— О, дорогая, нет… конечно, нет! Неужели мои слова позволяют подумать такое? Правда, миссис Гурни слишком много знает о деревне, ведь все к ней приходят, а если встречают в магазине приятелей, то и болтают о том, о сем. Моя дорогая сестра всегда отмечала, как много времени на это тратится. «Если ты собралась в лавку, — говорила она, — то купи, что надо, и уходи. Сплетни и безделье держатся вместе, от них все неприятности». Правда, не всегда легко сразу уйти, но я старалась… Наверно, никто меньше меня не прислушивается к разговорам. И пока Хильда Прайс не вывалила на меня новость, я и представления не имела, что бедняжка Конни, кажется, знает, кто пишет эти отвратительные письма. Кажется, все в деревне уже были в курсе, а я нет.

— А почему люди считали, что Конни знает про письма?

Наконец на свет Божий была извлечена история со звонком и визитом Конни к викарию, сопровождаемая оговорками типа «не люблю повторять чужие слова» и «в это просто трудно поверить». Версия мисс Рени мало отличалась от рассказанного ранее Джойс Родни. Конни плакала, когда звонила викарию, и перестала, когда ушла от него. Она что-то знала о письмах и пришла поделиться с мистером Мартином, но ушла, так ничего и не сообщив. Ее слова повторила миссис Нидхем: «Если я скажу, то не смогу взять свои слова назад», на что викарий якобы ответил: «Да, назад слова не возьмешь, так что обдумай-ка все еще раз. Но если ты знаешь, кто пишет эти анонимные письма, то у тебя есть долг перед людьми».

— А сейчас, — всхлипнула мисс Рени, — поздно интересоваться, что там девушка знала, она мертва! Так что если хочешь что-то сделать, то делай это не откладывая, Эстер всегда так говорила. Даже знала такую пословицу на латыни, но я ее уже не помню.

Мисс Силвер достаточно хорошо знала латынь, чтобы процитировать упомянутую поговорку: «Bis dat qui cito at» — «Дважды дает тот, кто дает быстро».

Дознание по делу Конни Брук проходило в субботу, в одиннадцать часов утра. После того как выслушали официальных свидетелей, полиция отложила слушания. Поскольку мисс Вейн выразила желание присутствовать на процедуре, мисс Силвер предложила ее сопровождать, что было с благодарностью принято.

— Ах, если бы вы только смогли! Это такая поддержка для меня! До прошлого года я никуда не ходила одна, без моей дорогой сестры, а дознания так расстраивают нервы!

В иных обстоятельствах мисс Силвер объяснила бы хозяйке, что можно избежать расстройства и просто никуда не ходить. Но поскольку был задет ее профессиональный интерес, то она не стала переубеждать мисс Рени, появившуюся в глубоком трауре, который надевала на похороны мисс Эстер. Женщина предусмотрительно запаслась дополнительным носовым платком, признавшись постоялице, что на дознаниях она всегда плачет… «а ведь так мало времени прошло с тех пор, как я была на дознании по делу Дорис Пелл».

Дознание происходило в гостинице «У Джорджа», самую большую комнату которой предоставили в распоряжение коронера. И она была набита битком. Поскольку медицинское исследование показало, что девушка проглотила очень большое количество таблеток, то на место свидетеля, на другой стороне стола от коронера, пригласили мисс Мегги Рептон. Женщина, постоянно вздыхая, принесла присягу и села, теребя носовой платок. Она настолько тихо отвечала на вопросы, что остальные присутствующие разбирали слова, только когда их повторял сам коронер. Женщина призналась, что дала Конни Брук пузырек снотворного.

— Зачем вы это сделали?

Ответное бормотание расшифровывалось как:

— У нее была бессонница.

— Вы сказали ей, сколько таблеток следует принять? Последующее бормотание сопровождалось отрицательным мотанием головой.

— Значит, вы считали, что дозировка написана на пузырьке, вы в этом уверены?

Здесь вмешался инспектор полиции, сказав, что доза на пузырьке указана, но буквы полустертые и бледные. Вещь представили на исследование коронеру.

