— А ты не допускаешь, что он уже в руках у жандармов?
— Уверен, что нет…
— Дальше.
— Особо отличился Иван Огурцов. Он сумел спешить одного из преследователей и, вскочив на его лошадь, преградил дорогу толпе. Отлично бил из маузера. Многих спешил еще. А когда и под ним убили лошадь, вскочил на другую и догнал нас.
— Так…
— И самое главное, Михаил: денег-то почти нет. Можно сказать, все впустую..
Опять курили. Молчали. Говорить никому не хотелось, да, собственно, и не о чем было говорить.
— А тебя не удивило, — по-прежнему обращаясь только к командиру, спросил потом Гузаков, — что главными вашими преследователями стали крестьяне, кигинские мужики с дубьем?
— Известное дело — мужики, — невесело отозвался Федор и вздохнул: — Темнота… Революция ведь и для них делается, а не понимают…
— А не кажется ли тебе, что с самого начала вы повели себя как самые обыкновенные грабители, вот и подняли на себя народ?
— Что-о?! — вскочил оскорбленный Новоселов. — Это мы — грабители? После всего, что пережили?
— С кем воевал, Федор? И вообще зачем было стрелять в безоружных почтовых служащих? Неужто этот бедолага почтальон показался вам таким грозным сатрапом, что вы от страха разучились соображать? И начальника отделения — тоже… Зачем столько неоправданной крови?
— Нервишки сдали, Миша… Сам все вижу и понимаю: дело дрянь. Как тысяцкому докладывать будем?
— Доложим то, что есть. А прежде нужно позаботиться о Головкине. Доктора я тебе не обещаю, а сестричку найдем…
Никогда еще Гузаков не видел Ивана Кадомцева в таком подавленном состоянии. Губы утончились и обескровились, прекрасные девичьи глаза запали в темные ямы, и в них — такая тоска, такое отчаяние, что хоть не гляди…
Не сказав по докладу ни слова, он лишь распорядился:
— «Кигинцам» сдать оружие и ждать суда совета дружины. И еще: это был последний экс. Когда революционеры начинают слишком много стрелять, это становится опасным… для дела революции…
Тяжело переживал Михаил эту неудачу, а в это время его скромной персоной были озабочены десятки крупных начальствующих лиц — от симского унтера Миронова до директора Департамента полиции империи Российской.
С е к р е т н о Э к с т р е н н о
15 сентября 1907 г.
Уфимскому губернатору
По полученным агентурным сведениям, разыскиваемые Михаил Гузаков, Николай Гнусарев, Мызгин (Волков), Соколов и др. революционеры скрываются в лесах между Казармой Твердышевой и селом Сергиевкой, а также что будто бы бывают и на пчельнике своего доверенного Курчатова; пчельник этот находится недалеко от Симского завода.
О чем сообщаю на распоряжение Вашего превосходительства.
Полковник Ловягин
Распоряжения поступили немедленно и самые категоричные. В соответствии с ними с 17 сентября началась небывалая военно-полицейская операция по прочесыванию гор и лесов огромного заводского района. Штаб всей этой операции расположился в поселке Усть-Катавского завода, объединяя силы уфимского и златоустовского уездных исправников, а также приданные им подразделения войск и казаков. Все участники операции получили боевые патроны. В нескольких деревнях срочно оборудовались пункты питания и перевязки раненых. Между командирами групп спешно обговаривались вопросы взаимодействия и связи…
Через четыре дня командир первой группы доносил по начальству, что за это время им обследован район радиусом в восемьдесят верст. Обыскам и допросам подверглись все родственники и знакомые Михаила Гузакова в деревне Биянки, массовые облавы и обыски прошли в Миньяре. И все — бесполезно:
«Ни Гузакова, ни каких-либо других бродяг не обнаружено».
Группа уфимского исправника прочесала район вокруг Ашинского завода радиусом в шестьдесят верст. Итогом этой многодневной операции стали массовые облавы и обыски в Аше. Причем на все это время поселок и станция были буквально блокированы многочисленным конным отрядом. И опять:
«Михаила Гузакова и вышесказанных его сотоварищей обнаружить и задержать не удалось».
