Но Нилуфар не приходила. День сменялся ночью ночь — новым днем, — о ней не было никаких вестей.

А Нилуфар по-прежнему пряталась в соломе, в нескольких шагах от Манибандха. По вечерам она выходила из дворца, переодевшись мужчиной, а потом возвращалась на ночлег. Апап и Хэка делились с ней своей скудной пищей, а иногда ей улыбалась судьба, посылая лакомый кусочек, который удавалось стащить на базаре. Купить она не могла ничего, у нее не было даже медной монеты. Продать украшения, которые Хэка тайком принесла из ее комнаты, она не решалась, — на каждой из них было имя Манибандха. В руках бедняка такие украшения! Кому бы это не показалось подозрительным?!

Поглощенный думами, купец медленно расхаживал по залу. Из окна он видел, как вдалеке какие-то люди мерили землю, собираясь прокладывать сточные трубы для новых домов. Город разрастался. Богачи всех стран мира непременно желали выстроить в великом городе свой дом. Строились также огромные гостиницы с большими дворами внутри. В них мог остановиться всякий приезжающий в Мохенджо-Даро. Там всегда бурлила жизнь — прибывали караваны верблюдов, приезжали купцы, расхаживали гетеры. Город растет на глазах, но почему это не радует Манибандха?

Он отошел от окна и принялся ходить по залу. Потом вышел наружу. При виде господина рабы усердней принялись за работу. Из поварской доносилась тихая песня. Манибандх улыбнулся. Таков уж человек едва выпадет свободная минутка, он уже ищет какую-нибудь радость, подобие счастья! Счастье? Разве человек достигает его когда-нибудь? Единственное и истинное счастье — это отдых после тяжкого телесного труда…

Купец поднялся на верхнюю террасу плоской крыши. Отсюда был виден весь город. Невдалеке строился дворец. На бамбуковые леса медленно поднимались рабы, таща на спинах камни. Помахивая плетью, стоял надсмотрщик. Это супруг Вины строил себе жилище, которое ни в чем не должно было уступить роскошному дому Манибандха. Он был богаче остальных купцов города и изо всех сил старался сравниться с Манибандхом. Но высокочтимый только улыбался, глядя на его потуги.

Надсмотрщик ударил плетью одного из рабов. Тот подскочил от боли. Манибандх вдруг вспомнил, как однажды взвился от удара черный раб, с каким отчаянием он кричал: «Синдхудáтт! Почему ты так жестоко бьешь нас? Это же все не твое! Даже собака не стережет хозяйское добро с таким усердием».

Купец смотрел на копошащиеся внизу фигурки с явным удовольствием. Все это так далеко от него и вместо с тем так знакомо и близко. В его теле та же душа, душа Синдхудатта, когда-то избивавшего нерадивых рабов. Одно за другим наплывали воспоминания, — так побеги вырастают из семени. Вот он стоит с бичом в руке. Он — гроза для всех рабов! Раньше он сам работал на хозяина, но хозяин благоволил к нему, — он знал, что Синдхудатт не раб по рождению. Однажды ночью Синдхудатт убил хозяина и захватил его имущество. Слуги восстали против него, но одних он подкупил золотом, с другими жестоко расправился. Потом он избавился и от тех, кто оказал ему поддержку, поссорив их между собой. Накупив на деньги хозяина товаров, он отправился в дальние страны. Когда он вернулся, его звали Манибандхом. Синдхудатта люди забыли, да и кто мог помнить какого-то надсмотрщика?!

Бывший раб оказался очень ловким купцом. Торговля его все росла, расширялись торговые связи. Он умел заключать выгодные сделки. Манибандх не раз вспоминал своего хозяина. Тот был умным человеком и многому научил Манибандха, которого считал своим сыном. «Деловому человеку нельзя иметь мягкое сердце, — поучал он Синдхудатта свою беду. — Купец ни о чем не должен думать, кроме собственной выгоды и прибыли. Иначе его никогда не будут уважать. И плохо приходится тому, кто разбалтывает свои тайны». Ну что ж, разве Манибандх кому-нибудь рассказал о своем преступлении?!

Убийство!.. Не соверши он убийства, мир знатных никогда не принял бы его в свое лоно. Теперь же сам закон смиренно склонил перед ним колени! А ведь было время, когда Синдхудатт, как собака, кормился объедками. Однажды на корабле египтянин избил его до крови. Египтянин негодовал: как смел Синдхудатт, разговаривая с ним, вести себя вызывающе, как смел не поклониться ему? А сегодня? Сегодня весь мир у его ног.