— Да, почти нечитаемо, — признал последний. — Итак, мисс Рептон, сколько таблеток оставалось в пузырьке?

Оказалось, что мисс Мегги не имеет об этом ни малейшего представления. После серии вопросов типа: «Если не можете сказать точно, то хотя бы сделайте предположение — полупустой, наполнен на четверть или почти пустой?» — из нее все равно никакого личного мнения не вытянули. Женщина вздыхала, переходила на шепот, прижимала к глазам смятый платок, но вопрос с количеством злосчастных таблеток так и остался открытым.

После нее свидетельствовала мисс Эклс, произнесшая присягу отчетливым звонким голосом и дававшая показания в исключительно деловом стиле. Да, она возвращалась с приема вместе с Конни и попрощалась с ней у своего дома. Они разговаривали о снотворном, и она решительно предостерегла девушку не принимать больше одной таблетки. После повторного вопроса на ту же тему мисс Метти подчеркнуто повторила:

— Конни не привыкла к снотворному, поэтому я и сказала, чтобы она не пила больше одной.

— А что она на это ответила?

— Ничего. Мы стали говорить о том, что она с детства не может проглотить пилюлю целиком, поэтому Конни собиралась измельчить таблетки и растворить их в какао, которое оставила на плите. Я предупредила, что вкус у напитка будет отвратительный, но опомнилась и сказала: «Но ведь ты вкуса не чувствуешь, правда?»

— Да, доктор Тейлор уже дал показания, что мисс Брук о время болезни потеряла чувство вкуса и обоняния, так, мисс Эклс, вы говорили относительно дозы снотворного «одна таблетка», а что ответила вам сама мисс Брук?

— Точно не помню. Я считала, что она должна принять дну пилюлю, и убеждала не принимать больше, но я не уверена, говорила сама Конни об одной таблетке или о нескольких таблетках. Извините, но у меня нет полной уверенности по этому вопросу.

Под градом вопросов коронера женщина дала исчерпывающее описание, как на следующее утро к ней прибежала Пенни Марш и как они вместе обнаружили мертвую Конни, лежащую в своей постели. На вопрос о кастрюльке с какао «Это вы ее вымыли и убрали?» был получен немедленный ответ:

— Нет, не я. Наверно, Конни сделала это сама.

— Не надо строить предположения по поводу поведения мисс Брук.

Сказать, что Метти Эклс недовольно вздернула голову, было, конечно, нельзя. В ее жесте содержался лишь легкий намек на то, что если бы не уважение к суду…

Но она только позволила себе решительно заявить:

— Конни никогда бы не оставила посуду немытой.

Полиция отложила слушания, коронер покинул свое место за столом, зрители разошлись, комната в гостинице освободилась.

Валентина Грей шла по лесу, раскинувшемуся за поместьем. Она хотела увидеть Джейсона. Появившись, он обнял девушку, и они долго стояли, не размыкая рук, ощущая себя одним целым. Наконец он заговорил:

— Когда мы поженимся?

— Не знаю, ты не просил моей руки.

— А мне и не надо просить. Я не сделал этого перед уходом, потому что не знал, удастся ли мне вернуться назад. И сейчас не попрошу, сама знаешь, это ни к чему.

— А может, мне хочется, чтобы меня попросили выйти замуж.

— Стоя на коленях, в романтическом стиле? — Молодой человек немедленно рухнул на ковер из сосновых иголок, поцеловал обе ее руки и сказал: — Окажите мне честь, станьте моей женой!

Девушка смотрела на любимого сияющими глазами, губы ее трепетали, сжатые руками Джейсона ладони дрожали. В ней не осталось ничего от той Валентины, которая стояла в церкви, пытаясь выдержать репетицию своего венчания с Гилбертом Эрлом.

— Не знаю… — произнесла она дрожащим голоском.

— Прекрасно знаешь. Напоминаю, выбора нет, я не позволю тебе выйти замуж за другого.

Валентина улыбнулась:

— И как ты меня остановишь?

Джейсон поднялся, не выпуская ее из объятий.

— Заявлю протест против заключения брака. Понимаешь, меня давно подмывало сотворить что-то в этом духе.