Гортензия и Лори решили посидеть на кухне за рюмочкой смородиновки, перед тем как начать приготовление обеда.

Между тем настало время телевизионных новостей. (Странно все-таки, что вы не задали мне вопрос, зачем Карлотта дожидается теленовостей! Вас не удивляет, что она их дожидается? С чего бы это ей вдруг понадобились теленовости? Если догадаетесь, можете пропустить несколько строчек на следующей странице.)

Начались новости. На экране появилась эмблема телеканала; прозвучали позывные. Затем в кадре возникла внушительных размеров лестница, на ступенях которой никого не было. По обе стороны лестницы, у подножия, собрались в лихорадочном ожидании телеоператоры и репортеры со всего мира. Там было тридцать семь камер: восемнадцать слева и девятнадцать справа. С минуту лестница оставалась пустой; это создало дополнительное напряжение. Волнение операторов усилилось. Послышался какой-то шум. И вот наверху лестницы показался

Ведущий телевизионной программы новостей.

Стрекотание камер, ловящих каждое его движение, чтобы передать по другим национальным каналам, а через спутник — на весь мир, пока он величественно спускался по мраморной лестнице телестудии, напрасные попытки журналистов, оттесняемых охранниками, приблизиться к нему и взять интервью, потасовка охранников с неаккредитованными фотографами и треск разбитой аппаратуры, — все это на блестящем техническом уровне продемонстрировали нам невидимые объективы его родной телекомпании. Затем заставка исчезла, и мы увидели студию. Ведущий заговорил (не хочу называть его фамилию, она и так у всех на устах):

— Добрый день, в эфире новости телекомпании…, с вами… Главная новость дня: выход в эфир теленовостей, которые веду я, — после четырехдневного перерыва. С шести часов утра телекамеры всего мира были нацелены на знаменитую мраморную лестницу нашей студии, где я должен был появиться в назначенный час, перед тем как прийти сюда и сообщить вам, дорогие телезрители, самые свежие новости. Итак…

И опять показали ту же сцену, но на сей раз с другой точки, из глубины студии. Теперь мы видели не только возбужденную толпу репортеров у подножия лестницы, но и студийные камеры, в таком же возбуждении снимающие начальные кадры передачи.

Поблагодарив за внимание телезрителей и другие телеканалы, ведущий сказал:

— Переходим к другим новостям. Принцесса Корделия Сан-Марийская опровергла сообщения о своем повторном браке с Маргарет Тэтчер…

Третьей новостью оказалось интервью в прямом эфире с Томом Батлером, взятое на рынке Апельсиновых Младенцев. Именно этого и дожидалась Карлотта. Она записала интервью, потом пошла на кухню. Обед был почти готов.

— Опять жареная лососина, — возмутилась она. — Хоть бы гамбургеров для разнообразия дали.

Она сварила себе равиоли, поела и гордо удалилась в свою комнату, захватив порцию клубники со сливками.

Мотелло последовал за ней. Поскольку он не доел макрель, она догадалась, что ему нужно сказать ей что-то важное, но так, чтобы не услышали Гортензия и Лори.

Беззвучной, необычайно упругой походкой Мотелло прошел в ванную и, встопорщив ус, дал Карлотте понять, что она должна закрыть дверь и открыть кран, дабы никто не услышал шум и не распознал его причину. Затем он проскользнул под ванну. Послышался скрип отодвигаемой перегородки, и Мотелло исчез. Карлотта легла на пол и попыталась тоже залезть под ванну, но несмотря на всю ее гибкость, ей это не удалось. Минуту спустя Мотелло вернулся. Они с Карлоттой вышли на лестницу.

Как мы помним, в третьем подъезде того же дома, на третьем этаже слева находилась квартира, куда недавно въехал таинственный молодой человек. Эта квартира примыкала к квартире Карлотты, и в разделявшей их стене было проделано отверстие, через которое Мотелло мог в любой момент незаметно уйти.

Мотелло позвонил в дверь. Дверь открылась, и перед Карлоттой предстал князь Горманской, возлюбленный Гортензии, назвавшийся Морганом, Правящий Князь Польдевии. Мотелло представил ему Карлотту как своего тренера. Князь учтиво поклонился:

— Рад познакомиться, мадемуазель.

