Дрожащей рукой Фортон поднял телефонную трубку.

— Выгляните в окно. У магазина, против вашего дома, стоит детская коляска, заберите ее — в ней ваш внук.

Фортон бросился на улицу, внес коляску с ребенком в дом, разговаривая вслух:

— Как будет счастлива Элла! Как будет рада Элла!

Крошке не было и года, он спокойно разглядывал комнату. Фортон увидел на худенькой шейке ребенка цепочку. На ней был медальон Эсфири, который Фортон собственными руками повесил на шею дочери, когда она пошла в школу.

Панков читал письмо из Москвы, когда Авдеев, обычно медлительный, широко распахнул дверь и быстро вошел в комнату. Генерал с тревогой посмотрел на него — он только что думал о Светлове — и встал из-за стола.

— Жив?!

— Все в порядке. Его задержали на швейцарской границе. Произошла ошибка при оформлении паспорта. Сейчас Светлов с женой, — улыбнулся Авдеев, — уже в пути. Завтра встречаем их.

На следующий день Панков и Авдеев, стараясь не выделяться из общей массы встречающих, увидели среди пассажиров приземлившегося самолета Светлова.

— Вот он! — прошептал Авдеев.

Светлов спускался по трапу, заботливо поддерживая Анну. Его серые глаза неприметно обежали встречающих; когда взгляд остановился на Авдееве, темные зрачки чуть расширились и дрогнули.

Не дожидаясь, когда они сойдут, Панков и Авдеев ушли с аэродрома.

Появление граждан нейтрального государства привлекло внимание офицера английской разведки, находившегося также на аэродроме. Капитан Холмс зашел в помещение порта и разыскал там лейтенанта Хамбера.

— Прибыла чета швейцарских граждан Зульцер. Он уже бывал в Иране. Что-то они мне не нравятся. Вот их паспорта, посмотрите, вы старожил здесь — может, знаете.

Хамбер взглянул на фото Ильи.

— А, это тот самый Зульцер, который жил здесь до вступления наших войск. Он представлял швейцарскую фирму и имел дела на севере — в Мазендеране и Иранском Азербайджане. Теперь приехал с женой, видно женился недавно.

— Им только и дела — жениться да заниматься коммерцией. Побыли бы в нашей шкуре, и не вспомнили бы о женитьбе, — проворчал Холмс.

— Никаких компрометирующих данных на Зульцера у нас нет. Мы обеспечили его тогда хорошим наблюдением. Помните иранца Али? — спросил Хамбер.

— Это того, что недавно устроили в португальское посольство?

— Да. Он работал у Зульцера слугой и сообщал нам о каждом его шаге. Кроме того, адвокат Сафари охарактеризовал Зульцера как человека, ненавидящего нацизм.

— Ну, аллах с ним, с этим Зульцером. Пойду возвращу паспорта. Неплохо бы Али снова направить к нему на службу, — сказал Холмс и вышел.

С аэродрома Илья и Анна поехали на квартиру, на которой жил Илья в первое свое пребывание в Иране.

— А если квартира занята, где мы остановимся? — спросила Анна.

— Я думаю, хозяин получил мою телеграмму из Берна. У него было несколько дней, и он успел освободить квартиру. Если в ней живут, то он подыскал для нас что-нибудь подходящее. В крайнем случае, остановимся пока в гостинице.

Беспокойство Анны оказалось напрасным, квартира была свободной.

Вечером они оба пошли к Глушеку.

— Я очень беспокоился, когда вы не пришли на явку. Хорошо, что Берлин сообщил о задержке в пути, — встретил их Глушек.

В нем никто не узнал бы неряшливого старого болтуна. В отутюженном костюме, белоснежной сорочке, подтянутый.

Илья рассказал, что требуется сделать, не посвящая его в суть операции.

— Поместить гостей можно на постоялом дворе Гусейн-хана. Это преданный нам человек. Когда-то состоятельный, он разорился и очень нуждался, я помог ему материально. На наши деньги он открыл опиумокурильню и постоялый двор. Внешне это убогое помещение, но там можно создать известный комфорт.

— Но такие заведения обычно привлекают внимание полиции, — заметил Илья.

