Борис лежит и думает. В прошлом году этого не было. В этом году, сначала, этого тоже не было. Но когда ребята в разговорах намечали его секретарем, он внутренне не отказался от этого. Он представлял себя секретарем на месте Рубина; и ему захотелось этого.

Так, может быть, он потому и выступил на собрании? Может быть, он действительно топил Рубина? Может быть, это и есть та «грязнотца», о которой говорил отец?

Ничего не решив, Борис заснул неспокойным, тяжелым сном и наутро, наспех позавтракав, с тяжелой головой пошел в школу. Но в школе ничто не напоминало ему о словах Саши Прудкина; ребята обращались к нему с вопросами, и он как секретарь бюро должен был сразу же эти вопросы решать. Миша Косолапов не поладил с пятым «Б» классом, к которому он недавно был прикреплен как пионервожатый, и теперь чуть не со слезами начал отказываться. Дима Томызин, наоборот, надумал со своим отрядом организовать встречу с кем-нибудь из знатных людей Москвы и стал советоваться, как это сделать. Прянишников из девятого «А» пришел договариваться относительно решающей встречи по футболу.

А на уроке физики Вася Трошкин получил двойку. Раньше Борис отнесся бы к этому, как к ничем не приметному явлению: по физике Вася получил двойку, а по биологии после этого четверку. Что ж! Такова жизнь ученическая!

Теперь это его задело. Как же Вася не сообразил, что в предложенной ему задаче нужно было применить закон Архимеда? А потом он, оказывается, успел уже накопить пять двоек, эта — шестая. Почему это? И почему он весь такой взъерошенный? Нужно подумать! И о Феликсе нужно подумать, и о тех, на кого можно опереться, и о себе, о своей учебе: теперь он должен учиться как следует.

А после физики к Борису подошел Игорь Воронов и тоже заговорил о Васе: его нужно вызвать на бюро и потолковать с ним, как нужно.

— О плане, кстати, потолковать нужно, — добавил Игорь. — Вообще собирай-ка бюро, нечего волынку тянуть. И опять нельзя было обойти эти вопросы и сказать, что это меня не касается, я, мол, хочу отказываться.

Одним словом, все шло своим порядком. Мысль об «отставке» сама собою отодвигалась куда-то дальше, очевидно, до возвращения Полины Антоновны. Но Полина Антоновна вызвала Бориса к себе домой раньше, как только начала выздоравливать. Он увидел ее осунувшуюся, побледневшую, не в привычном строгом костюме, а в домашнем халате с крупными розовыми цветами, отчего она показалась проще, роднее, и у Бориса не повернулся язык, чтобы заявить о своей «отставке».

— Ну, раздевайтесь! — приветливо сказала Полина Антоновна. — Садитесь, рассказывайте…

Борис стал рассказывать — о Рубине, о Васе Трошкине, о Прудкине, который получил двойку по истории, о неладах с учителем психологии, о своей беседе с Кожиным и о первом заседании бюро, которое он вчера провел.

— Вот мы наметили план, — он достал из бокового кармана вчетверо сложенный лист бумаги.

Полина Антоновна просмотрела план и сказала:

— Очень хорошо! Только… мне только хотелось, Боря, высказать вам одно пожелание. Можно?

— Конечно, Полина Антоновна. Что за вопрос!

— Пусть это будет не только фермой! — Полина Антоновна провела ладонью по листу бумаги с написанным на кем планом. — В план нужно вдунуть живую душу, заботу, волнение, беспокойство. Не быть равнодушным — вот мое пожелание. Нужно, чтобы все это стало вашим кровным делом. Вы поняли меня?

— Понял, Полина Антоновна, — радостно сказал Борис. — Буду стараться!

Когда Васю Трошкина вызвали на комсомольское бюро, он пришел настороженный, нахохлившийся, готовый к бою.

— Как же это у тебя так по физике-то вышло? — спросил его Борис.

— А чего он?.. — начал было Вася со своей излюбленной формулы.

Но против него сидели и смотрели на него Борис, Игорь и Витя Уваров — свои ребята, которые все великолепно понимали, и в то же время какие-то другие, не просто ребята, а члены бюро. Они молчали и ждали, что Вася скажет дальше, а так как говорить ему было нечего, то он осекся и тоже молча и выжидающе смотрел на товарищей.

