Хилме показалось, что на обозрение выставлена какая-то частица ее души,- выставлена, поругана, втоптана в грязь. То, что было для нее свято, оказалось осмеянным, оплеванным. Горькие слезы оскорбленного достоинства застлали ей глаза, краска стыда залила лицо.
- Боже мой! - вскричала она, чувствуя, что рыдания подступают к горлу.- Боже, как они могли!
Но тут же ее охватил страх, затмивший все прочие чувства - очевидно, впереди ее ждали еще горшие испытания.
- Гони,- крикнула она Вакке,- скорей, скорей!
Но Вакка не послушался. Он заметил то, что ускользнуло от внимания Хилмы: на веранде стояли двое мужчин - вне всякого сомнения, полицейские из отряда шерифа. Хозяевами здесь были они, и присутствие в Кьен-Сабе врагов, участвовавших в разгроме дома, привело его в совершенный ужас.
- Нет уж,- заявил он, слезая с козел.- Не повезу я вас туда - а то еще подстрелят вас. Да и проехать нельзя - вся дорога завалена вашим добром.
Хилма спрыгнула на землю.
- Пойдемте,- сказала она, обращаясь к миссис Деррик.
Потерявшая всякое самообладание, растерянная, трепещущая миссис Деррик повиновалась, и Хилма, обойдя руины своего домашнего очага, вывела ее на тропинку, ведущую к Эстакаде и ферме Хувена.
Дорога перед домом и двор были забиты народом. Опрокинутая коляска лежала у обочины, неподалеку от дома; запутавшихся в постромках лошадей держали двое мужчин. Под дубом стояли дрожки Карахера, а рядом с ним - легкий фаэтон, принадлежавший, как было известно Хилме, доктору из Гвадалахары.
- О Боже, что тут случилось, что случилось? - стонала миссис Деррик.
- Идемте! - сказала Хилма и, взяв ее за руку, стала проталкиваться сквозь толпу, которая безмолвно расступалась перед двумя женщинами. Они вошли во двор.
- Пресли! - вскричала миссис Деррик, увидя его у входа в дом.- Пресли, что случилось? Где Хэррен? Где Магнус? Что с ними?
- Сюда нельзя, миссис Деррик,- сказал Пресли, идя им навстречу,- нельзя.
- Где мой муж? - спросила Хилма.
Пресли отвернулся и ухватился за дверной косяк, чтоб устоять на ногах.
Оставив миссис Деррик, Хилма вошла в дом. В зале было полно людей. Словно в тумане увидела она смертельно бледных Сайруса Рагглса и Бермана, понизив голоса, они озабоченно разговаривали о чем-то с Каттером и Фелпсом. В комнате въедливо пахло каким-то лекарством. На столе стоял чемоданчик доктора, лежали хирургические инструменты, синий продолговатый пакет с ватой и бинты. Люди, находившиеся здесь, разговаривали приглушенными голосами, двигались почти неслышно, и все звуки покрывал один страшный - нырывавшееся из чьей-то груди натужное, хриплое, прерывистое дыхание.
- Где мой муж? - закричала Хилма. Она оттолкнула столпившихся перед ней мужчин и увидела Магнуса, который стоял с обнаженной головой, и нескольких, лежавших прямо на полу людей. Верхняя часть туловища одного их них была сплошь забинтована; над ним, стоя на одном колене, склонился доктор без пиджака и что-то
делал.
Бледный как полотно Гарнетт повернулся к Хилме.
- Где мой муж?
Не ответив ни слова, он отступил в сторону, и Хилма увидела на кровати безжизненное тело своего мужа. Она не вскрикнула. Не проронила ни звука. Подошла к кро-вати, села и, бережно взяв обеими руками голову Энникстера, переложила ее себе на колени. Она словно застыла и этом положении, продолжая держать на коленях его мертвую голову; невидящий взгляд ее блуждал по лицам толпившихся в комнате людей, из широко раскрытых глаз падали крупные слезы и медленно скатывались по щекам.
Когда Магнусу сообщили, что приехала его жена, он выбежал во двор. Она бросилась к нему.
- Скажи мне правду! - закричала она.- Хэррен… Он?.. Он?..
- Пока ничего нельзя сказать,- ответил муж.- Боже мой, Энни!..
По тут же сдержался: он умел владеть собой, и сейчас было не время терять самообладание.
