Однако дело обернулось совершенно иначе, чем я предполагал. Он некоторое время молча разглядывал мою записку, а потом спросил председательствующего о чем-то. Позже Сон Чжон До сказал мне, что Ан Чхан Хо спросил председательствующего, знает ли он Ким Сон Чжу, чье имя проставлено под запиской. И вдруг речь Ан Чхан Хо охладела — та речь, которая брала в оборот аудиторию таким пылким тоном. Оратор поспешно кончил лекцию, которую до этого читал так уверенно и гладко, и торопливо покинул кафедру. Видимо, он принял мои вопросы очень серьезно. Они были заданы мною ему совсем не для такого воздействия, они были скорее лишь намеком на что-то, а не ударом, на который надо вот так отвечать, а оратор даже без единой реплики сам прекратил лекцию на полдороге.
Разочарованные его поступком слушатели хлынули к выходу, а некоторые и вслух высказали свое недоумение, почему он стал вдруг таким тщедушным.
А в этот момент и произошло такое неожиданное событие. Гиринская военная комендатура подняла на ноги несколько сот жандармов и полицейских, которые внезапно влетели в зал, где шла всего лишь мирная публичная лекция, и арестовали более 300 человек. Мигом оказались в камере полицейского управления Хен Мук Гван, Ким Ри Дэ, Ли Гван Рин и многие другие деятели движения за независимость, не говоря уж о самом ораторе Ан Чхан Хо.
Этим повальным арестом дирижировал за кулисами Кунитомо из полицейского департамента генерал-губернаторства в Корее. Появившийся в Мукдене одновременно с приездом Ан Чхан Хо в Гирин, Кунитомо сообщил Ян Юйтину, командующему китайской жандармерией, что в Гирине собралось несколько сот корейских коммунистов, и предложил ему арестовать их.
По приказу Яна полицейские и жандармы Гиринской военной комендатуры под закулисным дирижированием Кунитомо вели обыск жилых домов корейцев и развернули невиданную операцию по повальному аресту, налетев на Дадунский завод.
Хотя Ан Чхан Хо читал публичную лекцию неудовлетворительно, но мы не могли сдержать своего пламенного гнева от того, что враги забрали его и несколько сот корейцев, ни в чем не повинных. Тем более еще и потому, что Ан Чхан Хо был арестован в момент, когда он уже прекратил свою лекцию, получив вот эти письменные вопросы. Мне даже подумалось, будто эта цепная реакция была вызвана моими письменными вопросами. Очень мучила меня эта мысль.
Военщина Чжан Цзолина, господствовавшая на Северо-Востоке Китая, вступила в сговор с Японией через «соглашение Мицуи» и подвергала жестоким репрессиям корейских коммунистов и деятелей антияпонского движения за независимость. Это соглашение было пресловутым договором, имевшим своей целью искоренить очаги национально-освободительной борьбы корейцев в Маньчжурии. По этому соглашению выдавали даже премии приспешникам, схватившим корейских патриотов. Нашлись даже реакционные китайские чиновники, которые занимались лживыми доносами, чтобы заполучить эти премии.
Кампания группового ареста, проведенная на Дадунском заводе, тоже явилась жестокой репрессией, совершенной реакционной военщиной Чжан Цзолина при подстрекательстве японских империалистов.
Мы немедленно созвали собрание членов Союза свержения империализма и серьезно обсуждали меры по освобождению арестованных. Потом встретились с деятелями движения за независимость и обсудили с ними, каким методом освободить заключенных. Они же, перепуганные насмерть, оказались тут совершенно беспомощными.
Мы утверждали, что Ан Чхан Хо и всех других арестованных можно освободить, если оказать давление на Гиринскую военную комендатуру сплоченными силами. Подчеркивали при этом, что самой действенной мерой является мобилизация сил масс. А эти деятели отвечали нам: «Вряд ли вы с пустыми руками сможете заставить сдаться эту жестокую комендатуру. Может быть, надежнее будет дать им деньги и взятки, нежели шуметь, подняв массы». Они опять проявили свою привычку не доверять силам масс.
Я настойчиво уговаривал их, что сплоченными силами масс вполне можно решить вопрос, который не решишь и деньгами. Затем мы провели в Гиринской церкви, которую содержал Сон Чжон До, массовый митинг с участием деятелей движения за независимость, корейских знатных людей, учащейся молодежи и детей города. Мы объясняли участникам митинга, что комендатура в сговоре с японскими самураями схватила многих корейских патриотов и ни в чем не повинных соотечественников, и предупреждали, что она может отдать японской полиции всех арестованных, получив за это даже и небольшую сумму денег. Мы обратились к ним с призывом: «Ясно, что корейские патриоты будут подвергнуты жестоким наказаниям, если они будут отданы в руки японцев. Поэтому корейцы, любящие соотечественников и Родину, должны сплотиться единой волей и встать на массовое движение за освобождение патриотов».
Когда мы развернули движение за освобождение Ан Чхан Хо, немало людей недоумевающе качали головами. Не говоря уже о националистах, нашлись такие и среди тех, кто участвовал в коммунистическом движении, даже среди учащейся молодежи, находившейся под нашим влиянием. Они говорили: зачем, мол, так стараются спасти Ан Чхан Хо люди, которые задали даже письменные вопросы против его теории.
Я ответил им:
— Мы ставим под вопрос идеологию Ан Чхан Хо, но не выступаем против него самого как человека. Он тоже кореец и патриот, борющийся за независимость Кореи. Как же нам не спасти его?
Тогда я выдвинул на первый план великий принцип — многострадальные корейские соотечественники должны объединить свои силы в такой трудный момент.
Я отвергал публичную лекцию Ан Чхан Хо с тем, чтобы он более активно включился в священную борьбу за возрождение Родины, отказавшись от низкопоклоннической, реформистской позиции и нигилистического подхода к своей нации. Цель нашей идеологической борьбы с националистами заключалась не в том, чтобы свергнуть их, а в том, чтобы пробудить их и сплотить как можно больше людей под знаменем антияпонской борьбы.
После массового митинга, проведенного под знаком освобождения Ан Чхан Хо, на стенах зданий и на телеграфных столбах города Гирина появились листовки и воззвания с надписью: «Китайская полиция без всяких оснований заключает в тюрьму и истязает корейских соотечественников», «Китайские власти не должны попасться на удочку японских империалистов!», «Немедленно освободить брошенных в тюрьму корейских соотечественников!»
Мы также послали статьи в редакции китайских газет и возбудили общественное мнение. Молодежь, дети, жители Гирина каждый день шли массами в комендатуру и кричали, требуя освобождения заключенных. Иногда даже устраивали демонстрацию перед комендатурой. Мы прилагали все усилия к тому, чтобы реакционная китайская военщина не могла отдать в руки японских империалистов арестованных корейских деятелей движения за независимость.
Под таким давлением масс комендатура выпустила на волю Ан Чхан Хо и всех других заключенных, продержав их в заключении более 20 дней. Очень обрадовало меня освобождение Ан Чхан Хо, достигнутое нами в напряженной борьбе. Мы посетили деятелей движения за независимость, чтобы встретиться с Ан Чхан Хо, который был выпущен на волю и вернулся к своим коллегам. Я втайне надеялся, что он хоть немного поймет наше чувство, выраженное в заданных ему вопросах.
Однако он весьма поспешно покинул Гирин сразу же после выхода из тюрьмы. Не знаю точно, с какими чувствами вернулся он в Шанхай, но глубоко уверен, что он покинул Гирин, воспрянув духом, с новым боевым настроением. Об этом свидетельствовала и его дальнейшая жизнь. Он, не запятнав имени патриота, до последней минуты своей жизни стойко вынес все выпавшие ему на долю испытания.
Мы с ним ни разу больше не встретились. Спустя 10 с лишним лет, когда мы вели вооруженную борьбу в горах Пэкту, он был арестован японцами и умер от болезни, нажитой им за решеткой.
Тогда я, узнав об этом, очень горевал, что он, посвятивший всю свою жизнь делу просвещения и сплочения нации, умер так рано и не увидел дня независимости своей Родины. Однако на этом не прервалась навсегда моя связь с ним, установленная необычным случаем. Он ушел, но после освобождения страны его младшая сестра Ан Син Хо работала вместе с нами, став заместителем председателя Центрального Комитета Союза демократических женщин Кореи.