— Ну что «чего он»? — переспросил Борис. — Мы все слышали твой ответ.

— Плохой ответ, — сказал Витя Уваров.

— Да и ответа-то никакого не было, — подтвердил Игорь. — Так: «тырь-пырь», не говорил, а мекал. Даже стыдно!

Будь это в другое время, Вася показал бы ему «тырь-пырь», а теперь ничего не попишешь — сиди и слушай. Бюро!

— Хоть бы задачу решил! — заметил Борис. — Задача-то пустяковая, нужно было только закон Архимеда применить.

— Не сообразил, — признался Вася. — Это правда, дуриком… Шарик за ролик заскочил!

— Одно не выучил, другое не сообразил. Нехорошо у тебя получается. А другие двойки почему? Тоже шарик за ролик заскочил?

Вася начал было выискивать оправдания — то писал сочинение, то «с чертежом засел», то голова болела.

— И совсем она у тебя не болела, — сказал ему на это Витя Уваров. — В этот вечер мы с тобой вместе в Планетарии были. Забыл?

— Это в другой вечер.

— Не в другой, а в этот.

— Ну, может, и в этот, — согласился Вася. — Перепутал.

— А ты не путай, — строго заметил Игорь. — И не крути!

— Ну, а как ты вообще думаешь? — спросил Борис. — Шестая двойка!

— Да ведь разовые! — попробовал смягчить свою вину Вася.

— Не хватало бы тебе еще четвертных!

— Ну, подожди! — оживился вдруг Вася. — А ты сам-то все учишь?

Борис смутился. Конечно, он тоже не все учил и не к каждому уроку; конечно, и он, где можно, тоже хитрил и рассчитывал — по какому предмету могут спросить, по какому не могут. Отрицать все это так вот прямо, глядя в глаза товарищу, у него не хватило совести. Вася уловил это и решительно перешел в наступление.

— Ну вот, а говоришь!.. Да разве все можно выучить? Уроков-то сколько? Учи, не учи — все равно всего не выучишь. Одни только умеют по компасу нос держать и попадают в точку, а я вот не умею.

— Ерунду ты говоришь! — сказал ему на это Витя Уваров. — Регулярно будешь учить — всегда в точку попадешь.

— Мухобойно, но до конца? — усмехнулся Вася. — Ну, это только ты можешь. А я с маху делаю.

— Выходит — так, а не выходит?.. — в тон ему подсказал Игорь Воронов.

— А чего ж тут зря время проводить? — не поняв его иронии, согласился Вася. — Сидишь, потеешь…

— А ты спросил бы! — сказал оправившийся от своего смущения Борис.

— А у кого спрашивать-то? — снова нахохлился Вася.

Спрашивать у кого-либо он считал безнадежным и совершенно невозможным для себя делом: одним он не хотел кланяться, от других не ждал помощи, с третьими когда-то подрался, с четвертыми собирался драться, — ну, у кого же при таких условиях можно спрашивать?

— А хочешь, мы к тебе прикрепим кого-нибудь? — предложил Борис.

— Прикрепить? А кого ж вы ко мне прикрепите? — насторожился Вася.

— Ну, хотя бы Вальку Баталина. Лучший математик класса!

— А ну его! — решительно тряхнул головой Вася. — Не люблю я его. Нет! Я лучше сам… Ладно, ребята, я возьмусь. Или у меня уж совсем воли нет? До конца четверти еще далеко. Догоню! Исправлю!

Васю Трошкина Борис знал давно, еще с той школы, — они вместе ходили в кино, вместе бегали с уроков на футбол, вместе занимались прочими «невинными забавами» того времени, иногда дрались, но никогда вместе не работали, не учили уроков. Для Бориса Вася был Вирусом, драчуном и беспокойным, немного смешным, но в общем неплохим малым. Теперь, когда Борис почувствовал ответственность за класс и за каждого в отдельности, ему захотелось присмотреться ближе и к своему старому товарищу.

Пришел он к нему вечером, будто затем, чтобы узнать задание по алгебре.

— А ты что ж, не знаешь? — недоверчиво спросил Вася.

— Да как-то так получилось, — ответил Борис. — Понимаешь, записал где-то и потерял.

Вася дал ему свои записи, и Борис стал списывать.

— Задачка-то трудная? — спросил он.

— Трудная, — неохотно ответил Вася.

— А решил?