Бар для вдумчивых пьяниц «Голден глоу» – место моих конфиденциальных встреч. Сэл Бартель – хозяйка – подавала двадцать сортов пива, почти столько же виски, а также непременно что-нибудь экзотическое. Стойко продержавшись с таким ассортиментом года два, она сдалась: обзавелась минералкой «Перрье», но никогда сама не подавала ее. Только через официанток.

Сэл восседала за подковообразной стойкой красного дерева и читала «Уолл-стрит джорнэл». Она серьезно относится к своим капиталовложениям, поэтому так много времени проводит в баре, тогда как давно могла бы удалиться от хлопот и жить в деревне. Она намного выше меня ростом, и у нее поистине царственная осанка. Никому даже в голову не придет повысить голос, если Сэл на своем рабочем месте...

Я подошла к ней, мы немного поболтали в ожидании Мюррея. Между ним и Сэл вспыхнула горячая симпатия в первый же раз, когда я его сюда привела. У нее есть запас пива «Хольстен», специально для него... Войдя, он поздоровался, лицо пылало жаром над курчавой рыжей бородой.

Мы унесли за наш столик напитки – пару бутылок пива для Мюррея, стакан воды и двойную порцию виски для меня. На столике включили лампу с широким абажуром, разбрасывающую вокруг мягкие блики, – подлинный Тиффани, действительно «Золотое сияние».

– Господи! – простонал Мюррей, вытирая лицо, – подумать только: конец лета! Когда-нибудь эта проклятая жара спадет?

Я выпила воды, потом виски – желанное тепло разлилось по телу.

– Ничего, – сказала я. – Зима не за горами. Так что наслаждайся погодой, пока можно.

Какая бы лютая жарища ни стояла в Чикаго, я прекрасно чувствую себя летом. Наверное, жароустойчивые итальянские гены моей матери берут верх над генной структурой отца-поляка. Мюррей опустошил бутылку едва ли не одним глотком.

– О'кей, мисс Варшавски. Я требую правды, всей правды и ничего, кроме правды. А не те ее жалкие крохи, кои ты соблаговолишь мне бросить.

Я отрицательно покачала головой.

– Да нет ее у меня, этой правды. Я ею просто не владею. Что-то раскручивается подозрительное, да. Но я только уцепилась за один рычажок, чтобы прокрутить для себя всю мизансцену. И если я тебе кое-что расскажу, то не для печати. И ты мне это пообещаешь. А нет – давай лучше поговорим о погоде.

Мюррей слегка отхлебнул пивка из второй бутылки.

– Двое суток!

– Нет. Не для печати до тех пор, пока у меня не будет полной ясности, что в действительности происходит.

– Хорошо, неделю. Но если «Трибюн» или «Сан таймс" первыми получат от тебя информацию, мы тебе никогда больше ничего не дадим из нашего морга1.

Не очень-то мне это понравилось, но я нуждалась в его помощи и поэтому согласилась:

– Договорились. Неделя... Ну, так вот. Тебе известно, что Дитер возглавил крестовый поход против клиники Лотти. Я поехала в ночной суд, чтобы вызволить моего донкихотствующего соседа, мистера Контрераса. И наблюдала за тем, как Дик вытащил из-за решетки Дитера Монкфиша... Как ты гениально выразился, Дик абсолютно не по карману этому замухрышке. – Сделав большущий глоток виски – напиток не по такой породе, – я продолжила: – Какой-то добрый ангел оплачивал его счета, и мне стало весьма любопытно: кто именно? Попробовала выцарапать сведения из конторы Дика, а также из общества Дитера. Никто не сказал ни полслова. Вот тогда-то я проникла в офис Дитера и стащила все досье в надежде наткнуться на разгадку. Разумеется, я собиралась вернуть их обратно...

У Мюррея был весьма сосредоточенный вид. Для него не секрет, что когда я знаю, о чем говорю, то говорю это серьезно, а потому он не прерывал меня своими обычными остротами.

– Два человека знали, что досье у меня. Мой сосед Контрерас и врач из северо-западного пригорода. Так, легкий флирт, встречаемся иногда. Доктору все очень не понравилось – взлом помещения, незаконное проникновение в него, кража досье... Он пригласил меня прогуляться на яхте по озеру. Вернувшись к себе рано утром в субботу, я обнаружила, что квартира взломана. Контрерас, пытаясь остановить налетчиков, получил сотрясение мозга, а все досье «Ик-Пифф» исчезли.

