Коль созрело яблоко — упадет, но румянцем сперва запылает. А румянец твоих зардевшихся щек какую мне весть посылает? Коли сосны вздыхают — пойдут дожди… Но глубоко вздыхают прежде! А вздохи, вздохи твоей груди мне какую несут надежду? Kun omena on kypsa, se putoaa, mut ensin se punan saapi. Tuo puna, tuo puna sinun poskillas, mita mulle se ennustaapi? Kun hongat huokaa, se sateen tuo, mut ensin ne huokaa syväan. Tuo huokaus, huokaus sun rinnastas, mita mulle se tietää hyvää? Что за чудное благоуханье кругом, что звенит тишиною такой? И что значит спокойствие в сердце моем — новый, странный, безбрежный покой? Слышу я, как в лугах расцветают цветы, как деревья в лесу говорят. Знаю — это в душе созревают мечты и надежды и думы парят. Все так тихо вокруг и полно красоты, все такою любовью сияет — раскрываются в сердце большие цветы и покоем благоухают. Mita on näa tuoksut mun ympärilläin? Mita on tama hiljaisuus? Mita tietävi rauha mun sydämessäin, tää suuri ja outo ja uus? Mina kuulen kuin kukkaset kasvavat ja metsässä puhuvat puut. Minä luulen, nyt kypsyvät unelmat ja toivot ja tou’ot muut. Kaikk’ on niin hiljaa mun ympärilläin, kaikk’ on niin hellää ja hyvää. Kukat suuret mun aukeevat sydämessäin ja tuoksuvat rauhaa syvää. О, если б Иродом-царем я был и ты бы танцевала предо мною, любимая, тебе бы заплатил за танец — собственною головою. Но если ты не голову мою, а сердце попросила бы в награду, — возьми — его навеки отдаю! Танцуй, сияй, кружи со мною рядом! Пляши, дитя, взвивай передо мной пылающие жизни покрывала! И я пройду, ликуя, путь земной, любовью очарован небывалой. Ja jos minä oisin Herodes ja jos sinä tanssisit mulle, niin luulenpa, että ma antaisin oman päänikin palkaksi sulle. Mut ethän sa päätäni pyytäiskään, sinä pyytäisit sydäntäni — oi, ota se tyttöni armainen, jos tanssit mun edessäni! Oi, tanssios tyttö mun eelläni ain elon tiellä ja huntua heitä, niin riemuten rinnoin ma hurmeisin olen astuva elämän teitä! На тебя лишь гляжу, на тебя лишь гляжу, на тебя, чуть не плача, гляжу. Это счастье ново и странно так, что я перед ним дрожу. Когда сердце настежь — не надо слов, в моем сердце огонь высок, я гляжу, и храню, и лелею тебя, словно нищий — хлеба кусок. Я тот, кому счастья вкус незнаком, кому лишь крохи кидали! Неужто весь этот пир — для меня? Неужто конец печали? Sua katson vaan, sua katson vaan, sua katson silmät veessä. Tää onneni on niin outo ja uus, sen että mä vapisen eessä. Kun sydän on auki, on kiini suu, mun syömeni hehkuu ja halaa. Sua katson ja säästän ja silitän vaan, kuin keijuri leivänpalaa. Mina joka en nauttinut onnestain kuin sielta ja taaltä murun! Tää pöytä mulleko katettu ois? Ois tullutko loppu surun? Что это — струны разорванной звон? Так странно дрожит, замирая, стон. Но ты отвернулась, ты смущена? Иль в сердце твоем порвалась струна? Что ж ты зарделась, как зорька в снегу, и прячешь улыбку у розовых губ? Нет-нет! То, что ты называешь струной, — цветок, что раскрылся поутру весной. Se oliko kieli, jok’ katkesi? Niin oudosti ilmassa helähti. Miks tyttöni kasvosi käannät sa pois? Vai sydämen kielikö ollut se ois? Miks poskesi vienosti punertuu, miks hymyhyn kiertyvi mansikkasuu? Ei, ei, se oli vain kukkanen, joka aukes aamuhun, kevääsen. По реке Юколе утка синя проплывала, вместе с травами ложилась, с солнышком вставала… Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Братец-мблодец гулял по морю бескрайну; У матушки под крылом вырастала Айно. Кто же, кто там плывет по реке Юколе? Вяйне-старца молодец вызывал сразиться, победителю родную посулил сестрицу. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Солнце село, и кувшинки стали лицо прятать. Отправлялся старый Вяйне Айно-деву сватать. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Мать велела, как не слушать? — только сердце ноет. Ленты шелковы любила да ветер весною. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? То не травы колыхались на реке Юколе — Айно-дева горевала о судьбе-неволе. Кто же, кто же там плывет по реке Юколе? Утром солнце трех русалок на мысу находит, а четвертой с ними Айно хороводы водит. Горе, горе там плывет по реке Юколе. Ленты шелковы любила да зимы боялась — Старикова седина ей снегом показалась. Горе, горе там плывет по реке Юколе. |
