А ребята, ожесточившись, не хотели прощать ему ничего. То, что сходило другим, за Рубиным замечалось, Рубину ставилось в вину.
Ехали в дом-музей Николая Островского. Острый взгляд Игоря подметил в троллейбусе такой момент: Рубин сидел на передних местах, вошел старик с палочкой, и вот, чтобы не уступить место, Рубин отвел глаза, будто не заметил. Оправдываясь, он уверял потом, что действительно не заметил старика.
— Да разве ты сознаешься? — сказал ему Борис. — Сознание-то из тебя клещами не вытянешь!
— Ой, как вы на него обозлились! — заметила Борису Полина Антоновна.
— А я, может, не на него, я, может, на себя обозлился! — ответил Борис. — Игорь давно мне о нем говорил, а я… Я вот либералом оказался. Я думал, Рубин просто ошибался, а он… Не могу я… не могу я терпеть таких людей, Полина Антоновна! Его только исключать не за что, а таких из комсомола исключать нужно!
Полина Антоновна чувствовала, что Борис выражает настроение почти всего класса, и упорно думала о том, как бы тактичнее изжить создавшийся конфликт. Но Рубин, со своей стороны, не делал никаких шагов к примирению. Не разговаривает с ним Борис — пожалуйста! Не разговаривает с ним Игорь, Валя Баталин — пожалуйста! Рубин делал вид, что ему все безразлично. У него даже появилась особая манера говорить с товарищами, как бы слегка презирая их.
И только когда Полина Антоновна завела в конце концов разговор с ним обо всем этом с глазу на глаз, он совершенно неожиданно для нее разрыдался…
* * *
Встряска, пережитая обоими классами, не прошла бесследно ни для мальчиков, ни для девочек.
Класс девочек после совместного собрания тоже гудел, как улей. Все восхищались Борисом, и все осуждали Нину Хохлову.
— Какой же ты секретарь? Сидишь и молчишь! Тебя критикуют, а ты молчишь!
— И лицо безразличное, точно у куклы.
— А потом сказала… Девочки, вы видели?.. Два слова сказала и села… Видели, девочки?
— А кто сказал, что мальчики хотели порвать с нами дружбу? Кто сказал?
Оказалось, что все слышали об этом друг от друга, друг другу передавали и друг с другом обсуждали, но от мальчиков этого никто не слышал.
Это было бы похоже на то, что Игорь назвал «галочьим собранием», но Таня Демина с Людой Горовой решили действовать более энергично. Подойдя к Елизавете Васильевне, они заявили, что, по их мнению, нужно собрать комсомольское собрание.
— Ну и собирайте! — ответила Елизавета Васильевна. — Вы члены бюро. Поговорите на бюро и собирайте.
— А Нина?.. Нина будет против.
— А разве решает одна Нина?
— Мы, Елизавета Васильевна, думаем, что Нина — плохой секретарь! — решительно сказала Таня. — Она очень самолюбивая, гордая… Не в хорошем смысле гордая, а в плохом, себя очень высоко ставит, а неглубокая. И в политическом отношении тоже… Вообще Костров ее очень правильно охарактеризовал.
Через несколько дней на комсомольском собрании Нину жестоко раскритиковали и на ее место избрали Люду Горову.
Дело после этого пошло лучше, и если раньше каждая размолвка с мальчиками каким-то образом подогревалась и раздувалась девочками, то теперь все недоразумения быстро разбирались. Так, один раз мальчики опоздали на репетицию монтажа «Две демократии». Юля Жохова попробовала было фыркнуть по-старому, но Люда ее остановила:
— Значит, их что-нибудь задержало! Придут — выясним.
И действительно, у мальчиков, оказывается, был вечер, посвященный памяти Некрасова, он затянулся, и мальчики никак не могли уйти с него. Борис позвонил об этом девочкам в школу, но им забыли передать.
Монтаж вообще получался хороший. Борис готовил политический текст, готовил обстоятельно: много читал, подбирал материалы, характеризующие различия между лживой буржуазной и подлинной советской демократией. Касаясь недавних выборов в американский конгресс, он вскрывал их кажущуюся демократичность, а используя последние статьи в «Литературной газете», показывал стремление американского рабочего класса к миру и подлинной демократии.
