— Но, доктор... — возразил я.

— Делайте, как я сказал, г-н Фишер, — твердо и окончательно сказал врач, и трубка щелкнула.

Я уставился на умолкнувший телефон, и вдруг понял, что он уже положил трубку. В сердцах я бросил свою трубку на рычаг.

Когда я вернулся в квартиру, глаза у Нелли были широко раскрыты.

— Он придет? — тревожно спросила она.

— Не-а, — почти равнодушно ответил я. Мне не хотелось, чтобы она волновалась больше, чем следовало. — Он сказал, что нет ничего особенного.

Что такое бывает то и дело. Велел напоить вас обеих чем-либо горячим и хорошенько укрыть вас.

— Дэнни, а как ты думаешь, это ничего? — нервно спросила она. Я уверенно улыбнулся ей, хотя сам не чувствовал этой уверенности. — Конечно, ничего. Он же все-таки врач. Уж он-то знает, что говорит. — Я осторожно отвел ее в постель. — Ложись-ка ты, а я приготовлю вам чаю. Ты сама чувствуешь себя неважно, и потому тебе все кажется хуже, чем оно есть на самом деле.

Она неохотно легла. — Сначала сделай бутылочку Вики, — сказала она.

— Да, Нелли, конечно, — ответил я. — А теперь накройся потеплее.

Я осторожно отнес чашку чая в спальню и присел на край кровати. — Давай, выпей, мягко сказал я, — тебе станет лучше.

Она приняла чашку из моих рук и медленно поднесла ее к губам. Видно было, как тепло вливается в нее. — Хорошо, — сказала она.

Я улыбнулся ей. — Конечно, хорошо. Глянь, кто приготовил-то. Дэнни из Уолдорфа.

Она слабо улыбнулась мне в ответ и снова поднесла чашку к губам. — Посмотри, как там Вики.

Я склонился над кроваткой. Ребенок спокойно спал. — Спит как сурок.

Нелли опорожнила чашку, вернула ее мне и откинулась на подушку, а ее черные волосы рассыпались по белой наволочке.

— Детка, — удивленно сказал я, — я уж почти забыл, какая ты красивая.

Она сонно улыбнулась. Видно было, что она очень устала. — Работа в ночь, кажется, сказывается у тебя на зрении, Дэнни, — сказала она, пытаясь шутить. — Ты стал даже лучше видеть, Я выключил свет. — Спи, крошка, — сказал я, наклонившись над постелью и прижавшись губами к ее виску. — Теперь все будет хорошо.

Я вернулся на кухню и сполоснул чашку. Сел на стул у стола и закурил, как вдруг услышал хныканье ребенка. Я бросил окурок в раковину и поспешил в спальню. Вики кашляла мелким хриплым кашлем глубоко в груди. Я быстро взял ее на руки в одеяле и слегка стал похлопывать ее по спине, пока кашель не прекратился.

Совершенно изможденная Нелли беспробудно спала. Я порадовался, что Вики не разбудила ее. Потрогал пальцами лицо ребенка. Оно было все так же горячим и лихорадочным. Головка Вики соскользнула мне на плечо. Она снова заснула. Я осторожно положил ее в кроватку и накрыл. — Папа сейчас вернется, — прошептал я ей.

Я сходил на кухню и побрызгал водой на тлеющий окурок в раковине.

Потом выключил свет и в темноте вернулся в спальню. Поставил рядом с кроватью кресло и сел в него, затем протянул руку через край кроватки и нащупал пальцы Вики. Ее крохотная рука ухватилась мне за указательный палец. Я тихо сидел, не смея пошевелиться, чтобы не потревожить ее сон.

За окном было светло от лунного света, и сама ночь казалась какой-то новой, как будто бы это был другой мир. Почувствовав, что Вики пошевелилась, я повернулся и посмотрел в кроватку. Она спала на боку. В темноте я разглядел, как она свернулась калачиком вокруг моей руки. — Доченька моя, — гордо подумал я. Понадобился вот такой испуг, чтобы я понял, как она мне дорога. В ней было много такого, о чем я и не задумывался: то, как она гукала после еды, то, как она следила за мной своими ясными голубыми глазками, когда я входил в комнату, чудные морщинки на ступнях ее ног.

— Я вознагражу тебя за то, что тебе приходится жить таким образом, детка Вики, — пообещал я ей. И вздрогнул от своего собственного хриплого шепота в темноте.

