Молодой князь выслушал выборных, сидя на троне под знаменем с изображением Святого Георгия. В свои двадцать восемь лет Владимир Глебович уже вкусил славы от ратных подвигов, но то было под началом Святослава Всеволодовича, а молодому честолюбцу хотелось самому показать, на что он способен в сече.

Потому-то в ответ на просьбу о защите от нехристей земель переяславских Владимир Глебович горделиво заверил послов, что готов немедля заступить в стремя.

— Вооружайтесь, люди добрые, не ровен час, понадобится мне подмога от пеших ратников, — сказал князь. — Воеводы мои выдадут оружие всем городским сотням и укажут ратникам их место на городской стене. С Богом, православные! С нами сила крестная!

Ободренные такими словами, выборные вернулись на вечевую площадь, где уже шла запись в общегородской пеший полк.

В войско вступали не только горожане, но и смерды, коих было великое множество. Оружия, привезенного на возах из княжеского арсенала, хватило далеко не всем. Но боевой дух от этого не снизился: люди вооружались чем могли. Кто выстругивал тяжелую дубину и усаживал ее острыми шипами. Кто насаживал обычный плотницкий топор на длинную рукоятку. Кто изготовлял рогатину из жерди с большим охотничьим ножом на конце.

Бояре переяславские на ратный порыв черни взирали с неудовольствием. Еще пуще им не понравилось то, что князь потакает народу, сам вооружает его.

— Не было бы самим лиха опосля такой услуги мужичью, — переговаривались между собой бояре, собранные князем на совет. — Сегодня народ поганых побьет, а завтра нас!

— Ты это князю скажи, Иван Михайлович. Князь к твоим словам иногда прислушивается.

— То-то и оно, что иногда. Ныне не тот случай. Князю нашему вожжа попала под хвост!

— Это что же получается, други? Князь кашу заваривает, а нам расхлебывать придется!

— Хороша каша! Князь нашими головами себе путь к славе мостить собирается. Слыхали, объявлен сбор конных дружин!

Ворчание бояр смолкло, когда в просторный зал с узкими византийскими окнами, похожими на бойницы, стремительно вступил молодой князь в кольчуге и с мечом у пояса. За спиной у него колыхался красный плащ, расшитый диковинным птицами: то постаралась его юная жена, дочь черниговского князя.

Князя сопровождали его лучшие мечники, такие же молодые, как и он.

Владимир Глебович прошел мимо трона и остановился перед толпой бояр, стоящих в атласных и парчовых длиннополых свитках с непокрытыми головами.

— Некогда рассиживаться, господа бояре, — с ходу начал князь. — Поганые вокруг Переяславля рыщут, пора за мечи браться и седлать коней. Нынче же выступаем! Я собрал вас, чтоб урядиться, на кого из воевод город оставить. Всем уходить нельзя, часть дружины туг останется.

Бояре молчали.

— Чего насупились, будто на панихиду собрались? — нахмурился Владимир.

— Прости, княже, но в спешке твоей неразумность проглядывает, — промолвил кто-то из знатных мужей.

— Одного переяславского полка против Кончака мало, — добавил другой.

— Что же вы предлагаете? — спросил Владимир, не разглядев говоривших.

Он чувствовал, что заговорившие первыми выражают мнение всех бояр, потому ко всем и обращался.

Вышла заминка, ибо бояре не успели решить, кто станет говорить с князем, и теперь лишь подталкивали друг друга локтями. Наконец вперед вытолкнули Ивана Михайловича как наиболее речистого.

— Мало чести, князь, сложить голову в сече неравной, — заговорил он, — не лучше ли дождаться помощи от Рюрика Ростиславича и от брата его Давыда. Гонцы к ним посланы, чай, не оставят нас в беде.

— И в Чернигов гонец ускакал, — вставил чей-то голос.

— Тесть твой тем паче на подмогу придет, княже, — воодушевленно продолжил Иван Михайлович, — ведь Ярослав Всеволодович тебе как отец родной. К тому же до нас из Чернигова ближе, нежели из Белгорода и Смоленска. Дождемся полков черниговских и ударим все вместе.

Бояре поддержали Ивана Михайловича одобрительными возгласами.

— А ежели тесть мой не подоспеет, ведь поганые и в Посемье бесчинствуют? — заметил Владимир. — Ярослав Всеволодович, может, сам на помощь уповает.