Другие готовили различные декламационные и хоровые номера, которые будут вмонтированы в основной текст, оживляя, иллюстрируя его. Таня Демина готовила, например, отрывок из «Кавалера Золотой Звезды», другие — стихотворения Джамбула, Стальского, Суркова, хор разучивал песни.
На одной из репетиций Борис заметил на окне небольшую стопку книг и лежащую на них синюю ученическую тетрадь. Не посмотрев, чья это тетрадь, он машинально заглянул в нее и прочитал:
«За что я люблю русскую природу?»
— Что это такое? — раздался вдруг голос позади него.
Борис быстро закрыл тетрадь и обернулся. Перед ним стояла Таня.
— Прости! Я думал, это кто-нибудь из наших ребят оставил, — смущенно сказал он.
— А к ребятам в тетради можно заглядывать?
— К ребятам чего ж? Свои люди!.. А это твое?
— Да. Сочинение.
— Можно посмотреть?
— Тебе можно! — ответила Таня.
— Может быть, и почитать?..
— Тебе можно! — повторила Таня. — Только завтра принеси.
Борис смутился, хотя и постарался не показать свое смущение. А придя домой, он с тайным волнением раскрыл синюю тетрадь, исписанную твердыми, прямыми, как бы отвечающими каждая сама за себя буковками:
«За что я люблю русскую природу?
Утро. В окно проскальзывает первый луч солнца. Я быстро вскакиваю и вспоминаю, что сегодня надо написать сочинение. Выхожу во двор и забираюсь на деревянный балкон. Здесь меня ласково встречает солнце.
Природа русская! За что же я люблю тебя? Люблю… да, люблю! Люблю за то, что все самые хорошие воспоминания детства и юности связаны с тобой.
Глядя на солнце и на ясное голубое небо, я забываю про сочинение. На меня нахлынули воспоминания. Одна за другой мелькают картины детства. Они мне особенно дороги.
Мой дедушка, глядя на сад или на лес, часто говорил: «Какая красота!» Я уже тогда и без него понимала всю прелесть окружающей меня природы. Весной, когда на речке с шумом проносился лед, а к нам в сад прилетали скворцы, я могла часами, сидя на соломе за домом, слушать их. Они, эти маленькие черные птички, ловко подражали пенью соловья, синицы, кваканью лягушки и производили звуки, очень похожие на цоканье копыт лошади. А чуть только стаивал снег и ярче начинало светить солнце, я выводила на улицу теленка, которому было не больше трех месяцев от роду, и мы носились с ним вприпрыжку вокруг нашего погреба.
Однажды дедушка взял меня с собой караулить сад. Помню, что ночь была теплая и звездная. Я лежала под яблоней, укрывшись большим дедушкиным тулупом. Надо мной свешивались спелые яблоки. Раскрыв рот и затаив дыхание, я ждала, что одно из них сорвется и упадет ко мне в рот, но скоро заснула. Утром дедушка долго смеялся надо мной. «Караульщик! — говорил он. — Тебя не унесли вместе с яблоками?»
Когда я стала постарше, то научилась еще больше понимать и любить природу. Прямо против нашей избы стоял заброшенный поповский сад. Огромные тополи сада давно привлекали мое внимание. Когда созрели в садах фрукты, а в огородах овощи, я тут же придумала новую игру. Я и моя подруга дали тополям названия городов и отправлялись каждый день в путешествия по городам.
«Алька, куда сегодня? В Ленинград или в Москву?» — кричала я по утрам своей подружке. «В Москву!» — отвечала мне так же звонко Алька. И мы ехали в Москву, предварительно набрав в подолы платьев яблок, слив, моркови и репы. Что это было за путешествие! Мы лезли на дерево, старательно придерживая зубами свои платьица и боясь рассыпать нашу провизию. Сучья царапали босые ноги и голые руки, листья путались в наших растрепанных волосах, но нам было не до этого. Мы ехали в Москву! Забравшись повыше я усевшись поудобнее на какую-нибудь ветку, мы начинали фантазировать или молча осматривать окрестность. Далеко вокруг видно было нам с нашего дерева!
