— Хорошо, — неожиданно согласился Нурмамед. — Если вы, ишан-ага, настаиваете, я прикажу вывести их. Но перед всеми собравшимися дайте слово, что если прольётся их кровь, она падёт на вас!

— Мало ли кто кого убивает в народе! вмешался ахун. — Ишан-ага не может брать на себя ответственность за каждое убийство. Пустое вы говорите.

— Я дело говорю, ахун-ага! Если не можешь отвечать, то и вмешиваться не надо в чужие споры. Этот парень — мой родной племянник. Да будь он хоть десять раз незнакомцем, но, если он попросил моей защиты, я не выдам его палачу.

— О каком палаче вы говорите? — удивился ишан.

— Тот, о котором я говорю, сам знает. Я не святой человек, но вижу, как на ноже палача алеет свежая человеческая кровь. А вы, ишан-ага, к богу же, неужели для вас это является тайной?

Бекмурад-бай с хрустом сжал кулаки, метнул на Нурмамеда испепеляющий взгляд. Ахун примирительно сказал:

— Намёки тут ни к чему…

— Я не знаю, что такое намёк, и не умею говорить намёками! — перебил его Нурмамед. — Я говорю только правду. Не мне спорить с ишанами и ахунами. Они люди учёные. Мне трудно доказывать, где нарушен устав веры, где — не нарушен. И карман у меня набит не так туго, как у других, я не имею возможности пригласить для спора своего ишана и ахуна. На арбе, как говорят, зайца не поймаешь. Но я живу среди людей, вижу и хорошее и плохое. Хорошее я называю хорошим, плохое — плохим. Так я понимаю шариат! Я не признаю такой шариат, который разрешает Бекмурад-баю только потому, что он силён и богат, отнять у родителей единственного ребёнка. Наш ишан не раз повторял нам слова священного писания: «Воистину аллах велит творить справедливость и добро, шариат не может требовать от человека злых поступков». Нет в нашем шариате ничего подобного!

— Не забывайте, что всё делается по воле бога! — попробовал вмешаться ишан, Нурмамед не дал ему договорить.

— О боге не мешало бы вспомнить тому мулле, который насильно обвенчал бедную девочку, не сжалился над её горькими слезами. Может быть, вы не из таких мулл, вы — добрые люди, у вас есть человеческие чувства. Давайте сходим к девушке, и она скажет вам, что её, помимо её воли, украли родственники Бекмурад-бая и без согласия обвенчали с его братом.

— Не сбивайте людей с пути истины своими неверными речами! — снова вмешался ишан. — Молодых венчают на глазах у многих свидетелей, все люди слышат, как девушка называет доверенного человека. Ведь без этого никто не станет совершать обряд венчания! Раз их обвенчали и никто не возразил, значит доверенное лицо было названо!

— Кем названо?!

— Невестой, конечно, кем же ещё…

— А может, кто другой, вместо невесты, назвал?

— Глупости вы говорите! — рассердился ишан.

— Кто за меня может моё желание высказать! Конечно, согласилась девчонка! И теперь брак не может быть расторгнут, если ей в голову пришла блажь спутаться с другим человеком. Даст муж согласие на развод — тогда другое дело.

— Ишан-ага, вы. носите чалму и полосатый халат, как представитель бога, а сами кривите душой.

— Верблюд не видел, что у него шея. кривая, и упрекал змею, что у неё такая, — съязвил ахун.

— Я знаю, что у меня кривое, что прямое, — возразил Нурмамед, — а вот вы, пожалуй, забыли, что верблюд тоже посещает Мекку, но ходжой[83] не становится.

— Вы забываетесь, Нурмамед!

— А вы не заставляйте меня говорить то, чего я никогда бы в жизни не сказал. Вы сами знаете, как можно устроить венчанье без согласия невесты, и в то же время отвергаете такую возможность.

— Мы не отвергаем, — пробурчал ишан.

— Тогда скажите, действителен, законен ли такой обряд?

— Вы задаёте праздные вопросы и путаете…

— Не праздные! — раздались возмущённые голоса присутствующих. — Какие праздные, если от них судьба человека зависит!

Ишан глянул на Бекмурада, опустил голову, перебирая чётки.

