— Будет лучше, если вы уже сейчас станете готовить эскадры пикировщиков и торпедоносцев для мощного удара по Гранд Флиту. Пилотам нужно время, чтобы отточить свое мастерство. Ведь так, Геринг?

— Так точно, мой фюрер! — фельдмаршал просто исходил самодовольством и взирал на всех с неприкрытым превосходством.

— Нам потребуются все наши силы, Герман, — Андрей понял, что сломить упрямство Гальдера и Редера, которые демонстрировали его всем своим видом, хоть и молчаливо, ему помогут только этот оптимистически настроенный толстяк и Манштейн. — Соберите всех свободных летчиков, особенно тех, кто может пилотировать «штуки». Массированных атак пикирующих бомбардировщиков их хваленый флот не выдержит. Перетопи всех в проливе, Геринг!

— Люфтваффе сделают это, мой фюрер!

— Нужно удвоить эскадры «Штукас», у тебя есть девять недель. Удвоить! Нужны тяжелые бронебойные бомбы! Я распоряжусь, чтобы немедленно увеличили производство «Штукас», пусть работают на заводах беспрерывно, днем и ночью! — Андрей возбужденно жестикулировал, словно рубил рукой в такт каждому своему слову. — Нам необходимо полное господство в воздухе! Нужен большой резерв пилотов для немедленного восполнения потерь. Большой резерв! Соберите всех! И немедленно вызвать сюда Шпеера… И Тодта! — Он судорожно вздохнул после столь эмоциональной тирады. — И генерала Томаса!

Андрей знал из истории, что Шпеер возглавлял министерство вооружений, но внутренний голос прямо-таки возопил, что тот его любимый архитектор, а производством вооружений заведуют доктор Тодт и генерал от ОКБ Томас. Пришлось исправиться, но после небольшой паузы.

— Яволь, мой фюрер! — рявкнул во весь голос Геринг и тут же утробно пророкотал: — Нужно увеличить производство транспортных «Юнкерсов» и развернуть строительство достаточного числа планеров…

— Это будет сделано вовремя! И еще, Геринг! — Андрей, уже успокоившись, на секунду задумался. — Твои парашютисты прекрасно проявили себя. Они и станут главной ударной силой. Разверни их численность вдвое, нет, втрое.

— Тут нужно согласие генерала Гальдера, — толстяк бросил свирепый взгляд на начальника штаба ОКХ. — Моя единственная 7-я парашютная дивизия генерала Штудента понесла потери. А 22-я дивизия, обученная к посадочной переброске, состоит в подчинение ОКХ.

— Гальдер, эту дивизию нужно передать Герингу. И еще одну, лучшую. Есть время, чтобы подготовить ее к операции…

— Мой фюрер! Это нецелесообразно…

— Да?! — прорычал Андрей. Он почувствовал, что злоба подкатывает к горлу. Ему захотелось броситься на генерала с кулаками, и только чудовищным напряжением воли он сумел обуздать этот порыв. — Вы служите Германии или британской короне, Гальдер? — неожиданно тихим, вкрадчивым голосом спросил Андрей.

— Я служу рейху, мой фюрер! — лицо генерала пошло багровыми пятнами, он вскинул подбородок.

— Да?! — нарочито удивился Андрей. — Тогда почему вы препятствуете усилению парашютистов?! Одна или две дивизии на фронте не сыграют роли, а для подготовки к высадке нужно долгое время! Почему вы выступаете против десантных частей, которые могут оказаться на острове в любой точке побережья? Почему вы так делаете, Гальдер? Ведь Манштейн все обосновал!

Андрей остановился, с удовольствием наблюдая, как на добрую секунду два генерала сцепились разъяренными взглядами голодных волков. И закончил свою мысль с убийственной прямотой:

— Или вы не желаете, чтобы вермахт сокрушил коварный Альбион?!

Гравлин

— Это Дюнкерк, лопни мои глаза!

— Точно, он! Нам остался один рывок, ребята!

— Сейчас там танкисты устроят вечерню, повеселятся!

Мотоциклисты загорланили все разом, глядя, как вдалеке вздымаются в небо красные черепичные крыши домов и тонкие шпили костелов. Некоторые эсэсовцы не выдержали охватившего возбуждения и принялись приплясывать, громко выражая хриплым ревом переполнявшую их радость. И сам гауптштурмфюрер Майер был доволен сверх меры, но сдерживал недостойные для командира ваффен СС эмоции.

