Можно отрицать свою встречу с Гутманом или представить ее как случайную встречу с незнакомым человеком в расчете на то, что немцы не будут иметь возможности разобраться, поскольку все произошло в Иране, но подозрение все же останется. Начнут тщательно проверять, а это Илье было совсем ни к чему.

Но в газетах о Гутмане не было ни слова. Страницы заполняли сообщения об арестах немецких агентов, о разгроме пятой колонны. Однажды он прочитал, что в иранской Джульфе на границе с Советским Союзом частями Красной Армии обнаружен склад припасов, которых вполне хватило бы на вооружение воинской части. Чего только не было в этом “торговом складе” одной из германских фирм: ручные и станковые пулеметы, автоматы, револьверы, гранаты, патроны, динамит. На другом складе, находившемся в Иранском Азербайджане, было найдено больше пятидесяти тонн взрывчатых веществ.

Это были склады резидентов абвера. Илья обвел заметки красным карандашом для доклада шефу.

“Теперь не до убийства какого-то бродяги, — подумал Илья, — похоже, это давно предано забвению”.

Прошло уже более трех месяцев, как Илья возвратился из Ирана. Он жил в постоянной тревоге за Родину, угнетала необходимость разыгрывать из себя ультранациста. Но вот вести с Восточного фронта стали терять свою крикливость. В салоне фон Микк все реже и реже говорили о параде немецких войск в Москве. Преобладали разговоры о морозах в России.

В один из декабрьских дней фон Пахен под большим секретом рассказал Илье о разгроме немецких войск под Москвой. Илья еле скрыл свою радость. С первых же дней нападения фашистских полчищ он не сомневался, что они будут изгнаны с советской земли. И вот его уверенность начинает подтверждаться. Враг понес жестокое поражение. Он будет бит и дальше. Илье даже стало легче играть роль нациста.

Как ни старалась гитлеровская пресса смягчить разгром сводками об улучшениях позиций, страшный слух расползся по Берлину. С утра встревоженные обыватели хватались за газеты, стараясь угадать меж строк сводок истинное положение под Москвой.

Илья с еще большей энергией взялся за расширение своих знакомств в кругу гитлеровских бонз и среди работников русского отдела абвера. Он понимал, что сейчас, когда немцы начнут перестройку своих планов, особенно важно выяснить новые наметки. Даже фраза, случайно оброненная осведомленным лицом, могла помочь. И Илья, которого принимали везде как своего, передал в Москву немало ценных сообщений.

Участились бомбежки Берлина. Настроение в городе упало. Жизнь, темп которой резко снизился с началом войны, почти совсем замерла. Жители большую часть дня проводили дома, с тоской прислушиваясь, не завоют ли сирены воздушной тревоги, а ночью шли в подвалы. Поднятый газетами и радиостанциями шум вокруг операций 6-й армии не мог уже внести оживления в жизнь города.

Как-то в один из вечеров в разгар обсуждения в салоне фон Микк успехов 6-й армии полковник генштаба, завсегдатай салона, пришедший позже всех, положил конец дифирамбам, рассказав о тяжелом положении 6-й армии под Сталинградом. Илья торжествовал.

В абвере Светлов по-прежнему был на хорошем счету; ему присвоили чин майора. Илья пригласил капитана Хуппенкотена и майора Гуго Гельдорфа в ресторан отметить это событие.

Выбрали кабаре “Савой”. Когда-то сверкавшее зеркальными витринами, оно выглядело теперь на затемненной улице мертвым. Но лишь с улицы. Кабаре по-прежнему было заполнено многочисленными посетителями. На сцене под скрипичную сумбурную музыку извивались в замысловатом танце полуголые девицы. Но обычного оживления не было. Публика вела себя сдержанно. Не слышалось веселого хохота, выкриков. Да и девицы на сцене танцевали, словно в полусне.

Отыскав свободный столик, офицеры уселись и заказали ужин. Официант задерживался.

— Гуго, посмотри, сколько времени мы ждем? — спросил Хуппенкотен у Гельдорфа.

