Он побежал за мной, я остановилась, поджидая его, рука рефлекторно трогала запекшуюся кровь.

– Да ничего особенного. Они в штаны напустили. Понимаете, все это довольно сложно объяснить. Один парень имел на меня зуб все эти годы. – Я хихикнула. – Все зависит от того, как взглянуть на то или иное событие. У каждого своя точка зрения. Я вытащила этого говнюка из большой неприятности. Ему грозил солидный срок. Я пересилила неприязнь к нему, отнеслась как к человеку. А он думал, что я его презираю и стараюсь засадить. Вот и все.

Мистер Контрерас пропустил все это мимо ушей.

– Сейчас отправим тебя к докторам. Не можешь же ты оставаться в таком виде. Ну-ка, идем ко мне. Одной тебе быть нельзя. О Господи, зачем я тянул время? Нужно было сразу вызвать полицейских, как только почуял неладное.

Его сильные пальцы вцепились в мою руку. Я проследовала за ним в его квартиру, забитую видавшей виды мебелью. На полу стоял сундучок – домашняя аптечка. Контрерас усадил меня в кресло горчичного цвета, что-то ворча сквозь зубы.

– Как же ты домой-то добралась в таком виде, куколка ты моя? Ну позвонила бы мне, я бы пошел вместо тебя...

Он провозился со снадобьями несколько минут, затем вернулся с одеялом и кружкой горячего молока.

– Понимаешь, я навидался всяких происшествий, когда был машинистом... Ну-ка согревайся. Отвезти тебя в больницу или вызвать врача на дом?

Я чувствовала себя далеко-далеко... Не могла ни отвечать, ни мыслить. Врач или больница? Какая разница, не хотелось ни того, ни другого. Я сжимала кружку дрожащими пальцами и молчала.

– Послушай, радость моя. – В его голосе звучала обида. – Конечно, я не такой сильный, как раньше. Ну не могу же я тебя нокаутировать и нести на себе. Тебе нужна помощь. Ну давай же, поговори со мной немного. Хочешь, я позову полицию? Я и так должен это сделать, зачем тебя спрашивать? Я должен их позвать.

Это меня чуть-чуть оживило.

– Нет, подождите, не зовите. Пока не зовите. Есть у меня врач. Позвоните ей, она приедет.

Я столько раз набирала номер Лотти, что знала его наизусть. Так почему же сейчас не могла вспомнить? Я нахмурилась, отчего челюсть заболела еще пуще. В конце концов беспомощно выговорила:

– Найдите ее номер, он в справочнике есть. Шарлотта Хершель.

Я разместилась в кресле поудобней, потягивая молоко. Его теплота приятно согревала озябшие руки. Не урони кружку. В ней папин кофе. Он любит его попивать, когда бреется. Неси кружку осторожно, папе это нравится. Глаза озорно блестят жгучими островками в пенном облаке. Я знаю, что он улыбается. Улыбается мне...

... Мама велит отцу принести лампу, посветить на дочкино лицо. Ага, что-то случилось. Дочь сверзилась с велосипеда! Мать в ужасе: сотрясение мозга! Вот это ударчик, а йод жжет ранку, так жжет...

Я очнулась. Лотти ощупывала мое лицо, хмурясь, вся напряженная.

– Я сделаю тебе укол противостолбнячной сыворотки, Вик. И мы сейчас же едем в «Бет Изрейэль». Рана неопасная, но порез глубокий. Тебя осмотрит специалист по пластическим операциям. Зашьет так, что шрама не будет.

Она вынула из сумки шприц, сделала укол. Я встала, поддерживаемая ею с одной стороны и мистером Контрерасом – с другой. Он передал мне ключи от квартиры и голубой трикотажный пиджак.

Руки мои все еще болели. Я с трудом всунула их в рукава, не без помощи Контрераса. Как я была благодарна ему! Он бережно вывел меня на улицу и усадил в «датсун» Лотти. Стоял на углу и смотрел, как Лотти включила зажигание и с визгом помчалась по улице. Сумасшедшая скорость вовсе не означала, что я в опасности, просто Лотти всегда водит машину так, словно находится в состоянии безумного транса...

– Что с тобой стряслось? Старик сказал, что ты вышла на бой с панками.

Я скорчила гримасу, получив в ответ болевой шок.

– Фабиано. Один из его дружков. Ты хотела, чтобы я занялась обстоятельствами смерти Малькольма. Я и занялась.