— О, насчет этого беспокоиться нечего. У Гусейн-хана прекрасные отношения с блюстителями порядка. Он не скупится.

Анна не вмешивалась в разговор, но внимательно рассматривала Глушена.

— Надо в ближайшие же дни снять три дома поблизости от русского, американского и английского посольств, такие, чтобы из них можно было наблюдать за этими посольствами. Надо найти изолированные дома.

— Я понимаю, что требуется. Сделать это нетрудно. Вы сами знаете, снять здесь дом не проблема.

— Надо делать это так, чтобы не выяснился наш интерес к посольству.

— Не беспокойтесь, все будет в порядке.

Илья знал, что вряд ли немецким парашютистам дадут добраться до Тегерана, а тем более воспользоваться снятыми домами, но все же дать такое задание Глушеку надо было, учитывая, что он связан по рации с Берлином и оттуда могли запросить его, как дела с подготовкой укрытия.

— Когда я могу подробно доложить, что сделано мною во исполнение заданий, полученных при отъезде из Берлина?

— Этим мы займемся после операции.

Разговор перешел на Берлин. У Анны и Глушека нашлись там общие знакомые.

Уходя, Илья договорился с Глушеком, что на следующий день он зайдет к нему и они поедут осмотреть укрытия для парашютистов у Гусейн-хана. Илья назначил время так, чтобы выкроить час на встречу со своими. Придумать другой предлог для отлучки из дома он не мог. Анна знала, что в Берлине ему запретили встречаться со своими старыми знакомыми и агентурой, за исключением Глушека и Махмуд-бека.

Прошло несколько дней после приезда Светлова. Панков и Авдеев дважды выезжали на запасные встречи, но Ильи не было. Им было понятно: мешала Анна. Наконец Светлов появился в условленном месте. Он сел в автомобиль. Авдеев познакомил его с Панковым, и сразу начался оживленный разговор. От этих людей, от их речи, то неторопливой, то быстрой, веселой, на Илью повеяло Родиной. Илье казалось — он не наговорится, так соскучился по родному языку. Он говорил о том, что пришлось ему пережить, как он тоскует по Родине — хотя бы глянуть на нее одним глазком. Разговор перешел на дела. Илья рассказал о встречах с Шелленбергом, о происшествии на швейцарской границе, о встрече с Глушеком, о Гусейн-хане. Илья охарактеризовал Глушека как опасного противника, дельного и собранного человека, который для отвода глаз маскируется под старого неопрятного болтуна. Решили вести наблюдение за Глушеком и Гусейн-ханом. Нельзя было исключить того, что Глушек мог получить по рации непосредственно из Берлина какое-нибудь задание, направленное к проверке Светлова. Договорились, что Илья поедет на ирано-турецкую границу и встретится там с Махмуд-беком. В конце разговора Светлов спросил:

— Где сейчас Фридрих?

— Он и Ольга продолжают работать в Новосибирске. Дети у них большие, учатся в школе, — сказал Авдеев.

— Я рад за Фридриха, — улыбнулся Илья.

Расстался Светлов с Панковым и Авдеевым поздно ночью. У него было такое чувство, словно он побывал на Родине.

Утром Авдеев и Смирнов, оба в штатском, сидели в автомобиле поодаль от дома Гусейн-хана. Они решили сами понаблюдать за ним.

Тот вскоре появился на улице и направился в фирму, в которой работал Глушек. Пробыл там около часа, а затем пошел на базар.

Гусейн-хан был высокий, крепкого сложения человек лет сорока, с лицом, обезображенным оспой. Болезнь не пощадила даже бровей. Вместо них над глазами торчало несколько кустиков волос, а нос напоминал обрывок губки.

Перед входом на базар дорогу Авдееву и Смирнову преградила толпа зевак, смаковавших уличное происшествие. Какой-то парень, видимо безработный, схватил с подноса бродячего торговца кусок дыни. Это видел стоявший неподалеку долговязый ажан. Он направился к парню, но тот мигом юркнул в толпу.

— Раст, педер-сухте! — закричал полицейский.

Его свисток залился тревожной трелью, но парень был уже далеко.

— За этот засиженный мухами кусок дыни несчастный мог попасть в тюрьму, — слышалось в толпе. — Да хранит беднягу аллах!