Кругом засмеялись. Но доброжелательно. А Дуся Самсонова даже в ладоши захлопала.

— Чему радуешься, канарейка? — сердито цыкнул на Самсонову завхоз Кочетков. — Погоди, еще все окажемся в дураках перед колхозниками.

— Ну, а перед обществом я первый за тебя слово скажу. А моему слову народ пока верит, — как бы отвечая Кочеткову, закончил свое выступление Новоселов.

— И все члены партии тебя, Федор Васильевич, поддержат, — обращаясь не так к Бубенцову, как ко всему собранию, уверенно сказал Торопчин.

Весть о том, что партийная организация выдвигает на должность председателя колхоза Федора Васильевича Бубенцова, разнеслась по селу в тот же вечер и, нужно сказать, почти для всех явилась неожиданной. Уж очень примечательной и, пожалуй, непонятной была для колхозников личность Бубенцова, а еще больше смущало поведение Федора Васильевича после возвращения с фронта.

— Если бы Федор сейчас такой был, как до войны, самостоятельный, — раздумчиво сказала колхозница Коренкова. — А то будто не ногу на фронте потерял, а голову.

В просторной избе бывшего бригадира, а ныне звеньевой Марьи Николаевны Коренковой собралось все звено. Восемь женщин и девушек сидели вокруг покрытого белой скатертью стола и вручную сортировали на семена просо, отбирая зернышко к зернышку.

— Да. Удивление, — откидываясь от стола и выгибая затекшую спину, отозвалась на слова звеньевой одна из женщин.

— А уж глаза у Федора Васильевича колючие — беда! — воскликнула другая — молодая, глазастая, порывистая в движениях. — От такого и мышь в соломе не спрячется.

— Его, озорника, и в районе боятся.

— Все бы ничего, да винищем сильно балуется. Гляди, пропьет весь колхоз, как в «Светлом пути» Ерошин.

— Да-а…

Некоторое время женщины сидели молча, слышалось только тиканье ходиков да легкое шуршанье.

С печи, посапывая, спустился заспанный семилетний сынишка Марьи Николаевны и, недовольно покосившись на сидящих, зашлепал босыми ногами к двери.

— Валенки надень, Пашка! — крикнула мать.

— Ладно и так, — бормотком отозвался паренек и вышел.

— Тоже еще растет, сахар, — вздохнула Коренкова.

— А вот я вас так спрошу, — вновь вернулась к разговору глазастая. — Поставили бы перед вами двоих — Бубенцова и Ивана Даниловича Шаталова, его ведь на смену Никонычу намечали, и сказали: «Выбирайте, бабоньки, на свой вкус…» Ну-ка, ну-ка!

Вопрос оказался каверзным. Все женщины прекратили работу, переглядывались, однако ни одна первой высказаться не хотела…

Более решительными в этом вопросе оказались комсомольцы. Когда Дуся Самсонова возвратилась с партийного собрания домой, она застала в своей избушке, прилепившейся на самом краю крутого, густо усаженного кустарником берега реки, целое сборище.

Тесная горенка, еле освещаемая крохотной керосиновой лампочкой-«одуванчиком», была буквально забита молодежью. Пришли подружки Самсоновой из ее комсомольского звена — сестры Таисия и Груня Аникеевы — и их брат Петр. Был тут и невысокий тихий, задумчивый паренек Павел Гнедых — учетчик первой бригады. И не по годам басовитый младший конюх Никита Кочетков, и статный, горбоносый, цыганского склада комбайнер Андрей Рощупкин, и воспитательницы детского сада Наташа Горбачева и Нюра Присыпкина, и еще до десятка парней и девушек, которых в полумраке и рассмотреть было трудно.

Пришел к секретарю комсомольской организации и сын Ивана Даниловича Шаталова — Николай, в недавнем прошлом гвардии старшина, считавшийся одним из самых молодцеватых бойцов в части.

Николай Шаталов, заслышавший, очевидно, через оконце торопливое поскрипывание по снегу Дусиных шагов, даже вышел встретить девушку.

— Ой, кто это? — испуганно воскликнула Дуся, когда в сенцах дорогу ей преградила высокая фигура.

— Все я же, Дарья Степановна.

Хотя в темноте Дуся не могла видеть лица Николая, по его голосу догадалась, что парень чем-то возбужден. Спросила неласково:

— Чего выскочил?.. Небось за папашу своего волнуешься?

— А что мне папаша… Эх, Дарьюшка, и почему ты какая-то со мной неласковая?

