Слева от него резвилась группа маленьких школьниц. Скорее всего это были первоклассницы, рано окончившие занятия и не спешившие домой. Размахивая толстенными портфельчиками, они выскакивали с тротуара на дорогу и, задетые холодными брызгами, сумасшедше визжа, удирали от водяного вихря.

По-видимому, шло какое-то соревнование в ловкости и бесстрашии. Сквозь шипение каскадов и рев мощных моторов слышались задиристые выкрики:

— Боишься?!

— А нет, не боюсь!

— Эх ты, зайчишка-трусишка, считайте!

— Ра-а-з, два…

Маленькая тонконогая девчонка в зеленом пальтишке, из которого она уж вырастала, выскочила на дорогу и стремглав кинулась наперерез очередной, кружащей по площади машине.

Девчонка пробежала перед ней так близко, что облако водяной пыли на миг скрыло ее от глаз Петра Васильевича. Но уже через секунду она выскочила с другой стороны каскада и победно подняла над головой свой портфельчик, а затем, шлепая по воде, побежала назад к подругам, которые визгом и прыжками выражали ей свое восхищение.

Щемящее чувство страха за жизнь ребенка мгновенно сменилось у Рябикова резким возмущением. Не дав девочке достигнуть тротуара, Петр Васильевич кинулся ей навстречу. Но в этот самый момент шофер следующей поливочной машины высунулся из кабины и, прокричав что-то грубое, погрозил ему кулаком. При этом мощная струя воды достигла Петра Васильевича и окатила его с головы до ног.

Но он все-таки догнал девчонку, пока та еще не смешалась с подругами, и, схватив за мокрый рукав, крепко сжал в нем тонкую руку выше локтя.

— Ты что делаешь, безобразница! Могла бы ведь под машину… Где твои родители?

Капли воды, как прозрачные сережки, свисали с ушей и вздернутого носа озорницы. Девочка едва сдерживала смех.

Она пожала плечами:

— Нигде.

— Ты еще дерзить!

Рябиков был зол не на шутку.

— Ты где живешь?

— Там, — озорница неопределенно взмахнула портфельчиком.

Нет, этого нельзя так оставлять. Нужно немедленно отвести ее домой. Если нет дома родителей, передать живущим в квартире. Пусть расскажут, на что она способна. Девчонку необходимо строго наказать.

— А ну-ка, идем!

Увидев, что веселая забава с движущимися фонтанами оборачивается плохо, соучастницы представления стихли и с боязливым сочувствием смотрели на свою бесстрашную подругу.

— Она правда там живет? — строго спросил он у тех, которые оказались к нему поближе.

— Правда, правда… — как-то нехотя закивали они.

Не выпуская промокшего рукава, Петр Васильевич быстро шагал в указанном направлении. Девочка, припрыгивая, кое-как поспевала рядом. Она не хныкала и не просила простить ее и отпустить. Не старалась вызвать сочувствие. Он даже не знал толком, куда идет, и шел вперед лишь потому, что туда же шла конвоируемая им нарушительница уличного порядка. На безопасном расстоянии напуганной стайкой за ними следовали остальные.

— Вот здесь я живу, — девочка неожиданно остановилась.

Петр Васильевич увидел перед собой несколько ступенек и широкие двери. Уже поднявшись на площадку, он заметил скромную стеклянную табличку.

Это был детский дом того района, в котором жил Рябиков.

Отступать было поздно. Натужно простонала пружина, и тяжелая дверь захлопнулась за спиной Петра Васильевича и его маленькой пленницы. Открыли еще одни двери и оказались в небольшом, по-зимнему прохладном вестибюле. Вверх вела чисто вымытая лестница. Под ней стояла зеленая скамья-диван, а рядом на венском стуле сидела дородная женщина в сатиновом халате. Неторопливо шевеля губами, она читала журнал «Искорку».

— Вам кого? — не сразу спросила она, обернувшись и подняв на Рябикова до неестественности увеличенные под очками зрачки. Но, разглядев озорницу, не стала дожидаться ответа. — Ага, привели… Опять ты, Антонова. Сызнова, значит, по деревьям лазала?

Девчонка решительно помотала головой.

Сторожиха или нянечка — Рябиков не знал, кто эта строгая старуха, — подняла со стула свое грузное тело и, не выпуская из рук журнальчика, двинулась к лестнице.

