Итак, я не ошибся в своих прогнозах: предложение Рольфа было принято, и обусловленная с ним встреча состоялась. За ней последовали новые встречи, и таким образом наши отношения приобрели регулярный характер.

Кстати, о встречах с Рольфом. В условиях страны, гражданином которой он являлся, это было не таким уж простым делом. Да и в других странах при проведении встреч с сотрудниками секретных служб приходится сталкиваться с большими трудностями и поэтому идти на разные ухищрения. Главная трудность заключается в том, что как для иностранного дипломата, так и для сотрудника контрразведки любые неофициальные контакты недопустимы и компрометируют как одного, так и другого. Это положение многократно усугубляется в том случае, если речь идет о контактах с советским дипломатом, поскольку сотрудникам западных секретных служб категорически запрещены любые внеслужебные контакты с советскими гражданами вообще, не говоря уже о советских дипломатах. Если служащий любого государственного учреждения может до определенного момента в силу своей «наивности» или «забывчивости» не докладывать о контактах с советским гражданином, считая, что в этом нет ничего «предосудительного», то сотрудник секретной службы отлично знает, что он грубо нарушает служебную дисциплину. Еще можно как-то объяснить, почему общаются между собой дипломаты, журналисты, представители деловых кругов различных стран, но попробуйте найти объяснение «дружбе» советского дипломата с сотрудником контрразведки!

Поэтому, когда подобный контакт попадает в поле зрения контрразведки или любого человека, знающего хотя бы одного из этого «дуэта» — сотрудника контрразведки или советского дипломата, — неприятности обеспечены!

Безусловно, лучшим решением в данной ситуации было бы вообще отказаться от личных встреч и наладить обмен информацией с помощью тайников. Но Рольф наотрез отказался от такого способа связи, мотивируя это тем, что он не может оставлять исключительно важные сведения в разных укромных местах, а будет передавать их только из рук в руки. Так, по его мнению, было безопаснее и надежнее.

Конечно, с ним можно было бы и поспорить, потому что у тайников были свои преимущества, но мы не могли не считаться с мнением Рольфа, тем более на начальном этапе наших отношений, потому что ничто так не отражается на любви и верности, как всякие ссоры и конфликты по любому поводу. Каждый семейный человек отлично это знает! К тому же он лучше нас знал обстановку в собственной стране, не менее нас был заинтересован в обеспечении собственной безопасности, и в выборе способов связи его мнение было решающим.

Обдумав все хорошенько, проанализировав имеющиеся у нас возможности и посоветовавшись с Центром, мы пришли к выводу, что следует согласиться с предложением Рольфа проводить встречи с ним в моей автомашине, хотя у этого способа была масса недостатков и уязвимых мест.

…Я еще не успел забыть легкое потрясение, которое я пережил в бывшей французской колонии.

Однажды вечером я проводил встречу в своей автомашине с тем самым французом, который работал советником в местной контрразведке. Он подсаживался ко мне в машину на загородном шоссе недалеко от туристского комплекса, и мы в течение примерно получаса, иногда чуть больше катались с ним по пустынным в это время дорогам в окрестностях столицы, чтобы избежать ненужных встреч.

Беседа уже подходила к концу, и я поехал обратно к туристскому комплексу, где мой французский друг оставлял свою автомашину, как вдруг меня на большой скорости нагнали два полицейских мотоцикла с мигалками и последовал знак остановиться. Конфликт с дорожной полицией ничего, кроме неприятностей, не сулил, и я был вынужден подчиниться.

Один из полицейских в довольно резкой форме заявил мне, что получил по рации сообщение, что в районе аэропорта автомашина, похожая на мою, грубо нарушила правила дорожного движения, создала аварийную ситуацию, в результате чего произошло столкновение двух других автомашин и имеются человеческие жертвы. Полицейский потребовал, чтобы я развернулся и вместе с ними последовал на место происшествия.