Третья группа за это время точно так же обшарила район Симского завода. Общая протяженность его составила сто километров! В нескольких местах свежевыпавший снег сохранил следы группы людей, направлявшихся лесами в сторону Уфы. Михаила Гузакова здесь знал каждый второй, а каждый третий мог рассказать о нем не одну занятную историю, впрочем, больше похожую на легенду о народном любимце-герое. Самого Гузакова обнаружить не удалось.
Четвертая, конная, группа до поры до времени находилась в резерве. Когда стало ясно, что, несмотря на всю свою грандиозность, операция проваливается, ее пустили на повторное прочесывание Ашинских лесов и гор. И снова — облавы, обыски, допросы! Вернувшись, урядник доложил что три недели назад Гузакова видели на Шакшинском пчельнике, а также на Ашинских и Медвежьих печах и у одного из своих старых товарищей в Аше, где находится сейчас — неизвестно…
Усталые, удрученные неудачей покидали каратели затаившийся Усть-Катав. А в это время из Златоуста в Уфу пробирался Гузаков. О том, чтобы побывать в родном Симе, не могло быть и речи, но не навестить могилу отца он не мог. С кладбища заглянул на пчельник Ивана Курчатова, поблагодарил за старую и верную дружбу и собрался дальше. Провожая его до ближайшего вершника, Курчатов задумчиво говорил:
— Не пойму, Миша, зачем приходил ко мне? То ли проведать, то ли проститься?
— Думал проведать. А теперь такое на душе чувство, будто вижу все это в последний раз… Если что, дядя Иван, так ты уж за могилкой отца пригляди…
— Пригляжу, сколь жить буду… А ты никак уезжаешь, гляжу?
— Уезжаю.
— Вертаться будешь, заглядывай, не забывай. Глядишь, к тому времени все и переменится, не придется хорониться по лесам.
— Веришь, значит, дядя Иван?
— Верю и тебе верить велю.
— Спасибо…
После неудачного экса в Кигах его долго не беспокоили. Вдруг прибегает связной от Ивана Кадомцева: «Есть срочное дело, собирайся!» Пришел, как на боевую операцию, в каждом кармане по револьверу, а Иван улыбается.
— У тебя посвежее рубашки не найдется?
— Рубашки? — растерялся он. — Найдется, конечно… А зачем?
— На свадьбу, Миша, приглашаю.
— Да? — только и смог выговорить он.
— Мы с Олей Казариновой решили пожениться, Михаил. Знаю, время не для свадеб, но если люди счастливы и в такое время, если это помогает им обоим и делу… Ты, думаю, не осуждаешь меня?
— Так вы с Олей… с Олей… — с трудом перестраивался Михаил.
— Да, с Олей Казариновой. Я смотрю, ты удивлен?
— Еще бы! И когда это вы успели сговориться? Еще в Вятке?
— Раньше, гораздо раньше!
— Ну и конспираторы! От души поздравляю с… прекрасно проведенной операцией!
Ночью подкупленный поп тайно обвенчал молодых, потом вместе с самыми близкими друзьями они посидели за более чем скромным свадебным столом, а вечером Гузаков уже получал новое задание.
— Поступило указание Центрального Комитета всякую боевую работу прекратить, — сказал Иван. — Для сохранения кадров революции рекомендуется организовать устройство преследуемых в безопасных районах страны, а руководителей движения переправить за границу. В числе последних и ты, Михаил.
— Значит, складываем оружие?
— Не складываем, а, точнее сказать, складируем, Михаил! Но прежде тебе необходимо съездить в Киев. Через этот город в скором времени пролягут дороги для многих из нас. Нужно договориться с киевлянами, которые хорошо знают пути за кордон. Надеяться только на легальный переход границы было бы легкомыслием.
— Вы с Ольгой когда думаете ехать?
— Не о нас пока разговор… Пока не будет решения суда по делу брата, сам понимаешь, уехать не могу.
— Правильно.
— И еще. Раз уж ты окажешься в тех краях, загляни в Дубно: там у нас лежит ящик с бельгийскими браунингами. Деньги за них заплачены. Если не дадут оружия, пусть вернут деньги, они нам сейчас тоже очень нужны. В дороге будь осмотрителен, не горячись. И помни, от тебя теперь будет зависеть судьба многих…
