На берегу — это зимой — они всегда вместе: и во Дворце культуры, и на лыжах в тундре, и на рыбалке — из-подо льда удочками корюшку ловят. В отпуск тоже ездили вместе, всегда зимой. Наши рыбачки часто ездят в отпуск одни, потому что летом мужья в море. А ведь лето... И всякие фрукты-овощи на материке, и пляжи Черного моря. У нас в этом отношении далеко не рай.

Но через шесть лет после свадьбы Тоня заболела предельной болезнью века, раком. Она таяла на глазах. В этот год Андрей не рыбачил, остался дома.

И после того как Тони не стало, Андрей года два работал на берегу, в сетепошивочном цехе: маленькую Свету, которой было всего шесть лет, надо было отвести в садик, забрать из садика, постирать ей бельишко, приготовить еду. Их всегда можно было видеть тоже вместе: и на берегу ходят, и кино на детском сеансе смотрят, и корюшку удочками ловят.

Андрея полюбила молодая женщина, ее муж погиб в тундре на охоте.

— Не надо мне о любви говорить, — сказал ей Андрей.

— Я знаю причину, — сказала она, — ты не хочешь обидеть девочку. Но ведь и я ее любить буду.

— Не надо.

— Андрей, у нее будет свое счастье, у нее все впереди, у нее будет много-много счастья, а у нас...

— Я все сказал.

Теперь продолжу вот об этом случае, когда Андрей в безрыбное время наткнулся неподалеку от плавбазы на исполинский косяк трески.

Итак, мы лежали в дрейфе и ждали, что Андрей подымет.

Некоторые не верили, что Андрей не весь косяк обловил, да просто интересно было увидеть треску в это время года. Невод всплыл, в нем было ровно на один груз — и тут на всех сейнерах взревели дизеля и все кинулись в поиски оставшегося косяка.

Пахали мы море всеми курсами и всеми ходами; думается, ни одной частички моря на много миль вокруг не осталось не обследованной... Ничего никому не попалось.

Андрей же залился треской, к нему подошла база. Он сдал груз и через час уже опять был готов к рыбалке.

И через полчаса находит остатки косяка, опять берет его не весь, а только на заливку. Поднимает рыбу — все капитаны глазам своим не верят, Джеламан прямо сам не свой был.

— Андрюша, ты уверен, что опять не весь косяк затралил, что в море еще рыба осталась?

— Я отколол еще на заливку примерно половину косяка. Можешь посмотреть по моей записи.

— Свежо предание... — сострил кто-то.

Андрей залился рыбой и опять начал сдавать, а вся наша армада, дюжины две судов, носилась по морю, отыскивая оставшуюся рыбу.

Андрей сдал рыбу и опять через некоторое время нашел оставшийся косяк. Теперь обловил его уже весь.

Целый день сегодня пахали море у Северо-Западного — камбалу ловили. Погода стояла предельная, в море мы были одни; весь флот оставался в укрытиях, а мы вот выскочили — нам не хватало каких-то тридцати центнеров до годового плана.

Годовой план — понятно какое дело. Да если он взят еще в середине путины, да еще если — это «если» будет в десятой степени — он у первого судна по всей Северной Камчатке — а это солидная фирма! — среди судов нашего типа. Ведь завтра на утреннем капитанском часе начальник экспедиции сделает «весьма важное», «весьма срочное» объявление, которое начнется гимном для нас:

«Товарищи рыбаки! Товарищи обработчики, все труженики Северной Камчатки, МРС-4304, капитан Джеламанов...»

Но всех нас и, главное, Джеламана не эти моральные лавры трогали, не слава и почет нас выгнали сегодня в такое море — мы боялись Сигая, капитана «МРС-1515».

С «Два раза пятнадцать» у нас была подписана официальная бумага с печатями и ихними и нашими подписями о соревновании, а у Джеламана с Сигаем заключено пари.

Первый раз за несколько лет мы обошли Сигая: у него было на пятьдесят центнеров меньше, чем у нас.

Но это ничего не значило. Завтра на утреннем капчасе он доложит: «...Несколько дней назад я сдавал «по выходу», квитанцию не взял. Сдано было сто центнеров...» Это у него «заначка», она всегда у него есть, а перед годовым планом абсолютно наверняка есть. Уже несколько лет он дразнит всех таким вот способом. Как только начальник экспедиции сделает «весьма срочное объявление», назовет, кто взял первое место, как вот он, Сигай, тут как тут со своей «заначкой»...

Он бы и сегодня выложил утром свою «заначку» — разве он допустит, чтобы кто-то первым выполнил годовой план! — но было штормовое предупреждение, в море выходить запретили. И он, видимо, решил накалить страсти.

И сегодня утром после капитанского часа Джеламан, перекидывая из руки в руку трубку микрофона, — мы все были возле рации, ждали «весьма срочного» объявления,-- сказал:

— Ну что, парни? Может, рискнем? У Северо-Западного, с подветренной стороны. На Северо-Западном «огороде».

— Сам «огород» не закрывается от шторма, — сказал Казя Базя.

— Это на случай укрытия: под Северо-Западным мысом можно спрятаться, — догадался дед, зачем Джеламан назвал именно этот «огород».

— Но погодка, командир... — Казя Базя глянул в окно.

А погода стояла почти осенняя; буран сделал море серым и сопчатым, пенистые сопки злюще ворчали и ритмично двигались от одного горизонта до другого, отыскивая, что бы проглотить. Все кругом выло, и было холодно.

— Да что мы, не моряки?! — с насмешкой сказал дед.

Верно, дед был самый старый морской волк после Марковича, к нам он пришел с океанского рыболовного флота, где тоже дедом шесть лет рыбачил на большом траулере, а до этого тоже дедом ходил на торговых лайнерах по всему земному шару.

— Мне Сигаю хочется нос наставить, — сказал Джеламан и стащил шапку за одно ухо. — Ну, так кто что думает?

— Сигая, командир, не пересигаешь, — заметил Казя Базя.

— Сигая не пересигаешь, — грустно согласился Джеламан.

— Это было бы архиконгениально. Га-га-га! — засмеялся Бес, и мы все, не зная почему и отчего, тоже засмеялись: ну и Бес!

— Как, как? — не мог остановиться дед. — Архиконгениально? Ну и Бесяра! Как бы мы без тебя жили?

— Ну так что? Попробуем? — Джеламан горел весь: уж так ему хотелось в этом году победить Сигая.

— А ведь у Сигая непременно «заначка» есть, — засмеявшись, сказал дед. — Завтра на капчасе он: «Я «Два раза пятнадцать», несколько дней назад сдавал «по выходу», квитанцию только сейчас получил, квитанция номер...»

— Ну дак... — поднял брови Казя Базя, — он бы и сегодня ее выложил, если бы рабочая погода была.

— Есть-то есть, — зачесал затылок Джеламан, — но вот сколько? — И он придвинулся к переборке, где карандашом были горизонтальной строчкой написаны номера сейнеров, а под каждым тянулись вниз длинные столбики цифр — количество сдаваемой рыбы с начала путины. Длиннее всех был столбик под нашей «Четверкой» и короче всего на одну цифру, на пятьдесят центнеров, у «Два раза пятнадцать». Мы все придвинулись к переборке.

— Судя по сдачам, — продолжал Джеламан, — много он зажать не мог, все сдачи у него предельные, но это ничего не значит...

— Это ж Сигай.

— Это ж Сигай, — грустно повторил Джеламан. — Но центнеров полcта, даже сто он мог...

— Больше, командир, больше, — прервал Джеламана дед. — Восемьдесят минимум, это до годового плана, но ведь он же должен еще и нас обойти. Значит, больше восьмидесяти...

— Всё так, — согласился Джеламан, — сто центнеров он придерживает, это уж точно.

— Если не полтораста...

— А, командир! — поморщился дед. — Попытка не убытка. Гони к Северо-Западному. Работать нельзя будет, спрячемся под скалами у Северо-Западного, стоянка там надежная.

— Ну? — Джеламан будто взлететь собирался.

Мы молчали.

— Курс к Северо-Западному! Толкай, дед!

— Есть! — Дед полез в машину. — А если начальство узнает, что рыбачили, доложим, что «заначка» была...

— Не пойдет... — поморщился Джеламан. — Скажем, в бухте поймали.