— Займитесь, ротмистр. И чтоб духу от этих господ в моей губернии не было!
Вернувшись к себе, Леонтьев уселся за стол, закурил и нехотя развернул газеты. Одну из них — орган Уфимского комитета РСДРП «Уфимский рабочий» — он уже знал. Другая — «Солдатская газета» — была очередным сюрпризом Уральского областного комитета большевиков. Обе печатались в здешней, уфимской типографии.
— Беспокойный народ эти эсдеки, — глубоко затягиваясь, грустно проговорил ротмистр. — «Уральский рабочий» — есть, «Уфимский рабочий» — есть, газету для татар и башкир — только что прикрыли… И вот еще одна — для солдат. Осталось придумать газету для крестьян, и тогда все «угнетенные» классы будут обеспечены!..
На первой странице «Уфимского рабочего» через весь ее верхний угол красовалась энергичная резолюция Ловягина:
«Помощнику моему в гор. Уфе ротмистру Леонтьеву. Весьма срочно. Разобраться и доложить!»
Здесь же, на сером газетном поле, напротив начала какого-то столбца, гневно возвышался поставленный жирным полковничьим карандашом красный вопросительный знак.
— Ну что ж, срочно так срочно, — туша в пепельнице папиросу, поморщился ротмистр и стал читать:
«26 февраля 1907 г. состоялась о б щ е у р а л ь с к а я к о н ф е р е н ц и я. На нее явились делегаты от организаций: Воткинской — 1, Пермского округа — 1 и Перми — 2, Екатеринбургской — 3, Екатеринбургского округа — 1, Уфалей-Кыштымской — 1, Алапаевской — 1, Богословской — 1, Красноуфимской — 1, Нижне-Тагильской — 1, Челябинской — 1, Тюменской — 1, Златоустовской — 1, Миньярской — 1, Уфимской — 1.
Не явились делегаты от Катав-Ивановской и Белорецкой организаций, от Ижевской, Вятской, Сарапульской, от Пермского округа — 1, от Уфимских крестьянских организаций и от некоторых других. Всего явились представители 7118 организованных рабочих с 18 решающими голосами, не явились делегаты приблизительно от 2500 организованных рабочих…»
— Все ясно, — снова закурил ротмистр, — эсдеки готовятся к своему пятому съезду, вот и активизируются. А эта общеуральская конференция по счету, пожалуй, уже третья. Весь Урал, район с добрую европейскую страну, подмяли под себя эти господа ленинцы. Неужели и впрямь думают победить?
«Порядок дня был принят следующий: 1) отчеты; 2) утверждение организаций; 3) безработица на Урале; 4) профессиональное движение на Урале; 5) кооперативное движение на Урале; 6) текущий момент; 7) реорганизация партии; 8) политическое руководство ЦК; 9) оценка выборов и тактика в связи с Государственной думой; 10) подготовка к вооруженному восстанию; 11) отношение к либеральной оппозиции и революционным партиям; 12) закрепление результатов выборов; 13) постановка военно-боевых организаций на Урале; 14) выборы на съезд; 15) выборы областного комитета…»
Пункты десятый и тринадцатый были жирно подчеркнуты красным.
«…Из отчетов выяснилось, что со времени прежней областной конференции работа на Урале сильно разрослась, почва для этой работы в высшей степени благоприятная, настроение почти всюду боевое. Отмечен недостаток партийных сил. Избирательная кампания обнаружила решительное преобладание социал-демократического влияния на рабочие массы Урала и почти полное отсутствие работы других революционных партий среди рабочих… Конференция состояла лишь из представителей фракции большевиков и с небольшими поправками приняла по всем вопросам резолюции, подготовленные областным комитетом. На конференции выяснилось, что на партийный съезд выбрано уже 15 делегатов, все большевики…»
Сообщала газета и о других партийных конференциях, в частности — в железнодорожном районе города Уфы, где недавно были избраны подрайонные комитеты в мастерских и депо, а также и районный комитет. В Катавскую районную организацию, оказывается, входят организации Катав-Ивановска, Усть-Катава, Юрюзани, Белорецка и Тирляна. Всего в этом районе числится 264 члена их партии…
Сделав нужные выписки, Леонтьев аккуратно сложил газету и надолго задумался.