Я встревожено посмотрел на кровать, но Нелли по-прежнему спала. Снова повернулся к колыбели и на этот раз постарался, чтобы мой шепот был беззвучным.

— Поправляйся, Вики, детка, — шептал я. — Стань здоровой и сильной ради папочки. Вокруг нас огромный мир, и он хочет, чтобы ты была частью его. Есть солнце, луна и звезды, масса других чудес, которые увидят твои глазки, услышат твои ушки, почувствует твой носик. Расти большая и сильная, чтобы нам вместе гулять по улицам, держаться за руки и чувствовать, как бьется сердце друг у друга. Я куплю тебе всяких вещей, Вики: кукол, платьев и игрушек. Я достану тебе все, что захочешь. Я буду работать день и ночь, лишь бы ты была счастлива. Ты моя деточка, и я люблю тебя.

— Помоги, Боже, — взмолился я впервые со времен своего детства. "

Господи, помоги ей выздороветь."

Тишину в комнате нарушил кашель Нелли во сне. Услышав, что она беспокойно завозилась в постели, я встал из кресла и посмотрел на нее.

Одеяло сползло с нее. Я накрыл ее, вернулся к креслу и сел.

Ночь тянулась долго и медленно, постепенно я стал подремывать, а рука у меня болталась над кроваткой. Несколько раз я пытался удержать глаза открытыми, но они упорно сопротивлялись, стали такими тяжелыми и усталыми.

В ушах у меня раздался как бы издалека звук кашля, и серый утренний свет пробивался мне сквозь веки. Глаза у меня вдруг раскрылись, и я уставился в кроватку.

Вики надрывно кашляла. Я в отчаянье подхватил ее и попробовал похлопывать ее по спине. Но она не переставала кашлять. Глаза у нее были плотно зажмурены, а на лбу в свете утренней зари выступили капельки влаги.

Вдруг она стала цепенеть у меня на руках, тельце ее вытянулось, лицо приняло болезненный синюшный оттенок.

Я в отчаянье раскрыл ей ротик своими губами. Изо всех сил я стал вдыхать в нее, слегка сжимая ей бока. Снова и снова я делал ей искусственное дыхание, а сердце у меня сжималось от сознания того, что происходит, Я вновь пытался вдохнуть в нее свое дыхание, свою жизнь, даже после того, как понял, что уж больше ничего сделать для нее не могу.

Я молча стоял посреди комнаты, прижимая к груди ее недвижное тело и чувствуя, как утренний холод проникает в нее. Это была моя дочь. Я ощутил, как соленые слезы наплывают мне на глаза.

— Дэнни! — донесся испуганный голос Нелли с кровати.

Я медленно повернулся и посмотрел на нее. Я смотрел на нее в течение бесконечного мгновенья, когда было сказано многое, хоть и не произнесено ни слова. Она все поняла. Откуда-то она уже узнала. Ведь именно этого она и боялась. Руки ее потянулись к Вики.

Я медленно подошел к кровати, протягивая ей нашего ребенка.

Деревянные ступени поскрипывали у нас под ногами, когда мы медленно поднимались по лестнице. Это был знакомый звук, к которому мы уже давно привыкли, но в нем больше не было радости. Немногим больше трех лет прошло с тех пор, как мы впервые поднялись по этой лестнице.

Тогда мы были счастливы. Мы были молоды, и впереди у нас была светлая жизнь. Мы были возбуждены и смеялись. Где-то в памяти осталось воспоминание о том, как я перенес ее через порог. Но даже это воспоминание потускнело и затуманилось. Это все было так давно, а мы уже не так молоды.

Я смотрел на ее прямую негнущуюся спину, когда она шла вверх по лестнице впереди меня. Она была сильной. Она всегда была сильной. Не было слез, громких воплей проявления горя. Только затаенная боль в темных глазах, да искривленный болью рот говорили мне о ее чувствах.

На площадке она остановилась и, поворачиваясь к двери, слегка покачнулась. Я протянул к ней руки, опасаясь, как бы она не упала. Она нащупала мою руку и крепко сжала ее.

Мы молча шли рука об руку до нашей двери и остановились перед ней.

Свободной рукой я поискал в кармане ключ. Его там не оказалось, и мне пришлось освободить вторую руку, чтобы ощупать карманы на другой стороне.

Когда ключ оказался у меня в руке, я все медлил вставлять его в замок, мне не хотелось открывать дверь. Она не смотрела на меня. Ее неподвижный взгляд был устремлен в пол.