— Какая прелестная вещица! Народный мотив! Не ошибаюсь, мебель приобретаете неспроста?

— Да нет, так, случайно попалось, — замялся Рябиков. — Старичок один продавал. Решил поддержать коммерцию. Пусть стоит, как забава.

Аня покупке удивилась, осмотрела креслице, нашла его красивым, но тут же сказала:

— К чему оно нам?

Петр Васильевич и сам понимал, что с креслицем поторопился. Получилось не очень умно. Решил свести все к шутке:

— Мебели у нас изящной мало. Вот и приобрел обстановку. Цветок на него можно поставить. Ну, а в дальнейшем, может быть, кому-нибудь и пригодится. — И он хитро подмигнул жене.

Но веселое деревенское креслице не пригодилось. Немало лет простояло оно в углу за шкафом, все кого-то ожидая и так никого не дождавшись. Анилиновые краски на нем поблекли. Некогда свежая береза мутно зажелтела. Рассохшееся возле батарей креслице как-то при очередной уборке было вынесено во двор и навсегда забыто.

Время шло. Детей не было.

Как-то раз Аня сказала мужу:

— Я виновата, что никого у нас нету. Не повезло тебе, Петя.

Рябиков даже рассердился на жену. Сказал, что она говорит глупости. Потом стал утешать, объяснять, что ему очень повезло, что она, Аня, хорошая и никакой другой ему не надо.

Но она упрямо повторяла:

— Нет, неладно тебе со мной.

Петр Васильевич и сам догадывался: что-то у них неладно. Все сроки прошли. Он и в самом деле давно подумывал о ребенке. Говорят, мужчины всегда хотят сына. А ему мечталась девочка. Маленькая, забавная и ласковая. Он видел себя идущим по городу с уже подросшей дочерью. Она пытливо расспрашивает про все, что видит, а Петр Васильевич обстоятельно и понятно отвечает.

Желание быть отцом со временем поостыло. Успокоились каждый по-своему. Аня нашла себе утешение в заботе о доме. Рябиков бывал много занят в театре. Свободное время уделял всяким техническим выдумкам. Казалось, с бездетностью свыклись.

И вот теперь Петра Васильевича снова охватило какое-то беспокойное чувство.

Анна Андреевна по-женски сразу же приметила перемены в муже. Сперва она делала вид, что ничего не замечает, но как-то, не выдержав, спросила:

— Что-то ты не в себе, Петр. Может быть, я что-нибудь делаю не так, ты скажи.

Петр Васильевич удивился прозорливости жены. Он деланно рассмеялся:

— Что ты, Аня. Так все, так… Даже очень хорошо. Устал я немного, что ли. Пройдет… Ты ни о чем не думай.

И в самом деле, что за причина для беспокойства? Выкинуть из головы следует эту дурь. Выкинуть навсегда!

Но выкинуть не удалось.

Как это произошло, Петр Васильевич и сам не мог бы толком объяснить.

Вскоре после того короткого разговора; с Аней он возвращался днем из театра по улице, где жила Тоня Антонова. Рябиков обычно ходил домой другим путем, но тут отчего-то решил направиться именно так. И чем ближе он подходил к зданию, где находился детский дом, тем непреодолимей становилось желание зайти туда и справиться, как учится, как ведет себя озорница. А собственно, зачем? Кто он такой? Случайный встречный, о котором все забыли.

Там, наверное, удивятся и не станут отвечать на его праздные вопросы.

Но, поравнявшись с домом, он вдруг отбросил всякие доводы, поднялся на ступеньки и потянул тяжелую дверь.

Тот же вестибюль и лестница. Так же вымытые ступени со следами пробегавших по ним быстрых ног. Дружный топот и крики где-то наверху. Та же нянечка с толстыми ногами в шерстяных чулках и смятых тапочках. Только теперь читает не «Искорку», а журнал «Костер».

Неторопливо она подняла на него свои очки-лупы. Рябиков снял кепку и кивнул:

— Извините, нельзя ли увидеть воспитательницу Нину Анисимовну?

Старуха с журналом ответила не сразу. Как бы решала, стоит ли к нему кого-либо вызывать. Потом, будто ни к кому не обращаясь, неторопливо произнесла:

— Нина Анисимовна у нас теперь за директора. Нашего в начальники забрали, а Нина Анисимовна, значит, за него. А воспитательницей младших заместо ее Ольга Францевна. Так вам кого, по какому делу?

