- Но, черт вас побери, у меня ведь договор! Что я теперь буду делать? Ведь вы сказали мне… обещали, что тариф будет два цента!
- Простите, что-то не припомню,- отвечал клерк.- И ничего об этом не знаю. Вот, что хмель поднялся в цене, это я знаю. Посевы хмеля в Германии погибли, в штате Нью-Йорк он совсем не уродился. Цена на хмель поднялась почти до одного доллара. Вы что, думаете, мы этого не знаем? А, мистер Дайк?
- Да вам-то что? Какое вы имеете отношение к ценам на хмель?
- А вот такое,- отвечал клерк, заговорив вдруг враждебно и вызывающе.- Тариф был повышен в соответствии с ценой. Мы не станем гонять взад-вперед
наши вагоны за здорово живешь. Мне было приказано повысить тариф па ваш товар до пяти центов, и, по-моему, вы еще легко отделались.
Дайк остолбенел. На какой-то миг наглость клерка даже восхитила его. Он забыл, что все это имеет к нему непосредственное отношение.
- Боже милостивый! - бормотал он,- боже милостивый! Что же дальше-то будет? Может, вы поделитесь со мной, на чем основан ваш тариф? - с сарказмом спросил он и вдруг заорал в бешенстве.- Какие-такие у вас правила? Какие основания?
Услышав это, Берман, не принимавший участия в их споре, резко подался вперед. Впервые Дайк увидел, как лицо Бермана наливается яростью, как на нем проступает ненависть и пренебрежение к фермерскому сословию, с которым он вел борьбу.
- Да, я хочу знать ваши правила! Чем вы руководствуетесь? - не унимался Дайк, повернувшись к Берману.
На что Берман ответил, сопровождая каждое слово ударом указательного пальца по прилавку:
- Что можем выжать, то и берем!
Дайк сделал шаг назад и ухватился за прилавок, чтобы сохранить равновесие. Он почувствовал, что у его кровь отхлынула от лица, а сердце налилось свинцом и отказывается работать.
События последнего времени промелькнули перед его мысленным взором, и он отчетливо увидел грозящие ему последствия. В свой хмельник он вколотил
все сбережения до последнего цента. Более того, уверенный в успехе, намереваясь и дальше развивать дело, он занял под него деньги - и у кого? У того же Бермана. И вдобавок заложил ему свой домик. Если он не уплатит долг в срок, Берман все заберет себе. Железная дорога не только заграбастает его прибыль до последнего цента, но и приберет к рукам его домик. Пустит его по миру. Что будет тогда с его матерью и малявкой? С его дочкой, которой он мечтал дать хорошее образование и воспитание? Целый год он рассказывал каждому встречному и поперечному о своем
намерении! Весь Боннвиль знает об этом. Теперь он станет всеобщим посмешищем! Ишь ты! Рабочий, сделавшийся фермером! То-то будет смеху! Эк сморозил! Вообразил, что сумеет увильнуть от железной дороги! Дайк вспомнил, как когда-то говаривал, что исполинский Трест пренебрежет его крохотным дельцем, сочтя ниже своего достоинства заглатывать такую мелкую рыбешку. И надо же! Как пальцем в небо попал!
Как он мог подумать, что железная дорога потерпит, чтобы кто-то у нее под боком наживался?
Он еще не пришел в ярость; безудержный гнев, понуждающий человека к действиям, еще не овладел им. Обрушившийся удар привел его в замешательство, ошеломил, смял.
Он пододвинулся, пропуская вошедшего человека в красной рубашке, без пиджака, со сложным дверным блоком в руках.
- Куда вам это присобачить? - спросил человек.
Дайк присел на обшарпанную скамейку, попавшую в контору Рагглса из железнодорожного вагона, и начал что-то вычислять огрызком карандаша на обратной стороне желтого конверта, то и дело ошибаясь и приходя от этого в полное замешательство.
Берман, клерк и рабочий, принесший блок, долго пререкались, уставившись на верхнюю часть дверной рамы. Рабочий объявил, что ни за что не ручается, если с наружной стороны двери не будет повешена табличка, предупреждающая входящих, что дверь захлопывается автоматически. За табличку он просил пятнадцать центов дополнительно.
- Ишь разохотился! Нет уж, брат, цена оговорена,- возразил Берман.- Ни цента сверх не дам.
- И если ты думаешь,- прибавил клерк,- что с железной дороги можно три шкуры драть, то ты глубоко ошибаешься.