- Доктор осматривает его,- сказал он.- Все, что нужно, будет сделано. Крепись, Энни. Надежда не потеряна. Это был страшный день. Да будет Господь милостив ко всем нам!
Она рвалась в дом, но Магнус не пустил.
- К нему покамест нельзя. Посиди в другой комнате. Гарнетт, позаботьтесь о ней.
Однако остановить миссис Деррик оказалось невозможно. Оттолкнув мужа, она прорвалась сквозь толпу людей, окружавших ее сына, упала рядом с ним на колени и заплакала, охваченная ужасом и беспредельной жалостью.
Хэррен лежал на полу, вытянувшись во весь рост, под голову была подсунута подушка, грудь прикрыта пиджаком. Одна штанина была насквозь пропитана кровью. Глазные яблоки, видневшиеся из-под полуопущенных век, регулярно подергивались, словно их приводил в движение какой-то механизм. В лице не было ни кровинки, так что золотистые волосы казались темно-русыми, рот был открыт, и это из него вырывалось то натужное, хриплое, прерывистое дыхание, а в груди что-то булькало и клокотало.
- Хэрри, о Хэрри! - простонала миссис Деррик, схватив сына за руку.
Доктор покачал головой.
- Он в беспамятстве, миссис Деррик…
- Куда его… где…
- Прострелены легкие.
- Будет он жить? Скажите мне правду.
- Я не могу этого сказать, миссис Деррик.
Она стала терять сознание, и старый Гарнетт, с трудом удерживая ее на ногах, помог ей выйти в соседнюю комнату - спальню Минны Хувен. Ошеломленная, оцепеневшая от страха, миссис Деррик села на кровать и, покачиваясь взад и вперед, начала бормотать:
- Хэрри, Хэрри, мальчик мой дорогой, милый мой!
Пресли то выходил, то входил в залу, выполняя разные поручения, стараясь помочь чем мог. Он с трудом держался на ногах, пытался и никак не мог унять нервный озноб.
Оставшиеся в живых члены Союза и полицейские - воюющие между собой защитники интересов народа и интересов железной дороги, перемешались, забыв про вражду. Пресли помог доктору прикрыть тело Кристиена. Берман и Рагглс держали тазы с водой, пока перевязывали Остермана. Происшедшее трагическое событие вызывало у всех ужас, не дававший думать ни о чем другом. Еще час назад заклятые враги, они теперь думали лишь о том, как бы помочь тем, кого ранили в своей безумной злобе. Шериф, решив, что сегодня не время приводить в исполнение судебный приказ, уехал в Сан-Франциско.
Тела убитых были перенесены с дороги в дом. Труп Энникстера положили на кровать; трупы Дэбни и Хувена - у одного была прострелена голова, другому пуля попала в горло - положили рядом и накрыли скатертью. На полу расчистили место для раненых. Каттер с Рагглсом уехали в Гвадалахару за тамошним доктором, а также чтобы позвонить по телефону в Боннвиль и вызвать докторов еще и оттуда.
За все время после перестрелки Остерман ни разу не терял сознания. Он лежал на полу, обнаженный по пояс; крепкие бинты стягивали ему живот и плечо; глаза были полузакрыты. Из Боннвиля должка была приехать подвода, чтобы отвезти его домой, и ухаживавший за ним Пресли видел, что он испытывает невыносимые страдания.
Но этот позер, шут, балагур, к которому никто не относился серьезно, показал себя в эту страшную минуту с совершенно неожиданной стороны. Когда наконец приехал доктор и подошел к нему, Остерман в первый раз открыл глаза.
- Я обожду,- сказал он.- Займитесь сперва Хэрреном…
А когда пришла его очередь и доктор начал зондировать рану, нащупывая пулю, он схватил руку Пресли и, по мере того, как зонд входил в рану, сжимал ее, обливаясь потом, все крепче и крепче. Его дыхание участилось; лицо клоуна с выдающимися скулами, огромная лысина и оттопыренные уши становились все бледнее и бледнее, губы плотно сжались, но он не издал ни одного стона.
Когда первая, самая страшная боль немного утихла и он нашел в себе силы заговорить, первое, что он спросил, было:
- Есть еще тяжело раненные?
Пресли, принеся ведро воды для доктора, задержался у двери и увидел, что несколько мужчин, стоявших по ту сторону канала, сошли с дороги и стали осторожно пробираться в глубь пшеничного поля. Заинтересовавшись, он спросил подошедшего Каттера, куда это они направились?