— Нет… — сказал Рябиков, путаясь в словах. — Мне бы, я думаю, все-таки Нину Анисимовну. Пусть директора…

— Пальто придется снять, — так же степенно продолжала нянечка, положив на стул «Костер». — В пальто у нас наверх нельзя.

Петр Васильевич снял пальто.

— Провожу вас. Сами не найдете.

Нянечка повела Рябикова по лестнице, потом по коридору. На стенах его висели разрисованные цветными карандашами картинки: похожий на дом ледокол «Ленин» во льдах, космический корабль будто артиллерийский снаряд, из сопла которого вылетает малиновое пламя; краны, краны под самые облака.

— Или Антонова опять в чем провинилась? — спросила шагавшая впереди нянечка.

— Нет, что вы. По другому делу, — успокоительно ответил Петр Васильевич.

— По другому, значит. А то что удивляться. Девчонка — только гляди… Да и что скажешь — шустрая.

Навстречу попадались то пробегающие, то чинно проходящие дети. Маленькие, лет по восьми, и побольше, с одинаково подстриженными челками. Дети приостанавливались, быстро и пытливо оглядывали Петра Васильевича и шли дальше. Но Рябиков слышал, как за спиной его затихали шаги, чувствовал, что вслед ему глядят.

Больше всего на свете он сейчас не хотел бы встретить Тоню. Девочка, конечно, узнала бы его. В этом Петр Васильевич был уверен. А вдруг она остановит его и спросит, зачем он сюда явился. Что он ей ответит?

Так подошли к двери с маленькой эмалевой табличкой.

— К вам тут, Нина Анисимовна, пустить? — приоткрыв двери, спросила нянечка с наивной бесцеремонностью, свойственной людям, чье маленькое служебное положение позволяет им оставаться такими, как они есть.

Он вошел в кабинет.

Сидя за столом, знакомая воспитательница писала. Работала она в очках и поэтому, повернув голову, не сразу разглядела вошедшего.

Рябиков приблизился к столу. Нина Анисимовна сняла очки и, видно, сразу узнала его:

— Ах, это вы?!

Петру Васильевичу показалось, что она вовсе не была удивлена его приходом.

— Садитесь, пожалуйста.

Глазами она указала на кресло с высокой клеенчатой спинкой.

— Что-нибудь случилось?

Рябиков опустился на сиденье и подался вперед, чтобы усесться понадежнее.

— Да нет, ничего такого… — торопливо и нескладно забормотал он. — Я так, по пути. Помните, говорил вам. Работаю рядом в театре. Приводил девочку промокшую… Так вот, извините, узнать хотел — не простудилась ли она, ну и вообще… Как ведет себя?

— А, это Антонова. Тоня совершенно здорова. Вы хотели ее повидать?

Чего угодно мог ожидать Рябиков, но не такого вопроса. Он замялся, не зная, как быть дальше.

— Значит, говорите, здорова?

— Вполне. Сейчас на прогулке.

— Это хорошо, что здорова, — кивнул он, старательно придумывая, что еще можно сказать. А Нина Анисимовна продолжала смотреть в его сторону. Тут бы закурить — сигареты и спички теснились в кармане, но какое там, он в кабинете директора детского дома!

Петр Васильевич убрал под сиденье ноги, а руками ухватился за натертые до блеска львиные головы подлокотников. Можно было подумать, что он боится выпасть из кресла. Нине Анисимовне стало жаль этого нескладного, стеснительного человека, и она пришла ему на помощь:

— Значит, вы в театре работаете?

— Старшим электриком, — с готовностью закивал Рябиков.

— А я у вас «Риголетто» слушала. Есть хорошие голоса.

— Когда Чувляев герцога поет. Молодой, а талант!

— Да я его, кажется, и видела.

Оба они понимали, что говорят совсем не о том, и оба старательно поддерживали эту беседу. Но все же необходимо было переходить к делу, и Рябиков, собравшись, проговорил:

— Я, извините, хотел спросить. Если вашу Тоню, с подругой конечно, пригласить на утренник. Пусть посмотрит… Детский балет у нас есть — «Тараканище».

Воспитательница задумалась. Пальцы с бесцветно наманикюренными ногтями сжали дужки очков.