— Пусти! — девушка резко высвободила плечи из рук Николая. — Нехорошо. Тут такие дела намечаются, а у тебя в голове только глупости!

— Глупости?.. И не совестно вам, Дарья Степановна, так говорить!

— Ну, ну. — Дусе, повидимому, действительно стало немного совестно, и она сказала ласковее: — Уж и обиделся! Торопливые вы парни очень. Не о том, Коленька, сейчас голова болит, честное слово!.. Стой, куда наладился?

Дуся схватила направившегося было к выходу из сеней Николая за руку и, безошибочно протянув в темноте другую руку прямо к скобе, распахнула дверь в избу.

— Встать! Равнение на дверь! Сам командующий сводным мужским и женским комсомольским отрядом колхоза «Заря» пожаловал! — выкрикнул Андрей Рощупкин, вскакивая с лавки и вытягиваясь.

— Эк ведь сколько вас сюда набилось! — удивленно протянула Дуся, быстрым взглядом окидывая горенку, изо всех углов которой к ней повернулись такие разные, но все молодые и приветливые лица.

— В тесноте, в темноте, без вина, без чаю, а все-таки не скучаем!

— Мы, Дуся, тебя битых два часа ждем.

— Ну, чем кончилось собрание?

— Как Никоныч? Отказался?

— Да тише вы, грачи! Рассказывай, Самсонова, все по порядку.

Дуся, как бы подогревая любопытство комсомольцев, неспешно скинула тонкий шерстяной платок, стянула полушубок, аккуратно повесила то и другое на вешалочку, степенно подошла к столу, присела на услужливо пододвинутый ей табурет и, закинув руки, стала поправлять свернутые в жгут легкие, светлые и пушистые, как облачко, волосы.

— Да говори ты, Дуська! Вот, ей-богу! — крикнул кто-то, не выдержав.

— Ишь ты, какой любопытный. А если собрание было закрытое? — отозвалась Самсонова.

— Ну да!

— Для кого закрытое, а для нас — не секрет!

— Ладно уж. Здесь все свои? — Дуся еще раз оглядела комсомольцев, теперь уже тесно сгрудившихся вокруг стола. — Только на лампу, ребята, не дышите, а то в темноте окажемся… Да, дела в колхозе нашем, просто сказать, удивительные! Новоселов отказался окончательно.

— Так, так… Это мы и без тебя знали.

— А кого вместо него наметили, тоже знаете?

— Шаталова, конечно. Кого же еще?

— А я думаю — Брежнева Андриана Кузьмича.

— Ничего подобного. Кочетков Сергей Кузьмич своей жене сказал, что сам Торопчин в председатели метит. А Елизавета… — с жаром заговорила Таисия Аникеева, но не закончила.

— Ты, Таисия, чужие глупости не повторяй и своих не выдумывай, — сердито, блеснув живыми и прозрачными, как дождевые капли, глазами, перебила Аникееву Дуся. — Иван Григорьевич наш партийный руководитель. Был и останется. А председателем колхоза будет…

Дуся выдержала для большей значительности паузу и отчеканила:

— Федор Васильевич Бубенцов!

Однако комсомольцы отнеслись к такому поразительному сообщению не так, как ожидала Самсонова. Почти никто из ребят даже не удивился. Наоборот, все восприняли известие как естественное, но до сих пор никому не пришедшее в голову решение.

— Мать честная! А ведь действительно, — первым отозвался Андрей Рощупкин, — Федор Васильевич человек, я бы сказал… До войны его тракторная бригада как-никак первенство по всему району держала. Это мысль!

— Вот только беда… — нерешительно начал было брат жены Бубенцова Петр Аникеев, но его сразу перебили:

— Ну и что?

— А ты не каркай!

— Мало ли… Просто человек был не при деле да еще увечье получил.

— Ничего, ничего, — решительно подвел итог коротенькому обсуждению Рощупкин. — Иван Григорьевич Торопчин теперь не даст Бубенцову баловаться. Оба они фронтовики, да и друзья немалые. Сговорятся!

— Обязательно! — убедительным баском подтвердил и Никита Кочетков, чем привлек к себе внимание прислушивавшейся к словам комсомольцев Самсоновой.

— Что я тебя попрошу, Никитушка, — сказала Дуся, — добеги, пожалуйста, до конюшни и расскажи бате. Знаешь ведь, как он волнуется. А я тебя за это, когда вырастешь большой, знаешь как расцелую!