Подняв голову, Хэка сказала:

— Ладно, пусть Манибандх, если захочет, бросит Апапа в огонь. Бежим вдвоем.

Но Нилуфар не согласилась бежать, и они решили возвратиться, — дружба победила страх.

Нилуфар с отвращением вспомнила о дворце, этой обители обмана. Как посмеет она вернуться туда? Разве под силу ей противостоять купцу? Он скажет: «К тебе, презренной, я был бесконечно благосклонен и сделал тебя госпожой. Но я ведь не стал твоим рабом, почему же ты разжигаешь пожар в раю моего счастья?»

Зарождался новый день. Подул прохладный утренний ветерок.

Когда колесница достигла главной улицы, купцы уже открывали свои лавки. Буйволы медленно тащились по чистой мостовой, — они бежали всю ночь, и даже в немногие минуты отдыха им приходилось стоять привязанными. Хэке хотелось как можно скорее рассказать обо всем А папу, и она то и дело подгоняла измученных животных.

Улица быстро наполнялась народом. Каждый спешил в этот утренний час выйти в город и до наступления зноя закончить свои дела. С любопытством разглядывала толпа двух молодых красавиц. Одна из них правила упряжкой буйволов, другая стояла на колеснице в позе госпожи, гордо подняв голову. Во взоре ее светилось глубокое презрение к толпе, словно это были животные.

Великолепие Нилуфар слегка поблекло. Глаза покраснели от ночного бодрствования, украшений на ней не было, одежды загрязнились. Казалось, она только что пробудилась ото сна и не успела привести себя в порядок.

Это привлекало внимание толпы. Особенно любопытны были молодые гуляки, собравшиеся у винных лавок. Ночной разгул не утолил их сладострастия, и они бесцеремонно рассматривали растрепанную светлокожую Нилуфар. Знатные юноши предавались забавам даже в этот ранний утренний час. «Пусть наши отцы заботятся о золоте, — рассуждали они. — Придет пора, тогда и мы займемся делами. А пока к чему губить в трудах свое бесценное тело?»

— Нилуфар! — с тревогой сказала Хэка. — Народ все прибывает…

Кто-то насмешливо крикнул:

— Дави их, красавица! Дави!

Толпа и в самом деле росла на глазах. Горожане спешили к храму богини Махамаи. В их сердцах снова поселилась тревога. Давно ли они с надеждой воздавали хвалу всемогущей владычице? Разве не видел старейший жрец благосклонную улыбку на ее божественном лике? Почему же этой ночью снова раздался ужасный грохот, а луна окрасилась алой кровью? Неужели Махамаи опять возжаждала жертв? Горожане озабоченно шагали к храму, уступая дорогу лишь тогда, когда морды буйволов оказывались совсем рядом.

Вдруг кто-то крикнул:

— Смотрите-ка, египетская певица! Это она нарушила обряд поклонения всемогущей Махамаи. Презренная египтянка выказала неуважение к нашему божеству. Вот почему земля грохочет снова в гневе!

Кругом заговорили.

— Муравей вознамерился поколебать горы! Наша богиня, наши жертвоприношения — ничто для этой распутницы! Посмотрите на нее — какая гордая! Это не женщина, а дух. Проклятая ведьма, она хочет предстать перед нами красавицей!.. Она красавица, только когда едет в колеснице, полунагая, обнажив груди и мягкие бедра перед всем миром: приди, мол, ко мне, окунись в струю грехов и умри… Распутница бесстыжая!

Нилуфар схватила бич и наотмашь ударила говорившего по лицу. Тот закричал от боли и зашатался. Его поддержали. По лицу насмешника текла кровь. Море голов окружило колесницу: нельзя было продвинуться вперед ни на шаг.

Чья-то рука уцепилась за поводья. Это был Вишваджит.

— Куда едешь, красавица? — спросил он. — Голодные волки, почуяв запах мяса, напали на тебя? Ты похвалялась своей силой, так разгони эту волчью стаю! Где он, твой Манибандх?

— Он мне никто! — вскрикнула Нилуфар. — Он теперь ничто для меня!..

Вишваджит захохотал.

— Что же вы смотрите, недоумки? — закричал он. — Не все ли равно — танцовщица или певица. Хватайте ее! Тащите к начальнику стражи!

Поднялся невероятный шум. Возбужденные горожане жадно протягивали к женщинам руки.

— Нилуфар! — испуганно зашептала Хэка. — Надо бежать…

— Прыгай, Хэка!

