Из сборника «Сто и одна песня» / Sata ja yksi laulua (1898) Ну что ж с того, что, сломлен молодым, от зимней непогоды сникну? Ведь многие и раньше гибли, во льдах судьбы замерзнув. Да кто ж захочет старым изнемочь? Лишь песням вечно молодость дана — мгновенно промелькнет любви и весен радость. Ну что ж с того, что не усну, как замирает тлеющий очаг? Погасну так, как гаснут звезды иль в море тонет' мореход! Певец, что звезды воспевает и бороздит великие моря, в волнах прибоя погибает прежде, чем успевает паруса убрать. Ну что ж с того, что я не получил всего, что ждал от жизни! Большие мне она дала надежды и грусти кантеле дала. Хотя я только малое дитя — я пил богов напиток и смог испить до дна восторги и печали. Хотя я только осени дитя — бессонный полуночник, я о цветущей пел земле, о девушке играл на струнах. Черным-черны пришли великие несчастья, но эхом радости пусть прозвенит мой кантеле в последний раз. <…> Когда я вспоминаю, как я клянчил здесь ласки, словно пес, как у дверей богатых умолял в метель, в ненастье — о чуточке, о капельке тепла, когда я вспоминаю, что же я получил, что проглотить пришлось, о чем я думал и молчал. Как я блуждал и верил, что не забуду это никогда… И все-таки забыл, как забывают все на свете. И все же поднялась моя судьба, все тем же кузнецом стою опять, опять кую, в небесный ударяя свод — ночь счастья звездную! <…> Mitä itä jos nuoma mä murrunkin tai täRun ma talvisäihin, moni murtunut onpi jo ermemmin ja jäätynyt elämän jäihin. Kuka vanhana vaappua tahtoiskaan? Ikinuori on nuoruus laulujen vaan ja kerkät lemmen ja keväimen, ilot sammuvi Lhmisten. Mitä siitä jos en minä sammukaan kuin rauhainen, riutuva liesi, jos sammun kuin sammuvat tähdet vaan ja vaipuvi merillä miesi. Kas laulaja tähtiä laulelee ja hän meriä suuria seilailee ja hukkuvi hyrskyhyn, ennen kuin käy puijehin reivatuin. Mitä siitä jos en minä saanut kaan, mitä toivoin ma elämältä, kun sain minä toivehet suuret vaan ja kaihojen kantelen hältä. Ja vaikka ma laps olen pieni vain, niin jumalten riemut ma juoda sain ja juoda ne täysin siemauksin — niin riemut kuin murheetkin. Ja vaikka ma laps olen syksyn vaan ja istuja pitkän illan, sain soittaa ma kielilä kukkivan maan ja hieprukan hivuksilla. Niin mustat, niin mustat ne olivat; ja suurina surut ne tulivat, mut kaikuos riemu nyt kantelen vielä kertasi viimeisen! <…> Kun muistelen, kuinka ma keijännyt olen koirana lempeä täällä, miten rikasten portailla pyydellyt olen tuiskulla, tuulisäälä, vain lämpöä hiukkasen, hiukkasen vain — ja kun minä muistelen, mitä mä sain ja mitä mä nielin ja vaikenin ja mitä mä ajattelin! Miten olen minä kulkenut, uskonut, ett’ eivät ne unhoitukaanl Ja sentään ne olen minä unhoittanut kuin unhoittaa voi kukaan. Ja sentään se nousi, min kohtalot kaas, ja sentään mä seppona seison taas ja taivahan kansia taon ja lyön — oi, onnea tähtisen työnl <…> Умерла она. Давно зарыта. Спит она глубоким сном травы под крестом. Постель ее накрыта тяжким одеялом снеговым. Но когда повеет воздух вешний, я, уставши плакать у креста, вдруг увижу — край ее одежды треплет ветер и постель пуста. Светлые летят по ветру кудри, Нежные мне слышатся слова… Посмотри — прекрасная, как утро, милая моя жива, жива! Упаду на талый снег весенний, обниму любимые колени… А очнусь — и землю не узнаю: как в раю, среди цветов ступаю. Hän oli jo kuollut ja kuopattu Ja nukkui jo nurmen unta. Kesä kukkinut oli hänen haudallaan ja talvi jo satanut lunta. Mut on kuin haudat ne aukeis taas, elo henkisi hankia pitkin, ja on kuin liikkuisi ristinpuu, min alie ma impeni itkin. Kas, ilmassa kutria leijailee! Kas, kaukana huntuja häilyy! Han, han se on itse, mun impyein, han kuololta, kuololta säilyy. Mina hangelle lankean polvillein, mina armahan syliini suljen. Ja katsol Kun nousen, on muuttunut maa ja kukkien yli ma kuljen. |
