Он часто бывал в нашем доме вместе с командирами группы. Среди них были также Пен Дэ У и Ким Си У, казначей Пэксанской группы воинов. Они часто у нас и ночевали. Гости спали в другой комнате, но дядя всегда спал в нашей комнате, пряча пистолет под подушкой.

В то время отец, согласно решению Куаньдяньского совещания об изменении направления деятельности, прилагал большие усилия к подготовке вооруженной борьбы на основе передовых идей. Он часто ходил в Хунтую для работы с Пэксанской группой воинов.

Однажды ночью я, проснувшись, увидел, как дядя вместе с отцом разбирают пистолет при свете коптилки. Увидев пистолет, я почему-то невольно вспомнил картину, которую я видел на улице перед воротами Потхон во время Первомартовской демонстрации. Тогда я видел у демонстрантов только вилы да палки. Но вот увидел и пистолет в руках дяди, и это случилось не более чем через год. Передовые люди Кореи ответили оружием на кровавый урок, приобретенный ценою жизни тысяч людей.

Спустя несколько дней я получил от отца задание сходить в Чунган за патронами и порохом. Он, видимо, дал мне такое поручение потому, что в таможне строго проверяли взрослых.

Собравшись с духом, я сходил в Чунган и благополучно вернулся с патронами и порохом в сумке. В таможне полицейские подвергали строгой проверке пассажиров, собирающихся сесть в лодку. Но я что-то даже не ощущал страха. И все обошлось благополучно.

Впоследствии дядя покинул Линьцзян, чтобы вести деятельность вооруженной группы в Корее.

Не прошло и месяца, как сержант Ким Дык Су из Чунганской жандармерии пришел в Линьцзян и сообщил, что дядя арестован. Ким Дык Су был жандармским сержантом, но он во многом помогал отцу в его деятельности, не потеряв своей совести.

Когда я вернулся из школы, мать проливала слезы, получив такую печальную весть. Вся наша семья горько страдала по этому тяжелому случаю с дядей.

Покинув Линьцзян, он, во главе вооруженной группы, развернул энергичную деятельность в Часоне, Кэчхоне и Пхеньяне и был арестован японской полицией в апреле 1921 года в Пхеньяне. Он был приговорен к 15-летнему тюремному заключению и томился за решеткой 13 лет и 8 месяцев. Был освобожден под залог и умер в 1942 году.

В начале своей деятельности он организовал в родном своем краю просветительское общество Мипхунхвэ и боролся с картежничеством, пьянством и суевериями. А затем его деятельность развернулась, вырастая довольно быстро в движение за спасение Отечества. Это было благодаря тому, что он получил положительное влияние от моего деда по матери Кан Дон Ука и моего отца.

Революцию делает не кучка особых людей. Любой человек может совершить поражающий людей подвиг в революционной борьбе за преобразование и обновление мира, если оказать на него активное идейное воздействие.

После ареста дяди враги заслали в Линьцзян многочисленных тайных агентов и полицейских в штатской форме, чтобы арестовать отца. Поэтому он спал не дома, а у своего надежного друга, на окраине Линьцзяна, избегая глаз полицейских, а днем работал дома.

Теперь уж и нам нельзя было больше жить в Линьцзяне. Пришлось снова упаковывать домашний скарб и переселяться в другую чужбину в чужой стране. Вся семья отбыла из этого обжитого местечка, неся вещи кто на голове, кто на плечах, кто на спине. Но все пожитки на свои плечи мы взять не могли. И миссионер Пан Са Хен сопровождал нас со своими санями до Бадаогоу уезда Чанбай, куда мы переселялись. Говорили, что это путь в сто километров. Бадаогоу, как и Линьцзян, тоже был городком пограничным, на берегу реки Амнок.

В Чунгане, расположенном напротив Линьцзяна через реку, были японские жандармерия и полицейский участок. Такие же органы насилия, жандармское отделение и участок полиции, были и в Пхопхене, находящемся на берегу реки напротив Бадаогоу.

Пхопхен расположен на северном краю Кореи, но японские империалисты плотно разместили и здесь свои карательные силы, ибо главная арена движения за независимость переместилась в Маньчжурию. Агенты, жандармы и полицейские, посылаемые каждый день из Пхопхена, рыскали в Бадаогоу с налитыми кровью глазами, чтобы найти наших патриотов.