— Не будь этих газет, что бы мы знали о них, не имея внутренней агентуры? — проговорил он наконец. — Все, начиная с департамента и кончая полковником Ловягиным, требуют немедленной их ликвидации, и это правильно, но тогда мы окажемся вообще без информации. Жить по донесениям филеров внешнего наблюдения — все равно что блуждать в потемках. По ним даже путевого отчета не составишь…
Неожиданное открытие «полезности» подпольной печати для жандармерии ничуть не обрадовало ротмистра. Будь это в его силах, он бы разделался с ней в два счета, не задумываясь о таких пустяках. Но подпольная типография неуловима, а среди арестованных за последние месяцы нет ни одного, кто бы дал хоть какие-нибудь стоящие показания.
Появление «Солдатской газеты» свидетельствовало о том, что большевики развернули свою агитацию уже и в армии. Но там у них ничего не выйдет, считал Леонтьев. В армии — дисциплина, там не помитингуешь и не поагитируешь, там каждый человек на виду. Да и законы армейские озоровать не дают, — это вам не завод или мастерские! Армия — извечная опора существующего в стране образа правления, и тут все усилия напрасны!
И все-таки «Солдатскую газету» он просмотрел. До него ее читал полковник Ловягин, очень внимательно читал, о чем свидетельствовал след его красного карандаша, тянущийся из столбца в столбец, из статьи в статью. Леонтьев шел по этому красному следу, перечитывал отмеченное, делал для себя нужные выписки и шел дальше. В одной заметке корреспондент из «казармы № 12» писал об охватившем страну голоде (лето 1906 года было неурожайным) и приводил своих читателей к следующему выводу:
«Чтобы не было голода, надо добиться такого порядка: сам народ должен быть хозяином в государстве, только депутаты народные могут распоряжаться народным добром. Чтобы не было голода, надо завоевать н а р о д у в с ю в л а с т ь и отнять ее у царского правительства».
Из «Казармы № 11» неизвестный «Новобранец» писал:
«Заботится начальство, чтобы не скучали солдаты: просит оно родителей писать новобранцам. О чем писать? Пишите, мол, чтобы служили нам верой и правдой, чтобы не нарушали присягу подневольную, обманную, чтобы почитали начальников…
Знает кошка, чье мясо съела! Значит, неспокойно на душе начальства стало, коли писать родственникам вздумало. Значит, понадобилось ему задобрить нас и наших родителей, чтобы слушали мы его приказы жестокие, беззаконные.
He помогут вам те письма обманные, отцы-командиры наши.
Не те времена теперь, народ не тот стал, не те новобранцы пошли! Знаем мы по спине своей собственной сладость солдатчины. Знаем сами теперь, кому служить, кого защищать.
Пишите, старайтесь, господа начальники, а мы, новобранцы, как время придет, сами будем знать, кому пулю пустить».
Нет, при чтении таких вещей спокойным оставаться нельзя. Леонтьев швырнул газету на стол, закурил и нервно заходил по кабинету. Что и говорить, в армию за последние годы пришло немало беспокойного и даже революционного элемента. С каким трудом удалось прошлой осенью собрать и отправить новобранцев! Подстрекаемые революционными агитаторами деревни отказываются давать царю солдат. В заводских поселках и на станциях проводы новобранцев превращаются в многолюдные политические митинги с непременными лозунгами: «Долой самодержавие царя!», «Да здравствует самодержавие народа!»
Привести молодых солдат к присяге тоже стало проблемой. В уездном Стерлитамаке додумались даже до того, что предложили не желающим присягать заменить присягу честным словом. Однако, дорожа своим честным словом больше святой присяги, солдаты все-таки присягнули, давая при этом понять, что такая присяга их ни к чему не обязывает и что все они не ставят ее ни в грош!..
После такого рода размышлений трудно было переключиться на повседневные дела, но и они требовали к себе внимания. За каждым из них теперь словно бы стояла мрачная тень нового начальника с огромной колючей метлой в руке. Попасть под эту метлу Леонтьеву не хотелось.
