— Послушай, София… Когда я на работе, то могу выполнить чей-нибудь приказ. Если нужно. Но не признаю их в личной жизни. А это дело личное. Ясно?

— Нет. — Она оторвала взгляд от линии холмов на горизонте, повернулась и уставилась на не менее четкий профиль Тая. — Ты не любил моего отца и вовсе не сходишь по мне с ума.

— Я не любил твоего отца, — подтвердил он, не выказывая ни сожаления, ни радости, просто констатируя факт. И поэтому София не обиделась. — О присутствующих не говорят. Но я люблю твою мать и очень не люблю Рене. В частности, за то, что она натравила на вас копов.

— Тогда тебе будет приятно знать, что после полиции я собиралась к Рене. Мне нужно поговорить с ней насчет заупокойной службы.

— Замечательно. И как это будет выглядеть? Вы станете вырывать друг другу волосы или кусаться?

— Вы, мужчины, бросите все ради такого зрелища, правда?

— Ага. — Тай завистливо вздохнул, заставив Софию рассмеяться. Это был ее первый искренний смех за последние дни.

Вскоре Софи» вспомнила, что она никогда в жизни не была в полицейском участке. Он представлялся ей таким, как в книгах: длинные обшарпанные коридоры с протертым линолеумом, шумные и тесные кабинеты, рычащие субъекты с воспаленными глазами и дрянной кофе в бумажных стаканчиках.

В глубине души она предвкушала новые ощущения.

Однако полы в помещении оказались чистыми, а в широких коридорах слегка пахло лизолом. Здесь не было тихо, словно на кладбище, но когда София в сопровождении Тая шла в отдел сыска, было слышно, как ее каблуки цокают по полу.

Отдел был заставлен письменными столами, бывшими в употреблении, но совсем не такими исцарапанными и убогими, как представлялось Софии. В комнате действительно пахло кофе, но крепким и вкусным. Оружие здесь было, но в кобурах, свисавших с пояса или плеча, выглядело как-то необычно. Было странно видеть его в хорошо освещенной комнате со множеством компьютеров.

София осмотрела помещение и встретилась взглядом с Клермонтом. Тот покосился на дверь в соседнюю комнату, потом встал и пошел навстречу.

— Здравствуйте, мисс Джамбелли.

— Я должна поговорить с вами о моем отце. О распоряжениях и вашем расследовании.

— Когда я говорил с вами по телефону…

— Детектив, я помню то, что вы сказали мне по телефону. Практически ничего. Думаю, что я заслуживаю большего. В частности, заслуживаю знать, когда нам отдадут его тело. Хочу сказать, что буду действовать через вашу голову. Воспользуюсь своими связями. Можете мне поверить, у нашей семьи есть связи.

— Я это знаю. Не хотите пройти в кабинет лейтенанта? — Он сделал жест и чертыхнулся себе под нос, когда оттуда вышла его напарница с Рене.

Рене очень шло черное. Бледные щеки и собранные на затылке волосы, сверкавшие как солнце, делали ее идеальной вдовой из светского общества. София представила себе, как перед выходом Рене любуется на себя в зеркало и не может противиться искушению подчеркнуть роскошь черного наряда бриллиантовой брошью в виде сверкающей звезды.

София долго смотрела на брошь, прежде чем сосредоточилась на самой Рене.

— Что она здесь делает? — спросила Рене. — Я сказала вам, что она нарушала мой покой. Постоянно звонила и угрожала мне. — Она комкала в руке носовой платок. — Я хочу, чтобы ее подвергли предупредительному аресту. Всех их. Они убили моего бедного Тони!

— Не слишком ли ты торопишься, Рене? — ледяным тоном спросила София. — Это еще нужно доказать.

— Я требую защиты полиции. Они убили Тони из-за меня. Они итальянцы. И связаны с мафией.

София начала смеяться. Сначала еле слышно, потом все громче и громче. Потом попятилась и села на скамью у стены.

— О да, конечно! В доме моей бабушки — очаг организованной преступности. И разоблачает его бывшая манекенщица, корыстная авантюристка, проститутка, пытающаяся всеми правдами и неправдами пробиться в высшее общество!

София не сознавала, что ее смех перешел в плач и что по ее щекам текут слезы.