– Врач? – сказал Мюррей. – Или, возможно, Контрерас, которого втянули в заговор?

– Ты бы на него посмотрел. Ему под семьдесят, машинист на пенсии. А его идеал действий – жахнуть кого-нибудь стальным шлангом. Нет, это, должно быть, доктор. И вот утром я, назвавшись секретарем Дика, позвонила в госпиталь «Дружба-5» и наткнулась на сногсшибательную информацию: оказывается, они – клиенты конторы «Кроуфорд, Мид». И оплачивают счета Дитера Монкфиша.

Рыжие брови Мюррея резко сдвинулись:

– Но с какой стати?

– Не знаю. Кроме того, есть еще кое-что похлеще. Я в общих чертах обрисовала ситуацию с иском против Лотти, требование к ней представить историю болезни Консуэло, которую похитили из ее клиники.

– Таким образом, я отправилась в департамент здравоохранения и узнала, что они даже не планируют расследовать обстоятельства смерти, а ведь обязаны проводить его в любом подобном случае. Один тамошний лощеный тип, Том Коултер, знаком с людьми из «Дружбы». Он также знает, почему не организована проверка.

Я прикончила свою порцию, но отказалась от второй, предложенной Сэл: мне предстояло ужинать с Лотти. Мюррей выпил еще бутылку «Хольстен». Но он – здоровенный малый, истинная пивная бочка.

– Так что же все-таки происходит? Существует какая-либо связь, соединительная ткань между досье Дитера и небрежением властей? Что, Мюррей, что?

Принимаясь за третью бутылку, он очень серьезно посмотрел на меня.

– Я ничего не вижу. Мрак, неизвестность. Пока мы не выясним с достоверностью все детали, нет никакого смысла давать материал...

Я была счастлива услышать местоимение «мы». Мне требовалась лишняя пара ног.

– Как ты смотришь на мою поездку в «Дружбу»? Постараюсь разобраться на месте в этом деле. А ты за это время сможешь установить, знаком ли Том Коултер с Питером Бургойном? И если это так, то с какой стати он оказывает ему такие деликатные услуги?

Тебе стоит лишь приказать, о Ты, Которой Должны Повиноваться Все. Конечно, сделаю это. Но не хотелось бы, чтобы хоть струйка пара вылетела из чайника раньше времени...

Лотти должна была ждать меня в ресторане «Дортмундер». Я поехала домой – принять душ и переодеться, но кончилось тем, что свалилась в постель и наверстала три часа недосыпания. Затем, наскоро облачившись в шелковую блузку и легкую юбку, направилась в ресторан. Стены погребка в отеле «Честертон» увиты виноградными гроздьями, дюжина деревянных столов разместилась посреди зала. Виски в жаркий полдень отбили у меня желание выпить вечером, и я наотрез отказалась от вина.

Лотти с недоверием посмотрела на меня:

– Должно быть, тебе нездоровится, дорогая. Впервые вижу, что ты легко обходишься без алкоголя.

– Благодарю вас, доктор. Весьма рада видеть, что вы обрели свойственный вам боевой дух.

Я не доела днем сыр по-деревенски, а потому позволила себе пиршество, фирменное блюдо ресторана – отбивную телятину с картошкой, обжаренной до хруста, но тающей во рту. Лотти заказала салат из омара и кофе.

Во время еды я посвятила ее в мои дневные изыскания.

– Как ты считаешь, могут они спрятать историю болезни, если на них заведено дело?

Лотти поджала губы:

– В принципе да. Но в каждом монастыре, то есть в клинике, свой устав. Мне не приходилось сталкиваться с юридической подоплекой, но я могу позвонить Максу Левенталю в «Бет-Изрейэль» и спросить его. Макс там заместитель директора.

Я поежилась.

– Главное, что мне нужно знать, если, например, я ударюсь в поиски истории болезни, где она может находиться? В архиве или, допустим, в сейфе Алана Хамфриса?

– Позвоню-ка я лучше Максу. И не тревожься. Скажу, что дело Консуэло интересует только меня.

Она пошла к телефону. Ей действительно настоятельно требовалось досье Консуэло. Обычно она встает на позиции высокой морали, если я веду расследование не совсем законным порядком. Ну а теперь, наоборот, сама просит и помогает... Я рассеянно заказала миндальный торт. Вернувшись, Лотти сообщила: