И дальше — мысли Макаренко о коллективе, его главном герое и помощнике. Полина Антоновна заново продумывает, проверяет, примеривает и снова соглашается с ними.

— Э, милочка! Макаренко было хорошо! — сказала как-то в откровенном разговоре Варвара Павловна, учительница географии. — Разве у него были такие программы, как у нас, такие требования? Ему подъем нужно было создать. А как — дело вольное. Хочешь — мастерские строй, хочешь — игру затевай. А у нас попробуй-ка поиграй, когда у нас одни формулы по химии, формулы по математике, формулы по физике. Это же скучно!

— А разве кирпичи таскать было не скучно? — спросила Полина Антоновна. — А ведь сумел же Макаренко…

— Романтика! — махнула рукой Варвара Павловна.

— А у нас, по-вашему, нет романтики?

— У нас?.. Впрочем, ведь вы тоже романтик, я и забыла! — улыбнулась Варвара Павловна. — Я даже удивляюсь, как это вы математику преподаете.

— А в математике тоже есть романтика.

Так они поспорили однажды, и каждая осталась при своем.

Полина Антоновна тоже, конечно, считала наивностью брать Макаренко так, как он есть. Но нужно же уметь бы делить идеи из конкретной истории их зарождения!

И как не выделить идею коллектива, — может быть, самое главнее, что есть у Макаренко? Сплотить коллектив и опереться на него — разве можно без этого? Без этого вообще нельзя, немыслимо работать. Пусть ребята сами идут и сами добиваются и сознательно делают то, что нужно!

Но ведь в этом и заключается вся «химия» жизни — сплотить их, чтобы они поверили — поверили тебе и поверили цели, которую ты перед ними ставишь, чтобы они почувствовали плечо товарища.

Как это сделать? Об этом в отчете не напишешь, и товарищам не передашь, и самой себе не составишь рецепта. В одном случае — так, в другом случае — иначе. И в этом «иначе» — все, в этом творчество, а без творчества — штамп и уход от жизни.

В дверь постучали. Это соседка напоминает о кухне. В самом деле, на плите жарится телятина, стоит давно и теперь, как видно, пригорела.

Полина Антоновна вскакивает и, перешагивая через наваленные на полу груды книг и бумаг, бежит, на кухню. Так и есть, телятина пережарилась, и муж опять будет недоволен!.. Он, конечно, ничего не скажет, но по тому, как он отвернется, посмотрит в окно и побарабанит пальцами по столу, Полина Антоновна угадает его настроение.

Ну как это опять так получилось, что она зачиталась и забыла, совсем забыла о кухне?.

Незаметно, но настороженно прислушиваясь к настроению своих «воробышков», Полина Антоновна вскоре почувствовала, какое решение они приняли. В глубине души ей было обидно. «Подумайте!..» Совсем другого ответа ждала она на этот свой призыв. Значит, не поверили! Значит, чего-то она не нашла в себе, чего-то не донесла до ребят, не сумела пробудить в них ответной хорошей волны. Воспитание — двусторонний процесс, и заключается оно не в пассивном усвоении и механическом выполнении учеником того, чего хочет от него воспитатель. Конечная цель воспитания в том, чтобы ученик не просто воспринял бы то, чему учишь. Нужно, чтобы это стало его собственным, его достоянием, убеждением и чтобы он потом, на основе этого, пошел дальше. Поэтому главное в ходе воспитания состоит в том, чтобы вызвать в ребенке ответную волну собственных усилий, собственной активности и сознательности. Это очень трудно. Иногда бывает, до боли обидно, когда между тобою и учеником: возникает какой-то барьер, который ты не можешь преодолеть. Но в преодолении барьера — ключ ко всему.

Вот почему ей хотелось переломить их молчаливое упорство. Эти тридцать три мальчика — незнакомых, испытующе присматривающихся к ней — уже как-то вошли в нее, и не как тридцать три одинаковых, пассивно воспринимающих все, что ты им окажешь, ученика, а как тридцать три разных призмы, каждая по-своему преломляющая поток жизни. Они все — в будущем, в возможностях, и неизвестно, какими выйдут они через три года из школы. Поистине — будущие люди!