— Рене, я хочу похоронить отца. Дай мне сделать это. Дай мне принять в этом участие. А потом нам никогда не придется видеться или разговаривать друг с другом.

Рене сунула носовой платок обратно в сумочку и шагнула вперед. В комнате сразу стало тихо. Все ждали, когда София встанет.

— Он принадлежит мне. А тебе не достанется ничего.

— Рене… — София протянула руку и со свистом втянула в себя воздух, получив по ней хлесткий удар.

— Миссис Аванс.. — предупредил Клермонт и взял Рене за локоть.

— Пусть она не прикасается ко мне! Если ты или кто-нибудь другой из вашей семьи еще раз позвонит мне, он будет иметь дело с моими адвокатами! — Рене вздернула подбородок и выплыла из комнаты.

— Она делает это назло, — пробормотала София. — Просто назло…

— Мисс Джамбелли… — Мейгир тронула ее за руку. — Присядьте, пожалуйста. Сейчас я принесу вам кофе.

— Не хочу я никакого кофе. Скажите мне только одно. Ваше расследование сдвинулось с мертвой точки?

— Мне очень жаль, но мы не можем сообщить вам ничего нового.

— Когда нам выдадут тело моего отца?

— Останки вашего отца были выданы сегодня утром его ближайшей родственнице.

— Понятно. Я даром потратила свое и ваше время. — Она вышла, рывком вынула из сумочки мобильный телефон и набрала номер Элен Мур. Ей ответили, что та находится в зале суда и что связаться с ней невозможно.

— Думаешь, она сможет остановить Рене?

— Не знаю. Я должна попробовать. — Затем София позвонила Джеймсу Муру и с досадой узнала, что он на совещании. Придя в отчаяние, она попросила соединить ее с Линком.

— Линк? Это София. Мне нужна помощь.

Пилар сидела в саду на каменной скамье. Было холодно, но она отчаянно нуждалась в глотке свежего воздуха. В доме она чувствовала себя как в каменном мешке. Такого прежде не было. В каменном мешке со стенами и окнами, под охраной людей, которые любили ее больше всего на свете.

«Эти люди следят за мной как за инвалидом, который может умереть в любой момент», — думала она.

Они убеждены, что Пилар горюет. Ну и пусть. Это не самый большой из ее грехов. Пусть верят, что она безутешна.

На самом деле она ничего не чувствует. Не может чувствовать.

Разве что, к собственному ужасу, намек на облегчение.

Да, сначала она испытала шок, ощутила горе, скорбь и печаль, но это быстро прошло. И Пилар было стыдно этой бесчувственности, так стыдно, что она изо всех сил избегала своих родных. Так стыдно, что она почти все рождественские каникулы провела у себя в комнате, боясь посмотреть дочери в глаза. А вдруг София увидит в них фальшь?

«Неужели женщина может так быстро перейти от любви к равнодушию, а затем и к полному безразличию? Неужели я действительно никогда не испытывала ни настоящей страсти, ни сострадания? И не это ли оттолкнуло от меня Тони? — думала Пилар. — Или мои чувства убило его беспечное отношение к нашему браку?»

Впрочем, сейчас это не имело значения. Тони мертв, а она пуста.

Пилар встала и пошла к дому, но остановилась, увидев на тропинке Дэвида.

— Я не хотел тревожить вас.

— Все в порядке.

— Я старался держаться от вас подальше.

— В этом не было нужды.

— А мне казалось, что была… Пилар, вы выглядите усталой. «И одинокой», — подумал он.

— Наверно, все мы устали. Я знаю, что в последние дни вы взяли на себя множество дополнительных обязанностей. Надеюсь, вы знаете, как я ценю это. — Когда Дэвид шагнул вперед, она едва не попятилась, но заставила себя остаться на месте. — Как вы встретили Рождество?

— Мне пришлось нелегко. Могу сказать только одно: я жду не дождусь, когда кончатся каникулы и дети пойдут в школу… Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Едва ли. — Пилар хотела извиниться и снова сбежать к себе. Но во взгляде этого человека было что-то, что не позволило ей так поступить. Она смотрела на него и слышала свой голос как бы со стороны. — Дэвид, от меня нет никакого толку. Я не могу помочь Софии. Она пытается забыть о своих делах и проводит много времени в кабинете, пытаясь научить меня секретарской работе. А я все порчу.