Манибандх насмешливо улыбнулся, увидев бредущих по улице аскетов. Они не ведают гордости и славы, они отрицают богатство, а убийство считают величайшим грехом. Они против самой жизни, и потому не живут сами. Если убийство — грех, то почему всевышний позволил фараону создать на крови многих тысяч людей такую великую империю? Из-за богатств в мире постоянно ведутся войны. Но разве это неразумно? Богатства должны принадлежать тем, у кого есть разум. Если сын глуп, он не сумеет сохранить отцовское наследство, как бы велико оно ни было. Аскеты! Разве они живут? Для чего им стоять на голове и истязать себя? Чтобы обрести бесценное счастье рая? Там великий бог Махадев и богиня Махамаи заняты безмятежными играми любви, не ведая стыда, там бог-лингам…

К Манибандху подошел раб.

— Высокочтимый! — робко сказал он. — С верховьев Карсаравини прибыл купец, он просит допустить его к вам…

Манибандх недовольно поморщился.

— Скажи, чтобы пришел в другой час! Я, занят.

Раб удалился с поклоном. Манибандх опять стал рассматривать аскетов.

Но снова появился раб.

— Господин!

— Что тебе? Зачем ты здесь?

— О господин! — виновато сказал раб. — Я передал купцу ваши слова. Но он отослал меня обратно. Он говорит: «Ты — раб, и я тоже — раб своего господина. Если бы не нужда, я…»

— Хорошо, — перебил Манибандх. — Введи!

Купец вошел. Манибандх, с трудом узнав его, удивленно воскликнул:

— Арал! Ты? На кого ты похож?

Одежда Арала во многих местах была изодрана, сквозь дыры просвечивало тело. Он был чем-то огорчен и напуган. Глаза его беспокойно блуждали по сторонам. Манибандх взглянул на раба. Тот мгновенно исчез.

Вскинув руки, купец закричал с необыкновенным волнением:

— О высокочтимый! О высокочтимый!

— Что случилось, Арал? — спросил Манибандх. Что с тобой? На голове кровь? Кто тебя ранил? Где твой арабский скакун?

Арал упал на колени и обнял ноги Манибандха.

— Высокочтимый! Меня ограбили. Меня зовут Арал, то есть нечестный, но поверьте, я говорю правду. У меня все отобрали. Теперь я нищий, обивающий чужие пороги. Вы послали меня в далекие страны со своими товарами, но их отобрали грабители. Простите меня, господин!

— Ну, продолжай! — сердито бросил Манибандх.

— От Хараппы мы свернули по лесной дороге на запад. Нас долго провожали храбрые воины из этого каменного города. Но едва они оставили нас, на караваи напали грабители. Мы отбивались изо всех сил, однако не могли выстоять — грабители сражались на конях. На моих глазах убили всех моих людей, забрали все товары, все деньги. Они увели рабов… О великий господин! Поверьте, мы не могли одолеть грабителей.

И купец заплакал. Манибандху стало смешно. Может ли мужчина обладать таким слабым сердцем? Разве добьется прибыли купец, который боится понести убыток? Когда Арал выезжал из города, гарцуя на своем арабском скакуне, он, наверное, воображал себя отважным воином. Манибандх спросил:

— Что же случилось с твоим конем? Как ты добрался сюда?

— Я шел пешком всю дорогу, господни. Мой конь приглянулся одному из разбойников…

— Трус! — презрительно бросил Манибандх.

— Великий господин! — воскликнул Арал, припадая лицом к ногам Манибандха. — Называйте меня как угодно! Я знаю, мне нет прощения, но ничего нельзя было спасти. Он убил бы меня, если бы я не пошел на хитрость и не убежал. О господин! Несчастен тот час, когда мы вышли в путь! Я даже не знаю, кто они были, эти разбойники!

— Какие-нибудь дикари, — пренебрежительно сказал Манибандх. — Разве ты не слыхал, что такие набеги и раньше случались на северо-западных дорогах! А ты представил их такими чудовищами, что от страха до сих пор заикаешься! Ты просто испугался их!

— Нет, господин! Это не дикари. Я никогда не видел такого племени. Они сложены крепче нас, у них белая кожа. Один из них схватил бегущего верблюда за узду, и у того кровь брызнула из носа. Верблюд закричал и остановился как вкопанный. О, мы не могли им противостоять, господин!