— Двадцать минут, — ответил тот.

— Оказывается, часы у тебя еще работают, а мои стоят, — сказал Хуппенкотен и громко расхохотался.

Илья не понял смысла шутки.

— Ты не удивляйся, — заметил Гельдорф, — мы готовили одного агента для вывода в Россию, там он должен обосноваться под видом часового мастера, этакий страшный горбун, но это хорошо, его не возьмут там в армию и не отправят на фронт. Пока он практиковался, испортил всем нам в отделе часы, не пощадил даже настенные в кабинетах.

— Теперь он портит часы в Москве, — улыбнулся Хуппенкотен.

Подошел официант, принес ужин. Но не успел он отойти от стола, как в зале пронзительно завыла сирена. Посетители повскакали с мест и, толкая друг друга, побежали в убежище.

Дольше всех задержались в кабаре музыканты. Они заботливо прятали инструменты в чехлы, чтобы они не запылились, если в зале посыплется штукатурка.

В тесном подвале, освобожденном от ресторанной рухляди и кое-как приспособленном под бомбоубежище, было трудно повернуться. В помещении со зловонными лужами на полу Светлову и его спутникам пришлось простоять около часа. Наконец раздался сигнал отбоя, публика опять потянулась в ресторан. Светлов расплатился, и они ушли.

На улице хлестал дождь, смывая с уцелевших домов следы бомбежки: пыль, осыпавшуюся штукатурку, копоть.

Илья распрощался с сослуживцами и, подняв воротник плаща, зашагал к станции метро. Он был доволен. Хуппенкотен и Гельдорф проговорились. По их данным, немецкого агента-часовщика найти в Москве будет нетрудно.

Осенью 1943 года в Вашингтоне стояли теплые дни. Зеленая площадка вокруг Белого дома была залита солнцем. Спокойно и безлюдно в коридорах резиденции президента США. В одном из кабинетов работал советник президента Уайт. Все здесь — панели из красного дерева, добротная мебель, хрустальная люстра и портьеры из дорогой ткани, пушистый турецкий ковер на полу — было рассчитано на то, чтобы произвести впечатление. Откинувшись на спинку кресла, Уайт просматривал документы, подшитые в белую папку без надписи.

Его внимание задержалось на третьем пункте секретного послания И. В. Сталина президенту Рузвельту от 8 сентября 1943 года.

“Что касается нашей личной встречи с участием г. Черчилля, то я также стремлюсь осуществить ее в возможно скором времени. Ваше предложение о времени встречи мне представляется приемлемым. Местом же встречи было бы целесообразно назначить страну, где имеется представительство всех трех государств, например Иран. Однако я считаю необходимым сказать, что придется еще дополнительно уточнить момент встречи, считаясь с обстановкой на советско-германском фронте, где втянуто в войну с обеих сторон свыше 500 дивизий и где контроль со стороны Верховного Командования СССР требуется почти каждодневно”.

Советник стал листать дальше.

Лично и секретно маршалу Сталину от президента Рузвельта.

Я весьма обрадован Вашей готовностью одобрить третье предложение, а время — приблизительно в конце ноября — было бы подходящим… Что касается меня лично, то у меня имеются сомнения лишь в отношении места и только потому, что оно расположено несколько дальше от Вашингтона, чем я рассчитывал. В это время мой Конгресс будет заседать и согласно нашей конституции я должен принимать решения в отношении законодательных актов в течение десяти дней. Другими словами, я должен принимать документы и возвращать их Конгрессу в течение десяти дней, а Тегеран подвергает это серьезному риску, если будет плохая летная погода. Если нельзя будет воспользоваться азорским маршрутом, то это означает, что придется следовать через Бразилию и через Южную Атлантику. По этим причинам я надеюсь, что Вы подумаете о каком-либо районе Египта, который также является нейтральным государством…

Личное и секретное послание от премьера И. В. Сталина президенту г-ну Ф. Д. Рузвельту и премьер-министру г-ну У. Черчиллю.