Его душу стали охватывать смутные волнения — слишком легким оказался прорыв к порту, несколько французских батальонов не стали серьезной преградой танкистам 1-й дивизии, усиленных мотопехотой полка «Великая Германия» и эсэсовскими мотоциклистами.

От города донеслась ожесточенная пулеметная стрельба с частыми хлопками выстрелов танковых пушек. Этого следовало ожидать — в большом и хорошо устроенном порту британцы не могли не держать достаточный гарнизон, ибо это была единственная нить, связывающая их с островом, питающая дивизии на континенте, не менее значимая, чем пуповина ребенка в материнском чреве.

Майер сплюнул грязную слюну на пыльную дорогу и вытер рукавом измазанного мундира капли пота со лба. Он устал, очень сильно устал за эти две недели отчаянного, безостановочного наступления. Сейчас бы радоваться ему, но тревога нарастала, а он привык доверять своей интуиции.

И тут неожиданно с юга, от канала, донеслись раскаты пушечного грома. Эсэсовцы мигом притихли и дружно повернулись. В трех километрах от них пехотинцы должны были занять позиции вдоль берега, чтобы не допустить подхода к Дюнкерку английских войск. Их там один батальон, только с противотанковыми орудиями, а били явно гаубицы.

Майер хотел отправить к каналу разведчиков, но из-за деревьев на дорогу выскочил на большой скорости мотоциклист, резко затормозив тяжелый «цундап» с коляской перед офицером.

— Британцы, герр гауптман! — парень с нашитыми на рукаве полосками обер-ефрейтора по-армейски обратился к Майеру. — Развертываются вдоль берега. Это части их 2-й пехотной дивизии, мы сожгли бронемашины разведки. Наш майор просит помощи, иначе будет поздно!

— Хорошо, ротенфюрер, — с издевкой ответил Майер, именуя солдата на эсэсовский лад. — Поспешайте туда, к городу, там генерал Гудериан. Эй, парни! Седлайте мотоциклы, пора и нам в дело. Драка будет серьезная!

Майер не колебался ни секунды — сомнения и волнения исчезли, а душа натянулась струной в напряженном ожидании боя. Через десять минут его мотоциклетный эскадрон соединится с пехотой и примет на себя удар британской дивизии. Силы несоразмерные, но надо продержаться час или два до подхода резервов. Англичане не должны прорваться к Дюнкерку.

«Фельзеннест»

Андрей сидел на диване, откинув голову на спинку. Все же не молодое у него тело, отнюдь не молодое. Раньше он посмеялся, когда услышал злую шутку — если у пятидесятилетнего мужика ничего не болит, то либо он умер, либо не мужик.

А фюреру, мать его, за полтинник, хорошо, что этот собачий сын здоровье берег — не курил, почти не пил, кроме пива или сладкого ликера в молодости, вегетарианцем был.

Хотя раньше мясо трескал, но после смерти своей то ли любовницы, то ли племянницы отказался от скоромной пищи, перешел на растительность и в моральную компенсацию принялся называть всех употреблявших животную пищу «трупоедами». Кому говорить — полмира кровью залил, а еще вегетарианец?!

В животе бурлило, будто дрожжей наглотался, пучило, водило из стороны в сторону кишки — Андрей еле сдерживался, чтобы не пустить «злые ветры». Но не от скромности, давно бы напукался, пусть зловонием дышат, твари. Но только одна мысль удерживала его от претворения желания в действительность — самому же дышать придется.

Пришлось бегать в туалет каждые полчаса, а вернувшись на диван, снова ощущать процесс газообразования. Можно, конечно, наглотаться таблеток, благо врач их добрую жменю принес. Днем помогало, но вечером Андрей решил, что чем хуже, тем лучше. А потому спустил «колеса» в унитаз.

Сидеть было приятно — мышцы отдыхали. Но сладостно на душе не от этого — за долгие сутки он прошел первую и трудную проверку. И ни одна сволочь не заподозрила, что фюрер не настоящий.

Удивление у Йодля и Кейтеля проступило, когда он настаивал на том, чтобы раздолбить англичан в пух и прах, но не более. Наверное, привыкли, что у Гитлера семь пятниц на неделе, вот и скушали новое решение. Он бы убрал Йодля, вот только тот предан, а этим не грех воспользоваться в своих планах.