Эта детская игра еще больше сдружила меня с природой. Мы с Алькой могли часами просиживать на нашем дереве-городе, прислушиваться к шелесту листьев. И нам казалось, что дерево играет вместе с нами, что оно угадывает наши желания, наши затаенные мысли, что оно старательно скрывает нас от посторонних глаз. Иногда набегал сильный ветер. Он раскачивал нас из стороны в сторону. Мы нарочно забирались на самую верхушку дерева. Ведь мы были путешественники, а путешественники ничего не должны бояться.
Я была озорной девочкой. За мои проказы мне часто доставалось от старших. Обливаясь слезами, убегала я в сад и забиралась на черемуху. Здесь меня никто не мог достать, и можно было плакать сколько угодно. А черемуха? Милая черемуха! Ей приходилось утешать и ласкать меня.
Я любила природу, но вопрос «за что?» никогда не возникал у меня.
Сейчас я живу в Москве, но каждое лето куда-нибудь уезжаю. Меня окружают все те же дорогие с детства картины. Вспоминаю подмосковный колхоз в Зарайском районе, где я работала летом вместе с девочками из нашей школы.
Как приятно было нам, москвичкам, убирать душистое, пахнущее мятой и полынью сено!
В отдалении с одной стороны виднелся колхоз, а с другой, совсем рядом с сенокосом, шумел лес. Ветер пролетал над лесом, ерошил наши волосы и мчался мимо, туда, где колосились ржаные поля. А высоко-высоко над нашими головами, в прозрачной синеве неба, лилась песня жаворонка. И нам казалось, что мы своими руками можем поднять весь земной шар! До того легко и свободно дышалось, до того проворно двигались мы сами, что копны сена быстро вырастали на пустом месте. И мы не могли не петь. Мы пели о том, что мы молоды и здоровы, что нам весело, пели обо всем, что окружало нас.
Здесь, на уборке сена, а потом и на уборке хлебов, я впервые осознала всю ширь, всю свободу и необъятность нашей природы, которой любовалась с детства.
Свобода! Вот что я ценю в каждом русском пейзаже. Свобода! Она-то и делает каждого русского человека богатырем. Из этой русской природы, лишенной бьющих в глаза красок, но привлекательной своей свободой и необъятностью, черпает силы каждый русский человек!
Природа имеет свей особенный язык.
Если прислушаться летом к шуму леса, то сколько звуков, сколько различных голосов можно услышать в нем, сколько сердечных тайн поведает тебе лес! Вот скрипит старый дуб, жалуясь кому-то на свою старость. Вот осина что-то шепчет своей соседке, кудрявой березке. Березка долго молчит, а потом вздрогнет от прикосновения легкого ветерка и что-то весело пропоет в ответ. Мелкие кустарники притаились по оврагам и воровски оглядываются на тебя. Кажется, подойди к ним поближе на шаг, и они бросятся от тебя врассыпную, кто куда. Нарушая эту тишину и гармонию звуков леса, долбит дерево дятел. Иногда прокукует кукушка, разыскивая своих потерянных детей.
А выйдешь в поле — здесь та же шумная, говорливая жизнь.
Как море, волнуются хлеба, шумно поют колосья, звенят колокольчики, улыбаются ромашки, и смеются васильки. И все это так ласково-ласково смотрит на тебя, что ты забываешь все тревожившие тебя вопросы, невольно останавливаешься, радуешься неизвестно чему вместе с природой, как зачарованная смотришь вокруг и не можешь двинуться дальше.
Меня зовут домой. Надо идти. А как же сочинение? О чем писать?
О чем? Ну, теперь-то я знаю, о чем буду писать, Только бы не растерять всплывшие в памяти воспоминания, только бы суметь поведать о том, как меня воспитывала природа, о том, что всем хорошим, что есть во мне, я обязана и ей — нашей матери, русской природе!»