— Тогда надо ждать Рюрика и Давыда, до их земель поганые пока не добрались, — сказал Иван Михайлович.

— Народ на вече решил биться с погаными, и я народу оружие дал, а вы мне тут про ожидание толкуете, — произнес Владимир. — Будем за стенами отсиживаться, а поганые тем временем все поля вытопчут, деревни и грады малые пожгут. Хоть бы силы у нас не было, а то ведь есть сила, бояре!

— Лапотники и сермяжники — это не сила, княже, а сброд! — презрительно бросил кто-то из бояр. — Степняки еще издали разгонят такое горе-воинство стрелами, а сражаться насмерть опять же нам придется.

— Дружина наша и сама по себе сильна! — воскликнул Владимир. — Ну же, бояре, чего вы оробели? Били мы поганых прежде и ныне побьем!

— Северские князья вышли супротив Кончака — и назад никто не воротился, — опять заговорил Иван Михайлович. — Игорь Святославич и брат его Всеволод ратоборцы были каких поискать! — И дружины у них были, в сечах закаленные! Однако ж разбил их Кончак и наше войско разобьет, княже.

При упоминании Игоря на скулах у князя заходили желваки, не мог он простить ему разорение Глебова.

— Поделом Игорю и брату его, — резко сказал Владимир. — Это Господь наказал их мечами половецкими. Высоко хотели вознестись в гордыне своей, да низко пали.

— Нехорошо, княже, молвить такое про братьев своих, в беду попавших, — укоризненно проговорил боярин Иван. — Отец твой покойный другом был Игорю…

— Ну довольно, бояре! — повысил голос Владимир. — Не досуг мне долгие речи вести. Кто со мной пойдет на поганых?

Бояре не отвечали, потупив очи.

Лишь один осмелился напрямик сказать князю:

— Не обессудь, княже. Но под твой стяг мы не встанем, гиблое это дело. Старшая дружина из Переяславля не выйдет.

— Стыдитесь, боярове! — взмахнул руками, будто черными крылами, находившийся тут же Порфирий, духовник Владимира. — Перед судом Божьим с вас спросится…

Владимир прервал священника:

— Тихо, отче. — Голос князя был на удивление спокоен. — Далеко моим боярам до Царствия Небесного. Им своя печаль чужой радости дороже. Коль так, я с младшей дружиной на поганых пойду.

Круто повернувшись, Владимир стремительно покинул покой. Следом ушла и его свита.

Народ, толпившийся возле княжеского дворца, обнесенного валом и бревенчатой стеной, с удивлением и непониманием взирал на то, как князь в полном вооружений выезжает верхом на белом коне из ворот детинца, сопровождаемый всего четырьмя сотнями молодых дружинников. Над островерхими шлемами конников колыхался большой княжеский стяг с Георгием Победоносцем.

Люди при виде грозного лика Святого Георгия снимали шапки, осеняя себя крестным знамением.

Вослед дружине звучали недоумевающие голоса:

— Слышь, Звяга, а боярская конница-то где?

— Кабы знать да ведать, сосед.

— Неужто князь наш с такой малой дружиной супротив хана биться собрался?!

— Ох и смел же Владимир Глебович!

— Бояре-то где, разрази их гром?

— Храни Господь князя Владимира, заступника нашего!

Из половецкого стана на берегу реки Трубеж заметили, как из распахнутых ворот Переяславля вышел конный отряд и, выстроившись в боевой порядок, поскакал к речному перевозу, где около полусотни степняков грабили рыбацкую деревушку.

На зеленой равнине красные щиты русичей сверкали как маков цвет.

Половцы в рыбацком селении, заметив опасность, стали спешно садиться на коней, а в стане трубы заиграли тревогу. С глухим топотом выносились на рысях и сразу переходили в галоп конные сотни степняков. Быстрая половецкая конница двумя потоками стала охватывать небольшую русскую дружину, отрезая ее от рыбацкой деревушки и от Переяславля, оставшегося в двух верстах за спиной.

Собравшиеся на стенах и башнях переяславцы с беспокойством глядели на клубы пыли, покрывшие равнину. Враги со всех сторон окружили Владимирову дружину. Красные щиты русичей совсем затерялись в круговороте из многих сотен степняков. Замелькали половецкие щиты и знамена, заблестели на солнце кривые сабли.