— Эй, не расстраивайся, — сказал он весело. — Я не так уж надолго уезжаю. Детройт, Нешвил, Лос-Анджелес — и всего по неделе в каждом городе.

Он все еще не понимал.

— Пока меня не будет, ты начнешь искать новую квартиру. Таким образом, к тому времени, когда я вернусь...

— Нет, — перебила она его.

— Не понимаю, дорогая, что нет? — спросил он, с удивлением глядя на нее.

— Я не хочу отсюда уезжать.

— Перестань. Давно пора выбраться из этой дыры.

— Я не переезжаю, — повторила она.

— Но мы можем себе это позволить, дорогая.

— Ты можешь позволить.

— А в чем разница? Мы никогда тут не спорили из-за счетов, — он обнял ее. — Кроме того, девочка, пора нам и обвенчаться.

Она спрятала лицо на его плече.

— Нет, — сказала она глухо из-за того, что слово застряло в ткани пиджака.

Он отстранил ее от себя. В его голосе прозвучало искреннее недоумение:

— Почему нет?

Она сморгнула крохотные слезинки.

— Потому что это будет не правильно.

— Потому что я черный?

— Ты прекрасно знаешь, что не потому.

— Не знаю. Есть девушки, которые живут с черными парнями, но не выходят за них замуж, — в его голосе прозвучала обида.

— Ты знаешь, что у нас не так.

— Что тогда? Я знаю, что ты сама захотела, чтобы я переехал к тебе.

Нам было хорошо вместе.

— Да, хорошо. Тогда. Но это не навечно. Сегодня все на так.

— Единственная разница в том, что теперь я буду приносить домой кусок хлеба. И смогу позаботиться о тебе так, как следует.

Она заговорила, выбирая слова, очень осторожно. Он слишком много значил для нее, и ей не хотелось причинять ему боль.

— Я рада, что ты стал зарабатывать. Ты заслуживаешь всего, чего ты добился — и большего. Но неужели ты не видишь, не понимаешь, что я тоже должна чего-то добиться, сама зарабатывать. Я должна сама делать свое дело.

— Но я не стану мешать тебе. Я просто хочу облегчить тебе борьбу. И потом, деньги идут к деньгам. Ее глаза высохли, голос больше не дрожал.

— Если бы это было все, что я хочу, я бы не разводилась с Уолтером.

— Прости, я не понимаю тебя.

— Иногда я не понимаю сама себя. Я знаю только одно — я хочу быть независимой.

— Если бы ты любила меня, у тебя бы не возникали подобные мысли.

— Может быть. Я люблю тебя, но не совсем так, как ты меня. Да, мы очень близки. Мы друзья. И все у нас получается хорошо: нас колышет одно и тоже, вам хорошо в постели, словом, все. И все это грандиозно само по себе. Но мне этого недостаточно. Чего-то не хватает. Может быть, это то, что заложено во мне. То, чего я никогда не обрету. Но до тех пор, пока я не пойму, я не готова вступить в брачные отношения. Кроме того, я не готова к этому буду и впредь, до тех пор, пока не стану совершенно независимой, пока не стану самой собой.

— Если мы поженимся, мы создадим семью. И ты станешь сама собой.

Она рассмеялась. Универсальный ответ мужчины на все женские проблемы — ребенок все поставит на свои места. Возможно, так оно и есть. Для них.

Но это совершенно не то, чего она хочет.

— Это не совсем то, что я имею в виду под словом независимая. И я не совсем уверена, что я вообще хочу обзаводиться семьей.

— Но это противоестественно. Каждая женщина хочет ребенка.

— Я — не хочу. Может быть, когда-нибудь и захочу. Но не сейчас.

Зазвенел звонок домофона. Он выглянул В окно.

— Марк стоит у самой двери, — сказал он.

— Тебе пора.

— Но я не принимаю «нет» за ответ.

— Не пытайся что-либо изменить. У тебя есть твоя жизнь и твоя карьера. Оставь мне мою. Звонок прозвучал опять.

— Ты хочешь сказать, что не желаешь, чтобы я вернулся сюда?

Она опустила голову, потом медленно подняла глаза на него и кивнула.

— Думаю, так будет лучше для нас обоих. В третий раз настойчиво зазвенел звонок, и Фред заорал в ярости и растерянности:

— Я иду! Будь оно все проклято — я иду! Но в дверях он остановился.