Карлотте он понравился, хотя и показался немного чопорным. Чем-то он похож на Тома Батлера, подумала она.

— Мадемуазель, — сказал он, — меня привела сюда Любовь.

Карлотта приготовилась слушать с удвоенным вниманием. Пусть ей расскажут о Любви, это наверняка пригодится, когда они с Эжени будут гулять, небрежно насвистывая, возле манчестерской студии и случайно встретятся с Томом Батлером (в сопровождении Мартенского).

— Да, мадемуазель, любовь. Уверен, вы сможете меня понять. Я люблю Гортензию, я люблю ее больше, чем чуть-чуть, больше, чем сильно, больше, чем страстно, больше, чем безумно и, разумеется, больше, чем нисколько! Я ЛЮБЛЮ ее. (До чего они средневековые, эти польдевские князья, подумала Карлотта, не лучше Автора.) Я пытался забыть ее, когда ужасное недоразумение разлучило нас. С ледяной пунктуальностью выполнял я долг венценосца, но ничто не могло развеять мою печаль, угасить безмерное желание снова увидеть ее. И вот я решил вернуться сюда инкогнито, встретиться с ней, просить о снисхождении, вернуть ее привязанность… или умереть. Для этого труднейшего предприятия я заручился помощью моего друга, князя Александра Владимировича, которого вы знаете под именем Мотелло. По соображениям конспирации ему пришлось сообщить о себе сведения, не вполне соответствующие действительности. Прошу вас, простите его: он сделал это по моей просьбе.

Карлотта простила.

— Вы, разумеется, не догадываетесь, что побудило меня сегодня просить вас о помощи. (Очень даже догадываюсь, подумала Карлотта, я не вчера родилась. Ты хочешь похитить Гортензию на твоем пони Кирандзое, и тебе надо, чтобы кто-то вывел его из сарайчика и пригнал в нужное место. Тут и гадать нечего.) Я вам все объясню, — продолжал князь. — Я виделся с Гортензией. Гортензия любит меня. Уверен, любовное приключение со мной придется ей по вкусу больше, чем та тусклая жизнь, которую она ведет сейчас. С этой целью я в строжайшей тайне поставил в пристройку у Польдевской капеллы моего личного пони, главного пони моей свиты, князя Кирандзоя. (Карлотта изобразила удивление и восхищение.) Мотелло рассказал мне о ваших способностях к верховой езде. Во имя Любви я прошу вас о помощи.

И он раскрыл ей свой план.

За жареной лососиной последовал салат из порея, за моццареллой с укропом — клубника со сливками или с лимоном. За белой смородиновкой последовал белый сен-жозеф. Мотелло мурлыкал над миской с макрелью. В кобальтово-синих чашках дымился кофе.

Гортензия и Лори говорили о браке и о любви.

— Так мне решиться? — спросила Гортензия голосом, полным намеков и недомолвок.

— Решайся, — ответила Лори.

Карлотта улыбалась про себя. Мотелло мурлыкал.

У Гортензии было назначено свидание с Горманским. Это было их первое свидание в Городе, и произошло оно в понедельник, неделю спустя после похорон Бальбастра. А за городом они встречались каждый день: после обеда садились в один и тот же поезд, потом бродили по лесу, среди мелких цветочков. Горманской рассказывал о Польдевии. Гортензия делала беглый обзор знаменитейших философских систем. Именно теперь, а не в первые, былые дни их любви, она впервые в жизни осознала глубокое внутреннее родство любовной страсти и философии. Ибо Горманской действительно слушал ее. И они не вспоминали о всяких там туфлях и платьях.

К вечеру они выходили из леса, доезжали до Бекон-ле-Муйер, поднимались все в тот же номер «Флобер-отеля» и преображали эту убогую комнату неиссякаемым жаром плотской страсти.

Когда Гортензия возвращалась домой, колени у нее дрожали.

А в Понедельник они встретились в Библиотеке.

Вступив под торжественные своды, где родилась ее любовь, Гортензия ощутила глубокое волнение. С тех пор она почти не бывала здесь: обязанности замужней женщины отнимали много времени, кроме того, какая-то скрытая печаль безотчетно заставляла ее избегать этих мест, свидетелей утраченного счастья. Но теперь все изменилось.