В контору вошел Дженслингер в сопровождении Дилани. Берман и клерк поспешно выпроводили рабочего, принесшего блок, и подошли к прилавку. Дженслингер представил им Дилани. У этого забулдыги имелась партия лошадей, которых нужно было переправить на юг. Так вот, Дилани пришел, чтобы договориться насчет теплушек. Все четверо были настроены весьма дружелюбно.
Дайк бросил последний взгляд на исписанный цифрами конверт и снова подошел к прилавку. Погруженный в мысли о свалившемся на него несчастии, он не заметил появления редактора и ковбоя.
- Послушайте,- начал он.- А что, если… Я вот тут подсчитал…
- Мы вам сообщили свои расценки, мистер Дайк! - с раздражением сказал клерк.- Больше нам разговаривать не о чем. Хотите - отправляйте, не хотите - как хотите.
Он повернулся спиной к Дайку и продолжил разговор с Дженслингером.
Дайк отошел в сторону и несколько минут стоял посреди комнаты, глядя на свои вычисления.
- Просто не знаю,- бормотал он,- что делать. Совершенно не представляю, что делать!
В дверях появился Рагглс, с ним пришли еще двое мужчин. Дайк узнал их - это были подставные покупатели на ранчо Лос-Муэртос и Остермана. Они протиснулись мимо него, слегка задев локтем, и, выходя, Дайк услышал у себя за спиной жизнерадостные приветствия, которыми вновь прибывшие обменивались с Дилани, Дженслингером и Берманом. Дайк спустился по лестнице, вышел на улицу и льно побрел к гостинице, по-прежнему держа в руке желтый конверт и рассеянно поглядывая по сторонам.
Он ссутулил плечи. Мускулистые руки беспомощно болтались, кулаки разжались.
Идя по улице, он ощутил вдруг острое чувство, похожее на стыд. Наверняка каждому встречному будет ясно, в какой переплет он угодил. Уж по тому, как тяжело он передвигается, каждый поймет, что это идет человек, потерпевший неудачу. Молоденькие девушки в батистовых и муслиновых платьицах и соломенных шляпках, с руками, полными писем, конечно же, сразу определят, какую именно неудачу он потерпел, сразу увидят, что он - банкрот.
И тут вдруг запоздалая ярость обуяла его. Нет, черт побери, его вины тут нет! Он не допустил никакой ошибки. Он отдал делу всю свою энергию, трудолюбие, смекалку. Просто с ним поступили омерзительно несправедливо; он стал жертвой алчного чудовища, которое вдруг протянуло к нему откуда-то снизу, из мрака, одно из своих многомиллионных щупалец, захватило, обвилось вокруг шеи и теперь душит его, высасывает кровь. Он подумал, что следует обратиться в суд, но тут же отбросил эту мысль. Существует ли суд, не подвластный этому чудовищу? Собственная беспомощность вызывала у него возмущение, приводила в бешенство. Помощи ждать было неоткуда, надежды не оставалось - разорен в одночасье! Это он-то, настоящий богатырь, с крепкими мускулами, в расцвете сил, в расцвете лет, и умом не обделенный! Да как ему теперь домой показаться? Как поведать матери о происшедшей катастрофе? А Сидни, его малявка,- как он объяснит ей обрушившееся на них несчастье, как смягчить горечь разочарования? Как удержать ее от слез, сохранить ее доверие, веру в его умение справляться с обстоятельствами?
В груди у него бушевал гнев, наполняя его ненавистью, злобой, жаждой мести. Он крепко сцепил руки, стиснул зубы. О, будь у него только минутная возможность взять за горло Бермана, сдавить, скрутит так, чтобы улица окрасилась хлынувшей кровью - кровью, которую он высосал из народа!
Каждому встреченному на пути приятелю Дайк рассказывал о своем горе. Известие передавалось из уст в уста, распространялось со скоростью электрического тока, обгоняя самого Дайка, и когда он добрался до вестибюля гостиницы, все уже знали о случившемся. Его сразу же окружила кучка людей. Те, кто находился поблизости, побросали свои дела. Толпа росла. К ней один за другим присоединялись все его друзья. Подошел Магнус Деррик, затем Энникстер. Дайк уже в который раз рассказывал, что произошло, начиная с того дня, когда его уволили со службы на этой самой железной дороге за отказ согласиться на урезку жалованья. Его голос возмущенно дрожал, лицо пылало, глаза налились кровью, все его могучее тело сотрясалось от ярости, и громовые раскаты густого баса, то подымаясь, то падая, заглушали сыпавшиеся со всех сторон комментарии слушателей.