Наш дом стоял недалеко от места, где приток Бадаоцзян впадает в реку Амнок, Отец вывесил в этом доме новую вывеску с надписью «Кванчжеская лечебница».

Справа от нас жила семья Кима, члена Корейского национального общества, а слева — семья другого Кима, торговавшего куксу (корейская лапша — ред.). И напротив нашего дома жила семья еще одного Кима, поддерживавшего свое существование тоже торговлей куксу. Вблизи от нас жили также торговцы — братья по фамилии Ким, которые под руководством моего отца систематически снабжали материалами вооруженные отряды, действовавшие в бассейне реки Амнок. Таким образом, четыре Кима, жившие по соседству с нами, были хорошими людьми.

Подозрительной была лишь одна семья, проживавшая за нашим домом. Позже стало известно, что хозяин этого дома по имени Сон Сэ Сим был тайным агентом, засланным сюда Пхопхенским полицейским участком. Раньше этот Сон тоже жил в Чунгане, но по приказу японской полиции переместился в Бадаогоу вслед за нами, чтобы следить за моим отцом.

И в Бадаогоу отец общался с представителями различных слоев населения. Среди них был и человек по фамилии Хван, человек с передовыми идеями. Работая писарем на Намсаском лесопромышленном предприятии, он попал под влияние передовых людей и стал на путь революции. Он выполнял конспиративные задания моего отца по обеспечению связи. Получив задание, он тут же исчезал из Бадаогоу. Обходя различные места, ему указанные, он выполнял поручение полностью, а возвратившись, получал новое задание.

Иногда Хван долго беседовал с моим отцом, выпив винца. Порой они разговаривали очень оживленно о текущем моменте, обсуждая статьи в газете «Асахи симбун».

Когда отец отправлялся на рыбалку, он следовал за ним, взяв с собой горшочек с соевой пастой, приправленной молотым красным перцем. Он ловил рыбу сетью и варил жидкую рисовую кашу со свежей рыбой.

Так Хван гостил у нас целых три года. В каком-то году он отметил у нас и осенний праздник чхусок. В его сопровождении отец не раз посещал Намсаское лесопромышленное предприятие, расположенное в 80 километрах от Бадаогоу. Он проводил там воспитательную работу среди рабочих и сплачивал их вокруг антияпонской организации.

Преподаватели Рачжукского училища тоже находились под влиянием моего отца. В каком-то году в этом училище вспыхнула забастовка учащихся, что подняла большую шумиху.

В ту пору отец часто посещал также и Пхопхенскую церковь. Крыша здания сделана из дранки вместо островерхой пирамиды с крестом, внутреннее помещение отличалось от обычной комнаты неперегороженным залом. После приезда отца в Бадаогоу церковь эта использовалась как место воспитания масс и пункт сбора революционеров, действовавших внутри страны. Каждый день, когда совершалось богослужение, отец шел в Пхопхен и вел там антияпонскую пропаганду, собирая немало людей. Иногда учил их и песням, играя на органе.

В дни, когда отец не мог приходить сюда, мать или дядя Хен Гвон вели здесь за него антияпонское воспитание, собирая тоже немало слушателей, пришедших совершать богослужение. Я тоже ходил в эту церковь, беря с собой Чхоль Чжу, и учился у отца играть на органе.

В городке Пхопхене было много явочных пунктов, которыми пользовался отец. Уборщик Пхопхенского полицейского участка тоже помогал отцу в его подпольной работе — разведывал тайны участка и сообщал хозяину комиссионной почтовой конторы, а тот передавал их моему отцу.

Я тоже часто выполнял поручения отца, обеспечивая конспиративные связи. А как-то раз передал одежду и пищу патриотам, заключенным в Пхопхенский полицейский участок. Но чаще всего ходил в комиссионную почтовую контору. Отец поручал мне доставлять из этой конторы газеты «Тоньа ильбо» и «Чосон ильбо», журналы и другие печатные издания, выпускаемые в Корее. В то время отец взял на себя и работу филиала редакции «Тоньа ильбо» под именем дяди Хен Гвона. Заработка тут не было никакого, но можно было бесплатно читать эту газету.