И в то же время они — итог, какой-то уже итог того, что пережито ими. Понять все это, разобраться, помочь и направить, что-то приглушить, что-то усилить, взрастить и выпустить в конце концов почти сложившихся людей, довести до конца, до аттестата, и с улыбкой смотреть потом на вытянувшихся, широкоплечих и басовитых молодых людей, которых она принимает мальчишками, — ради этого разве не стоит пожить и поработать?

И, забыв о своих огорчениях, Полина Антоновна принялась за обычные, будничные дела по организации класса. Ведь в классе, как и в жизни, всегда что-нибудь совершается. То на перемене ребята подняли возню, сдвинули парты, набросали бумажек, натоптали мела, так что учительница отказалась войти в класс. То на уроке химии во время опытов разбили ценную колбу. То за недостойное поведение на улице милиция задержала Васю Трошкина.

Одна за другой возникали проблемы — частные и в то же время жизненно важные: как обнаружить и обезвредить курильщиков, чтобы они не влияли на остальных? Как изжить взаимное покрывательство? Как в корне пресечь сквернословие, грубость и невоздержанность?

Приходилось заниматься и тем, и другим, и третьим. Ребята, казалось, свыкались и сплачивались, но необходимого перелома в их настроении не было. Порой это расстраивало, порой, наоборот, Полина Антоновна пыталась смотреть на все спокойно, старалась уверить себя, что «все образуется» и придет само собой в свое время. Но ждать, когда что-то придет и само собой «образуется», было не в ее характере, и она с новой силой бралась за свою кропотливую, мало приметную для непосвященного глаза работу.

Нужно было все выявить и понять, куда тянут одни, к чему стремятся другие. Нужно было выдвинуть положительное, изолировать отрицательное, чтобы оно не пошло вглубь, чтобы равнялись на хорошее, а не на плохое, на ту общую цель, которая маячила впереди. И в первую очередь нужно было найти тех, на кого можно было бы опереться, чтобы сплотить коллектив и повести за собой.

Комсомольцев в классе было только шесть человек, и всем им надо было еще помочь сделаться настоящими комсомольцами. Секретарем у них стал Лев Рубин, высокий, всегда подтянутый, с густыми угольно-черными, немного высокомерными бровями и такими же густыми и черными красивыми ресницами, оттеняющими бледность его лица. У него был пристальный, немного исподлобья, строгий взгляд, резковатый голос и очень уверенный тон ни в чем не сомневающегося человека. Он сам, по своей инициативе, пошел в школьный комитет комсомола и поставил там вопрос об оформлении комсомольской организации в новом восьмом классе «В». Полине Антоновне это понравилось, и она охотно поддержала его: он был как будто умен, сознателен, из комсомольцев класса лучше всех учился. А это очень важно — секретарь комсомола должен быть примером для всех.

Старостой класса ребята выбрали Феликса Крылова. В прежней школе он тоже был старостой, и Полина Антоновна вполне доверилась этому обстоятельству. Особенно подкупала ее улыбка Феликса. Когда она появлялась на его лице, круглом, мягком, с ямочками на щеках, хранящем еще неизжитые следы некоторой «детскости», она словно освещала его, делала открытым, чистосердечным. В этом чистосердечии было что-то подкупающее, очень хорошее.

На одном из первых же классных собраний была создана и редколлегия. Стенгазету назвали «Голос класса». Название Полине Антоновне не нравилось — беззубое! — но лучшего ничего не придумали. Главным редактором стал Витя Уваров, тихий паренек с красивыми, выразительными, немного навыкате, карими глазами, сразу же, с первых уроков, проявивший себя как отличный, образцовый ученик.

Вступала в действие и вся сложная, постепенно разветвляющаяся система «ответственных». Великолепно повел работу «хозяйственника» Игорь Воронов, с воодушевлением взялся за организацию спортивной работы Борис Костров, добросовестно начал поливать цветы Валя Баталин. Белокурый, белобровый и ясноглазый Саша Прудкин учитывал посещаемость.