- А наши договоры, а заверения корпорации, что мы будем первыми покупателями…
- А теперь землю может купить всякий.
- Для меня она давно стала родной. И что ж получается, меня возьмут и вышвырнут на улицу из собственного дома? Да я только в удобрение почвы вложил
восемь тысяч долларов!
- А я шесть. И теперь все это заграбастает железная дорога!
- А система оросительных каналов, которую мы с Дерриком прокладываем. Мы и в нее не одну тысячу вбили!
- Я буду бороться, пока не спущу все до последнего цента!
- Где? В судах, которые пляшут под дудку компании?
- Вы что ж думаете, я смирюсь? Уйду со своей земли? Нет уж, господа! И плевать я хотел и на закон и на железную дорогу!
- Я тоже!
- Ия!
- И я!
- Значит, решено и подписано! Сперва законный путь. А если что - так придется браться за оружие.
- Пускай меня убьют. Пускай пристрелят, но я по крайней мере буду бороться до последнего за свой дом и скорей умру, чем смирюсь!
Наконец раздался голос Энникстера.
- Попрошу всех, кроме владельцев ранчо, выйти! - крикнул он.- Хувен, Карахер, Дайк, вам придется очистить помещение. Сами понимаете - дела семейные. Пресли, ты и твой друг можете остаться.
Те, кого попросили уйти, неохотно удалились. На месте, не считая Ванами и Пресли, остались Магнус Деррик, Энникстер, старый Бродерсон, Гарнетт, Кист, Геттингс, Четтерн и десятка два других фермеров из разных мест округа и наконец Дэбни, старик, на которого никто не обращал внимания, с которым никто не разговаривал, сам не проронивший ни слова.
Но те, кого попросили из сбруйной, быстро сделали новость общим достоянием. Ее передавали из уст в уста. Одна за другой пары прекращали танцевать и собира лись в кучки. От веселья вскоре не осталось и следа. Виргинская кадриль распалась. Музыканты перестали играть, и шумное, радостное оживление, царившее здесь еще полчаса назад, сменилось глухим ропотом, в кото-ром слышались взволнованный шепот, разговор вполголоса и беготня взад-вперед на цыпочках, а из-за закрытой двери сбруйной доносились громкие голоса и жаркий спор. Танцы прекратились. Гости, не желавшие еще расходиться, удрученные и растерянные, неловко топтались на месте, опустив руки, и озадаченно переглядывались. Предчувствие неминуемой беды витало в ночном воздухе, тоска и робость охватили всех.
Между тем в сбруйной по-прежнему бушевали страсти. Один за другим фермеры разражались потоками горьких слов и брани. В их выкриках не было никакой последовательности - просто потребность выразить как-то накипевшее возмущение. Всех их роднило одно: стремление сопротивляться во что бы то ни стало, не жалея сил и времени.
Остерман вдруг вскочил со своего места, его лысая голова блестела, освещенная ярким светом лампы, красные уши торчали, клоунское лицо пылало, из длинной прорези рта рвались слова. Как герой мелодрамы, он предварил свое выступление широким жестом.
- Организация! - кричал он.- Вот что будет нашим девизом. Беда фермеров в том, что они разбазаривают свои силы по мелочам. А мы должны объединиться,- объединиться теперь или никогда! Положение у нас критическое, настал переломный момент. Как мы поведем себя? Я предлагаю объединиться в Союз! И не на будущей неделе, не завтра, не будущим утром, а сейчас, сейчас, сию минуту, не выходя из этой комнаты! Пусть каждый из нас вступит в Союз, чтоб положить начало мощной организации, сплотившейся на борьбу за общее дело, пусть каждый будет готов умереть, защищая свои права и свой дом, свою семью. Готовы ли вы? Дело обстоит так: сейчас или никогда! Я голосую за Союз!
Речь его встретили громкими криками. Обладая актерским чутьем, Остерман выбрал для своего выступления самый подходящий момент. Умный, находчивый, бойкий на язык, он распалил своей речью всех. Что именно подразумевалось под этим союзом, никто толком себе не представлял, но это было уже нечто, какое-то орудие, механизм, посредством которого можно будет вести борьбу. Только Остерман кончил говорить, как комната огласилась криками; собрание кричало, требуя само не зная чего.
- Союз! Союз!
- Сегодня, сейчас, сию минуту! Запишемся, прежде чем расходиться!
- Он верно говорит! Да здравствует Организация! Да здравствует Союз!