– Одна? Без защиты? Оставила всего-навсего героическую записку для лейтенанта Мэллори... Какая муха тебя укусила?

– Спасибо за сочувствие, Лотти. Оно мне пригодится.

Целый каскад образов замелькал в моей голове: Серджио превращается в червяка, я сама – ведьма из «Серебряного кресла», тоже превращающаяся в червяка в темной комнате, страх перед тем, что останется шрам... Я безумно устала, все слова вылетели из головы. Наконец я заставила себя четко произнести:

– Я же тебе сказала, Лотти, это – дело полиции.

– Так что же все-таки заставило тебя идти туда одной; вместо того чтобы передать информацию полицейским? Ты знаешь, Виктория, порой от тебя спасу нет.

Ее венский акцент усилился, как всегда в тех случаях, когда она бывала рассержена.

– Да, да, возможно, ты права.

Раненое скованное лицо, сдавленные плечи соединились в этакий болевой синдром. Он усиливался с каждым рывком, вверх-вниз, словно колеса старинного парома-пароходика на Ривервью. С секунду мне казалось, что я и вправду плыву на таком пароме, но потом до меня дошло, что я ехала в клинику... Моя мать тяжело больна. Возможно, уже умирала, но мы с отцом старались не подавать виду, как нам больно... Однажды после победы, одержанной на школьном баскетбольном чемпионате, я и другие девчонки выхлестали несколько бутылок виски. Но что было потом! Вот это была боль! А я тогда должна была навестить маму. И предстать перед ней не вялой и разбитой, а энергичной, подвижной, без всяких признаков похмелья...

– Впрочем, мне иногда кажется, что я и сама тоже дура изрядная. – Острый голос Лотти прорезал туман. – Ты в ужасном состоянии. Что бы ни заставило тебя поехать сегодня туда к ним, не надо было с ними ссориться. Ну, пойдем, дорогая. – Она сказала это по-немецки: «либхен». – Ну-ка, на ноги, быстро. Вот так. Обопрись на меня.

Я медленно встала, зябко дрожа, несмотря на теплый воздух вокруг. Лотти вызвала дежурную бригаду. Прикатили кресло с колесиками, и я погрузилась в него. Мы заехали в клинику.

Я боролась со сном. Белые огни пятнами вспыхивали перед закрытыми веками. Что-то холодное обвевало лицо. Мускулы расслабились.

– Я буду жить, док? – промямлила я.

– Жить?! – Мужской голос отозвался во мне громким эхом. Я очнулась и присмотрелась к нему: пожилой мужчина с морщинистым лицом и сединой. – А кто вам сказал, что вы должны умереть, мисс Варшавски?

– Я не то хотела спросить. Лицо. Мое лицо. Как я буду выглядеть?

Он покачал головой.

– Ничегошеньки не будет заметно. Ну, конечно, придется несколько месяцев избегать яркого, солнечного света и соблюдать диету. И тогда ваш суженый, целуя вас, увидит узенькую полосочку. Впрочем, надеюсь, он будет так близко, что ему и в голову не придет что-нибудь скрупулезно рассматривать.

У-у, самец противный, подумала я. Впрочем, разве можно кусать руку, которая накладывает швы на ваше лицо?

– Я оставлю вас здесь до утра. Таким образом, вы хоть капельку поспите вместо того, чтобы болтаться в машине. С вами мечтает переговорить полиция, но я попросил их подождать до утра...

Возможно, он был не такой уж плохой человек, этот доктор. Я горячо поблагодарила его. Спросила, где Лотти. Уехала, ответил он, убедившись, что меня оставляют до завтра. Меня подняли по эскалаторам наверх, а потом отправили вниз, в палату. Нянечка раздела меня, дала халат и уложила в постель с такой легкостью, словно я была ребенком, а не детективом, весящим свыше 130 фунтов.

Только попросите их не будить меня утром, чтобы померить давление, – пробормотала я и провалилась в черную дыру сна.

Благодаря доброй дозе хорошего снотворного я проспала в воскресенье почти до двух часов дня. Поверить не могла, когда наконец проснулась, – никто меня не разбудил. Невозмутимая рутина клиники обезоруживала, давая возможность побыть самой собой. Все-таки это неплохо, если у тебя верные друзья в надлежащих сферах.

В три пришла врач-интерн, понаблюдать как и что. Она подвигала моими ногами и руками так и эдак, приставила офтальмоскоп к глазам.