— Роман, ты как с цепи сорвался! — крикнул Толик. — Не на пожар же!

— Свою артель организуем, — не слушая нас, кипятился Роман. — Шлюпка наша, невод мы шили. Не покажи им, как надо рыбачить, они бы и сейчас поперек течения таскали бы.

— Дикари, — заметил Толик.

А утро, будто в контраст нашему настроению, было свежее, прохладное, застенчивое и мудро-улыбчивое. Над морем светленькими облачками таял туман, море как зеркало, на цветах и кустах искрились росинки, прибрежные скалы будто умытые. На скалах черными столбиками сидели бакланы, поджидая первые лучи солнышка. Время от времени они потягивались, веерами распуская крылья.

— Кыш!.. — крикнул на них Роман. — Сидите тут!

Он крикнул так, что стадо снежных баранов, пасшихся на склоне соседней сопки, на секунду подняло головы, а потом понеслось к вершине.

— Как же они рыбачат? — не унимался Роман. — Ведь они должны пароход обрабатывать. Наверно, капитана угостили рыбкой да икоркой, вот и ждет.

И вот наконец выскочили к устью Бараньей — там шел бой быков: рыбу таскали к речке — был прилив, — все мокрые, возбужденные. Были там и незнакомые ребята, видимо с «Колесникова». Васька занимался икрой — относил ее в кусты, где стояли прикрытые травою ведра.

— Братцы, — обратился он к нам, — у нас сегодня последний и единственный день, даже не день, а полдня: капитан согласился ждать, только до обеда. И все. Рыбачить больше не придется. — Степанов краснел, переминался с ноги на ногу, не знал, куда деть обляпанные слизью и кровью руки. — А завтра уж вы...

— Знаешь что, Вася, — сказал Толик, — раз уж мы опоздали, то давайте так: замет — вы, замет — мы.

— Так справедливо будет, — подтвердил Роман, его ноздри двигались.

— Да поймите же, что у нас только полдня, пароход ведь ждать не будет. А рыбой надо еще снабдить вот этих парней, — Степанов взглядом показал на чужих ребят, — что же они за зря уродуются?

— А если завтра рыба кончится?

— Куда она денется.

— Шлюпка-то наша...

— Вон она. — Степанов отвернулся и замолчал.

— Дело ясно, — сказал Роман и пошел к шалашу.

Мы побрели за ним. Там наладили удочки и побрели вверх по Бараньей, к перекатам — а что нам еще оставалось?

— Ну и Васька, ну и подлец, — ругался Роман, — что утворил! Да и мы тоже: самим надо было шить невод, свой иметь... Погорели...

— Да черт с ними, — вмешался Толик, — удочками натаскаем, на всю зиму хватит!

— Нам икра нужна, икра.

Лососи шли в верховья, где в тихих заводях (это у кеты) самцы выроют носами ямочки в песке, бросят туда молоки, а самки — икру, опять закопают и будут сторожить от налетов гольца, хариуса и форели... до тех пор, пока течение не унесет их обессиленные тела в море: попав в пресную воду, рыбы уже ничего не едят. И умирают. А мальки, вышедшие из икринок, пожив какое-то время в пресной воде, уйдут в моря и океаны путешествовать на четыре года... и возвратятся большущими рыбинами точно на это же место, где сами были икринками, и... опять все сначала.

Горбуша ямочек не роет. Она будет тереться брюшком на мелких местах, бросая икру и молоки. И тоже будет воевать с хищниками, защищая потомство, пока не умрет.

Мы брели по тому месту, где речка разлилась метров на сто и глубиною была по щиколотку. В заводях горбуша уже нерестилась. Протянешь руку — рыбины, шлепая хвостами и извиваясь, уносились пулями. Только отошел от этого места, они опять возвращались.

Любопытно было наблюдать, как рыбы взбирались по водопадам. Перед стеной воды, в яме, они, отдыхая, еле шевелили плавниками. Затем стрелами бросались вверх по струе. И какая же нужна скорость, как надо работать хвостом и плавниками, чтоб пересилить падающую воду! Некоторым не удавалось с первого раза победить водопад — на месте они извивались, так и хотелось помочь им, — и они скатывались назад, в тихие запруды. Отдыхали. А тем, кому повезло, радостными стрелами улепетывали дальше... в верховья, к заветным местам.