Рабыня юркнула в толпу, за ней последовала Нилуфар. Поднялась страшная суматоха, люди напирали со всех сторон. А беглянки уже выбрались из толпы и были далеко. Увидев, что жертвы выскользнули из рук, толпа взревела. Все в изумлении смотрели друг на друга.

Кто-то громко захохотал. Внимание людей снова было занято, нашлась новая забава, все тотчас забыли египтянку.

Старый Вишваджит успел взобраться на колесницу и принялся погонять буйволов, крича:

— Ослы! Она сбежала! Будь она такой же тупоголовой, как вы, ей ни к чему было бы ехать сюда из далекого Египта. Поняли? Прочь с дороги, глупцы! Дорогу высокочтимому Вишваджиту!

Буйволы попробовали не подчиниться и попятились назад. Но Вишваджит, как заправский возничий, искусно сдержал их.

— Высокочтимый снова молодеет! — крикнули в толпе. — Слава Вишваджиту!

Множество глоток подхватили этот крик. Все развеселились.

— А ну еще раз, бездельники! — орал старик. — Еще раз крикните!

Буйволы побежали по дороге. Люди, увидев на колеснице Вишваджита, невольно расступались: он ведь блаженный, раздавит без пощады. Но насладиться поездкой Вишваджиту так и не пришлось. Возле дворца Манибандха буйволы остановились как вкопанные. Старик принялся нахлестывать их бичом. Те храпели, роняя пену, но не трогались с места. Рабы, приметив знак Манибандха на колеснице, сразу поняли, почему остановились буйволы. Они закричали:

— Высокочтимый! Господин просит вас пожаловать к нему!

Вишваджит, самодовольно улыбаясь, сошел с колесницы. Он так важно вышагивал, словно это был сам Манибандх. Рабы, предвидя веселую забаву, с удовольствием показывали ему дорогу. Кто из них не знал, что высокочтимый Вишваджит выше всех на свете?! И они, ликуя в душе, но с серьезными лицами представили одного высокочтимого другому.

Манибандх в это время диктовал писцу перечень товаров, отправляемых в Западную Азию. Он с удивлением посмотрел на юродивого и смиренно опустивших головы слуг.

— Шильпахас! Что это?

— Великий господин! — с поклоном отвечал Шильпахас. — Сегодня мы рады приветствовать высокочтимого Вишваджита! Все жители Мохенджо-Даро — дети и старики — поют ему великую славу!

Манибандх недоуменно смотрел на слугу.

— Великий господин! — продолжал Шильпахас, с трудом удерживаясь от смеха. — Высокочтимый остановился у ваших ворот, чтобы повидаться с вами. Нашим долгом было проводить его к вам. Простите ваших рабов! — И, повернувшись к Вишваджиту, слуга произнес: — Добро пожаловать, высокочтимый!

Манибандх улыбнулся, — так вот в чем дело!

— Добро пожаловать! — добродушно сказал купец.

Шильпахас, подойдя к господину, зашептал ему на ухо:

— Великий господин! Сумасшедший прибыл на вашей колеснице. Поэтому мы привели его к вам.

— На моей колеснице? — изумился Манибандх.

— Да, да, на ней ваш знак.

— Мой знак?

— Рабы его сразу разглядели.

— Хорошо, иди.

Шильпахас отошел в сторону.

В это время писец Вришабха оторвался от своей работы и сказал:

— Господин, я записал. В ста пятидесяти корзинах красной смолы…

Но Манибандх даже не взглянул на него. Писец с трудом поднялся на ноги, он был очень толст. В руке он держал длинную металлическую иглу, которой выцарапывал на куске кожи иероглифы. Потом он заполнял выскобленные места чернилами.

В глазах Манибандха мелькнул испуг. Что случилось с Вени? Под пристальным взглядом нищего купцу стало не по себе. Странный взгляд юродивого пугал его и вместе с тем притягивал, как магнит. Неизвестно почему, Манибандх вдруг вспомнил далекое прошлое. Но, овладев собой, он отогнал мрачные мысли.

— Добро пожаловать, высокочтимый! — снова сказал купец.

Вишваджит молчал.

— Пожалуйте, высокочтимый, в мой дворец! Там мы побеседуем с глазу на глаз.

Не дожидаясь ответа, купец пошел впереди. Юродивый, вдруг неожиданно осунувшийся и помрачневший, последовал за ним.