— Отвечайте хоть вы, ахун-ага, — настаивал Нурмамед. — Вы знаете все законы и можете напамять прочесть любое положение шариата. Ответьте по справедливости: будет законным брак без согласия невесты?

Не поднимая глаз, ахун с трудом выдавил:

— Не будет… Такое бракосочетание недействительно.

Бекмурад-бай кипел гневом на своих незадачливых помощников. Вели-бай уже двадцать раз вытягивал губы трубочкой, но так пока и не решился ущипнуть никого. Сарбаз-бай, удобно развалясь па подушках, подрёмывал, время от времени открывая то один глаз, то второй — поочерёдно. Ему было скучно, но он со своим обычным терпением ждал конца этого нудного разговора. Что говорить? Бросали бы деньги на платок. Не поможет — за саблю берись. А то — журчат, журчат, как ленивая вода в большом арыке…

— Значит, венчать можно только по обоюдному согласию? — продолжал допытываться Нурмамед. — Объясните нам, потому что мы люди неграмотные, никто из нас книги в руках не держал, а вы, можно сказать, спите на книгах, священное писание для лёгких снов под голову подкладываете.

Гул одобрения пронёсся по кругу.

— Да-да, объясните.

— Хотим знать, так это или не так.

— Человеческая жизнь решается, — говорите.

— Только по обоюдному согласию, — вынужден был наконец сказать ишан.

— А вы, ахун-ага, тоже подтверждаете эти слова? — не отставал Нурмамед, ловя краем глаза свирепый взгляд Бекмурад-бая и усмехаясь в душе.

— Подтверждаем, — согласился сникший ахун.

— Тогда всё в порядке, — сказал удовлетворённый Нурмамед. — Перед нами пример обоюдного согласия. Только большая любовь могла привести юношу и девушку от Мары до нас через Каракумы. Девушка была обвенчана с другим, но вы сами признали обряд недействительным. Значит, она вольна распоряжаться своей судьбой, и она вручает её моему племяннику Берды. Мы, все здесь присутствующие, громко и несколько раз спросим у псе согласия стать женой Берды и её доверенное лицо. А чтобы не было никаких лишних кривотолков, их обвенчает сам ишан-ага. Правильно я говорю?

Восхищённые находчивостью Нурмамеда аульчане закричали:

— Верно сказал!

— Давайте больше не медлить!!

— Начинайте венчание.

— А кто у них будет пияда-кази?

— Давайте начинать!

— Не можем мы венчать их, — вяло возразил ишан.

— Не имеем права, — пробормотал ахун.

— Как же так «не можете», «не имеете права»? спросил Нурмамед, прекрасно понимая двусмысленное положение ишана и ахуна, попавших между законом и желанием услужить Бекмурад-баю, как зёрна пшеницы между жерновов. — Может, вы сомневаетесь, что девушку принудили? Тогда выберите себе доверенных женщин и пусть они убедятся, сколько кровавых шрамов осталось на теле бедной девочки. Каждый из этих шрамов — живой свидетель насилия. Кому же вы поверите: этим святым ранам ш и словам палача, который до смерти не насытится человеческой кровью? Вы, ишан-ага, святой человек, вы, ахун-ага, законы превыше всего почитаете, я тоже правду люблю…

— Правда правде рознь, — вставил ахун.

— Ну, пет уж! — вскричал Нурмамед. — Правда не собака, ей уши не обрубишь! И если вы того захотели, я вам скажу, что не правду вы защищаете, а её двоюродного брата. По желанию Бекмурад-бая вы готовы не только парня с девушкой погубить, но и тысяче людей жизнь отравите. Для вас это не труднее, чем ишака погонять. Вот, где ваша правда!.. Ну, что ж, не хотите венчать, будьте свидетелями. Мы найдём человека, который не носит белой чалмы и полосатого халата, он ходит в простых чарыках[84] и старом чекмене, на умеет венчать.? Моего племянника и его невесту соединит не ишан, не ахун или мулла, а простой человек.

— Ваш племянник — подлый вор! — зло выкрикнул Бекмурад-бай. — Он увёл дорогих коней, которые стоят сотню туманов, знайте это!

Нурмамед немного смешался. Сам он за всю свою жизнь не взял чужой щепки. Обвинив Берды в воровстве, Бекмурад-бай косвенно обвинял и Нурмамеда.

Ишан оживился, поднял голову.