спросил Першин.
– Если бы не верили, не делали бы так, – спокойно ответил Кагот – Если бы не верили, с нами давно бы не было Амоса и дети его осиротели бы, а жена осталась вдовой, как Каляна. Я рад, что предотвратил несчастье в этом маленьком становище, где у людей и так мало радостей.