— Сейчас я Нину Анисимовну позову… Пусть-ка ее проберет… Что это за наше наказание такое…..

Медленно отрывая от ступенек тяжелые ноги в тапочках со смятыми задниками, она поднялась во второй этаж и удалилась в глубь помещения, а на площадке лестницы начал собираться обитающий здесь народ. Сперва прибежал коротко остриженный, с рыженькой челкой, мальчик лет десяти и, перегнувшись через перила, принялся разглядывать Петра Васильевича. Затем появилось еще несколько круглоголовых мальчишек и девочек с косичками. Наверное, они с озорницей, оба мокрые, были достаточно забавным зрелищем, потому что дети смотрели на них так, будто ждали: сейчас тут, внизу, произойдет что-то очень интересное. Кое-кто посмелее уже стал потихоньку спускаться по лестнице.

А дерзкая девчонка стояла теперь, опустив голову, и выглядела такой кроткой и тихой, что Рябикову подумалось: уж не ошибся ли он? Могла ли такая вызвать его возмущение?

— Вы папа Антоновой? Вы пришли за ней? — спросила вдруг сверху девочка с тоненькой шеей.

Озорница протестующе замотала головой.

— А чей вы папа? — продолжал уже другой детский голос.

Петр Васильевич растерялся:

— Ничей…

На площадке произошло движение. Рябикову показалось, что его ответ вызвал разочарование.

— Вы просто дяденька?

Он невольно кивнул.

И в самом деле, кто он для них такой?

Петр Васильевич уже ругал себя за то, что ввязался в эту глупую историю. У него вдруг пропала всякая охота требовать строгого наказания девчонки.

Кто знает, чем кончился бы внезапный допрос, если бы за спиной детей не появилась воспитательница детского дома, сопровождаемая нянечкой.

— А вы что сюда высыпали?! Марш по своим делам! — строго обратилась она к выбежавшим на лестницу. — Ничего нет интересного… Ну!.. Быстрее, быстрее!

Еще несколько секунд, и скорые детские ноги затопали в верхнем коридоре.

— Я вас слушаю. Что случилось? — еще с лестницы обратилась к Рябикову воспитательница Это была женщина средних лет, белый халатик сидел на ней как аккуратное домашнее платье. С округлым мягким лицом, казалось, никак не вязался строгий взгляд, который она бросила на присмиревшую озорницу.

Петр Васильевич мял свою начавшую высыхать кепку.

— Да вот, девочка ваша, — неуверенно начал он, — я привел ее… Видите ли, нас случайно облили машины на площади. Так я думал, чтобы не простудилась…

Он не увидел, а скорей почувствовал, какой быстрый благодарный взгляд был брошен на него снизу.

Но воспитательница, наверно, не очень-то поверила его вялым словам.

— Ты опять напроказничала, Тоня?

Девочка молчала.

— Что же, за тобой в школу Анну Поликарповну посылать? Ты ведь знаешь, у нас для этого нянечек нет. Иди и сейчас же переоденься. Потом я поговорю с тобой.

— Хорошо, Нина Анисимовна.

Тоня кивнула и пошла наверх по лестнице, тихая и пряменькая, как стебелек в безветрие, — воплощение воспитанности и послушания.

— Вы извините, что мы доставляем вам беспокойство, — нарочито громко продолжала Нина Анисимовна, пока девочка не скрылась из виду.

— Да нет, ничего… Я тут неподалеку в театре работаю, так что по пути…

Следовало прощаться и уходить. Но что-то не позволяло Петру Васильевичу вот так просто покинуть незнакомый детский дом. Словно он чувствовал себя в чем-то неправым, чего-то недосказавшим. Да и воспитательница, казалось, не стремилась так быстро с ним расстаться.

— Девочка, конечно, провинилась? — спросила она, когда стало ясно, что Тоня уже не могла их слышать.

— Ничего особенного, — замялся Рябиков. — Компания их там целая была… Ну, бегали, бегали возле машин по дороге — вот и результат…

— Наша Тоня, разумеется, была заводилой?

Рябиков неуверенно пожал плечами.

— Большая баловница, — продолжала воспитательница, глянув в ту сторону, куда удалилась девочка, — непосредственная и вдумчивая, но… Порой в нее как бесенок какой-то вселяется.