Я попытался объяснить, что это какое-то недоразумение, так как я не только не имею никакого отношения к этой аварии, но даже не проезжал сегодня в этом районе (а надо заметить, что это была чистая правда, потому что я никогда не ездил со своими друзьями там, где было полно полиции), но он настаивал на своем требовании, и я понял, что мне не отвертеться.

Положение создалось критическое, потому что на месте происшествия у меня и моего пассажира обязательно проверят документы, и нам придется долго объяснять, какая необходимость свела нас вместе в одной машине. Протокол попадет в контрразведку, дорожная полиция всегда так поступает, когда участником инцидента является иностранец, а это не сулило ничего хорошего ни мне, ни особенно моему французу.

В подобных случаях вступает в действие железное правило: разведчик обязан сделать все возможное и даже больше того, чтобы спасти своего агента. Для этого у него практически на все случаи жизни должны быть кое-какие домашние заготовки, в процессе подготовки каждой операции он должен смоделировать все возможные накладки и проиграть оптимальные варианты выхода из сложного положения.

Было кое-что на этот счет и у меня, но ничего подходящего на этот неординарный случай в моем «персональном компьютере» не оказалось. Время шло, а я никак не мог придумать, как нам выпутаться.

Я посмотрел на француза. Он сидел в каком-то оцепенении, и по его лицу было видно, что он совершенно не знает, как себя вести, и полностью полагается на меня. Меня бросило сначала в жар, потом в холод, и, возможно, от этого перепада температур в моем «компьютере» что-то щелкнуло, и на дисплее моего сознания высветился приемлемый вариант. Впрочем, насколько он окажется удачным, еще предстояло проверить.

Я обратился к французу на русском языке и без всяких скидок на то, что, кроме меня, никто из участников инцидента не говорит по-русски, сказал:

— Федя, — это было первое пришедшее мне на ум имя (потом я долго думал над тем, почему именно «Федя»? И пришел к выводу, что причина, видимо, в глубоко засевшей в мое сознание фразе «надо, Федя!» и вере в то, что в трудную минуту этот легендарный «Федя» всегда выручит). — Я останусь здесь, а ты сбегай в туристский комплекс, позвони в посольство и попроси, чтобы сюда немедленно приехал консул.

Француз буквально остолбенел. Он, наверное, подумал, что я с перепугу спятил, раз заговорил с ним по-русски. Не давая ему опомниться и задать мне какой-нибудь идиотский вопрос, из-за которого весь мой замысел полетит к черту, я, теперь уже по-французски, чтобы было понятно всем, обратился к полицейскому:

— Я советский дипломат, поэтому никуда с вами не поеду до тех пор, пока сюда не приедет наш консул! Пусть мой товарищ сходит в туристский комплекс, там есть телефон, и позвонит в советское посольство.

Теперь француз все понял, он даже пробормотал какую-то непонятную фразу, которая, по его задумке, должна была сойти за несколько русских слов, и стал выходить из машины. Я очень опасался, что полицейские его узнают или просто не позволят ему уйти, но они ничего не возразили, им был нужен водитель, а он оставался на месте, и через несколько мгновений француз растаял в темноте.

После этого мне больше нечего было опасаться, и я решил было поехать на место неведомого мне дорожного происшествия, не столько, чтобы доказать свою непричастность, сколько для того, чтобы поскорее увезти их подальше от этого места. Чтобы оправдаться, мне совсем необязательно было ждать консула, к тому же я совершенно не рассчитывал, что француз выполнит мое «поручение» и позвонит в советское посольство. Но вдруг заверещала рация, полицейский послушал и сказал, что я был прав, виновником аварии был другой водитель и они приносят мне свои извинения.

После этого оба полицейских оседлали свои мотоциклы и, включив мигалки, дали полный газ.

Я некоторое время постоял еще на том месте, где меня остановили полицейские, пережидая, когда утихнет мелкая дрожь в коленках. Я представил, что было бы, если бы француза узнали, а это было очень даже возможно, потому как он работал в контрразведке, и мне не удалось бы выдать его за «своего друга Федю», и почувствовал, как спине стало холодно. Но дрожь и этот противный холодок вскоре прошли, и я поехал домой.