В его голосе теперь звучали и гнев, и боль:

— Джери-Ли!

Она подошла и поцеловала его в щеку.

— Желаю тебе удачи. Фред. Пой для людей и пой хорошо.

Он поставил чемодан и сделал шаг к ней. Она попятилась. Теперь его голос был глухим, хриплым от волнения, обиды и нестерпимой боли:

— Черт бы тебя трахнул, Джери-Ли! Тебя и твою засранную честность или что ты там имеешь в виду! Это всего лишь оправдание тому, что ты никого, кроме себя, и в кусок дерьма не ставишь!

И с этими словами он ушел, оставив дверь открытой. Она закрыла лицо руками и застыла в неподвижности. Он был прав. Она достаточно хорошо знала себя, чтобы понять, что он прав. Ее собственная мать говорила то же самое.

Что-то, наверное, в ней не так, как у людей. Иначе почему она всегда ощущает свою несостоятельность?

Услышав звонок в дверь, она чертыхнулась про себя и посмотрела на часы. Ей остался всего один час до встречи с Фэнноном в его офисе.

— Кто там?

— Мистер Харди, управляющий домами. Этого только не хватало, подумала она. Изобразив на лице приветливость, она открыла дверь.

— Входите, мистер Харди, — сказала она улыбаясь. — Я как раз собиралась навестить вас. Входите.

— Я пришел по поводу квартирной платы, — сказал он своим тоненьким бесцветным голосом.

— Именно об этом я и хотела поговорить с вами, — сказала она быстро.

— Вы можете заплатить?

— Именно это я хотела бы объяснить вам... Видите ли...

— Сегодня уже двадцатое число, — перебил он ее. — Контора не слезает с меня по поводу вашей платы.

— Я знаю, но я жду чек со дня на день. Как раз сейчас я иду на встречу с человеком, который должен финансировать постановку моей пьесы.

Адольф Фэннон, известный продюсер. Вы слышали, конечно, это имя.

— Нет. Контора требует, чтобы я вручил вам уведомление о выселении.

— Помилуйте, мистер Харди! О чем они беспокоятся? У них есть гарантийный взнос в размере месячной ренты.

— Они как раз хотят использовать его в качестве оплаты за этот месяц, если вы выедете.

— Я всегда платила, вы же знаете.

— Знаю, мисс Рэндол, но не я устанавливаю правила. Контора требует выписывать уведомление о выселении, если квартирная плата не внесена к двадцатому. Таким образом, к концу месяца вас выселяют, а деньги остаются у них, и все довольны.

— Я заплачу к пятнице.

— Это еще три дня. Они с меня шкуру спустят.

— Я не останусь перед вами в долгу. Будьте хорошим парнем, мистер Харди.

Он бросил взгляд через ее плечо на комнату.

— Я не видел вашего дружка последние несколько недель. Он сбежал?

— Нет, — сказала она. — Но его больше здесь не будет.

— Я рад, мисс Рэндол. Я никогда не сообщал в контору, что у вас живет еще кто-то. Вы же знаете, что ваш договор предусматривает проживание только одного человека, и, кроме того, если бы они узнали, что живущий у вас дружок еще и негр, они бы подняли шум до небес. У них нет особой симпатии к этим черномазым, живущим в наших домах. Они не хотят, чтобы упал престиж наших домов.

На этом ее терпение кончилось. Дальше выносить это она была не в состоянии.

— Мистер Харди, — сказала она со всей доступной ей холодностью, — почему бы вам не пойти в контору и не посоветовать им утрахать себя?

Он уставился на нее, совершенно потрясенный услышанным.

— Мисс РэндолГ Что за выражение я слышу от такой милой, симпатичной девушки?

— Мистер Харди, эти дома, возможно, и являются собственностью конторы, но квартиранты собственностью конторы не являются ни в коем случае. Никто не имеет права указывать мне, с кем и как я могу жить.

Единственное, на что они имеют право — это на получение квартирной платы, которую, как я имела честь вам сообщить, я уплачу в пятницу.

— О'кей, если вы так все это воспринимаете... — сказал он, достал из кармана бумагу официального вида и вручил ей.

Она взглянула на нее, прочитала написанное крупными буквами:

«Уведомление о выселении».