Над речкой орущими ватагами носились чайки. Они падали в воду, выхватывали рыбин и, бешено работая крыльями и горбясь, несли их к берегу. Это не всегда удавалось им, рыбины шлепались в воду. К чайке, которая тащила бешено сопротивляющуюся рыбину, кидались другие... получалась драка... рыбина вырывалась... добыча не доставалась ни той ни другой.

Метрах в десяти от нас сидел на песочке орел, раздирал когтями большущую кетину. Увидев нас, лениво расправил крылья и заскользил над водой. Чайки с криком кинулись к оставленной добыче... а орел нес в когтях уже новую рыбину.

Берег был истоптан медвежьими лапами. Кое-где виднелись кучки песка; я ковырнул ногой одну из них — вывернулась кетина.

— Дальше не пойдем, — сказал Роман, рассматривая следы, — а то еще на этого черта напоремся.

Рыбка ловилась хорошо, к обеду мы уже натаскали по ноше. Потом сварили уху, чай.

— Жаль, ведра нету под икру, — посожалел Роман, — можно бы еще порыбачить.

Побрели к устью. Там было тихо; на берегу лежали кучи рыбы, возле них прохаживался Василий, остальные, видимо, носили рыбу. Шлюпки тоже не было.

— Как рыбачилось? — весело спросил он. — А мы и вам рыбки приготовили.

— Ну и наглец... — кривя рот, прошептал Роман. Потом обратился к Ваське: — На шлюпке рыбу возите?

— На ней.

— Придет шлюпка, не угоняй. Мы свою повезем. — Роман пусто и бесстрастно посмотрел в глаза Василию; тот отвернулся и зашлепал подошвой по мокрому песку.

Рыбу на шлюпке повез Роман, мы с Толиком возвращались пешком и на этот раз без нош — у нас даже настроение от этого хорошим было. Но не надолго. Когда пришли домой, Роман был злой-презлой: при подходе к берегу напоролся на валун, шлюпка перевернулась, весь улов утащило море.

День с утра проглядывал прекрасный, и наши желания горели еще ярче. Когда шли мимо метеостанции, Васькина команда таскала ящики с продуктами, катала бочки с соляркой. В другое время мы кинулись бы им помогать, но сейчас только фальшиво подняли руки в знак приветствия. Они улыбнулись, и их улыбки показались мне будто «себе на уме», а может, просто застенчивые, ведь, наверно, стыдно было за вчерашнее.

Когда вышли к устью, утро сияло. Речка журчала по камешкам радостно, и рыба в ней кишела. Видимо, это был самый последний день ее хода и она не вмещалась в речке.

Мы прямо запрыгали от счастливых предчувствий при виде этой картины, и Роман впервые за последние дни улыбнулся.

— Нарыбачимся... — радовался он. — Володя, тащи невод!

Мы занялись костром, Володька пошел за неводом... Но что-то не несет, лазает и лазает по траве.

— Грибы, что ли, собираешь? — крикнул Роман. — Скорее!

— Да нету невода, — развел руками Володька.

— Что-о-о?!

— Нету.

Смутная догадка обожгла нас, мы кинулись к-тем местам, где обычно оставляли невод на просушку. Невода не оказалось даже во всех ближних и дальних кустах. У Романа, кроме злобы и отвращения, вырывалось еще и удивление:

— Ну и Васька! Ну и подлец!

Брели домой уже потемну — целый день пришлось рыбачить удочками, — чуть живые. Это была последняя бессонная ночь в этой бессонной неделе — так же, как и у рыбы, последний день хода; икра у нее была с черненькими точками внутри, в пищу не годилась. И только сейчас мы почувствовали, как измотались: перекуривать останавливались раз пять, а на перевале вздремнули.

Когда шли мимо метеостанции, где теплился манящий огонек — стакан чая был желанный, как воздух, — даже словом не обмолвились о ней.

И вот, расслабленные и довольные тем, что уж больше — хотя и жаль — не придется в сутки совершать тринадцатикилометровые переходы по сопкам и зарослям, да еще с тяжеленными мешками за спиной, расселись на диване. Дома. Толик — он оставался на вахте — со старанием хлопотал возле стола.

— Тогда зря я им дал соли, — сказал он, выслушав все происшествия.

— Ты им дал соли? — выкатил глаза Роман.