- У нас есть комитет, который уже приступил к делу! - надсадно кричал Остерман.- Я являюсь его членом, а также мистер Бродерсон, мистер Энник-
стер и мистер Хэррен Деррик. Каковы наши цели - узнаете позже. Итак, разрешите считать этот комитет основой Союза, хотя бы временно. Доверьтесь нам! Мы будем работать на ваше благо, с вашей помощью. И пусть этот комитет перерастет в Комитет Союза с большим составом членов и председателем во главе. А в председатели можно предложить,- он сделал короткую паузу,- одного лишь человека, которому все мы охотно подчинимся,- Магнуса Деррика!
Предложение было встречено бурными криками одобрения.
- Деррика! Деррика!
- Магнуса в председатели!
- Пусть Деррик возглавит наш союз.
- Деррика в председатели, Деррика, Деррика!
Магнус встал. Он держался просто. Высокий, стройный, с кавалерийской выправкой, внушающий уважение, он сразу завладел всеобщим вниманием. Наступила минутная тишина.
- Господа! - сказал он,- организация - слово хорошее, однако выдержка - и того лучше. Дело слишком серьезное, чтоб с ним спешить. Я предлагаю всем разъехаться по домам, выспаться,- как-никак утро вечера мудреней,- а завтра снова собраться и все обсудить. По крайней мере, тогда мы будем спокойней и разумней. Что же касается чести, которую вы находите возможным мне оказать, то должен сказать, что и тут надо хорошенько подумать. Союз пока что только в проекте. Возглавить организацию, не имеющую даже устава, довольно рискованно. Мне не хотелось бы…
Но ему не удалось договорить, такой поднялся крик:
- Нет, нет! Создадим Союз сейчас же, а Деррика изберем председателем! ,
- Мы слишком долго проявляли выдержку!
- Сперва Союз, а потом уж устав!
- Ждать нельзя! - заявил Остерман.- Как знать, сможем ли все мы присутствовать завтра - как бы текущие дела не помешали. А сейчас мы все в сборе. Вот и давайте изберем временного председателя и секретаря. Предлагаю тут же за них и проголосовать. Но прежде всего - Союз! Давайте выработаем ряд положений, в соответствии с которыми мы обязуемся совместно защищать наши жилища и все, что нам дорого, и ради этого не жалеть собственной жизни, и поставим под ними свои подписи.
Его слова потонули в громе рукоплесканий. Следующие пятнадцать минут в сбруйной стояла полная неразбериха: каждый говорил свое, стараясь перекричать остальных. Потом люди разбились на группы и, разойдясь по углам, повели разговоры вполголоса. Из дома принесли чернила, перья и бумагу. Наскоро было на- бросано несколько положений, носивших характер обязательства и утверждавших организацию Оборонительного Союза. Первым подписался Энникстер. За ним последовали другие, и только несколько человек воздержались, сказав, что хотят сперва подумать. Бумага ходила из рук в руки; подписи множились, и каждую встречали возгласами одобрения. Наконец настала очередь Хэррена Деррика, тот подписался под гром аплодисментов. После того как он положил перо, к нему со всех сторон потянулись руки для рукопожатия.
- Очередь за Губернатором!
- Господа,- начал Магнус, снова вставая,- прошу вас дать мне время подумать. Господа…
Но его прервали. Со всех сторон слышались крики:
- Нет, нет! Сейчас или никогда! Подписывайте! Вступайте в союз!
- Не подводите нас! Мы рассчитываем на вашу помощь.
Но вот разгоряченная компания, обратившая взоры к Магнусу, увидела рядом с ним какое-то новое лицо. Дверь сбруйной оставалась незапертой, и миссис Деррик, нс в силах дольше терпеть мучительное ожидание, набралась духу и вошла. Дрожа всем телом, она вцепилась в руку мужа. Ее красивые русые волосы пошили в беспорядок, большие девичьи глаза были волны недоверия и страха. Она не знала, что здесь происходит, но ей было ясно - эти люди требуют от Магнуса, чтобы он в чем-то принял участие, ввязался в какое-то ужасное дело, в жестокую борьбу не на жизнь, м ма смерть с безжалостным чудовищем из чугуна и пара. Чувствуя прилив отваги - что случается иногда с робкими людьми,- она, предпочитавшая всегда держаться в тени, ворвалась в эту душную, жаркую, забитую взвинченными до предела людьми комнату, где в спертом воздухе висел запах алкоголя и табачного дыма и все вокруг, казалось, было насыщено ненавистью и сквернословием, ворвалась и, схватив мужа за руку, стала, мучимая предчувствиями, умолять его:
