Таков был впечатляющий труд, который мэтр продиктовал супруге в октябрьское воскресенье, когда четверо близнецов катались на лодке.

Мадам Ивонн была крепкой, уравновешенной, нисколько не молодящейся, пышущей здоровьем пятидесятилетней женщиной. Не всегда ее звали мадам Ивонн, и «Гудула-бар» не всегда назывался «Гудула-баром», обе эти сущности как таковые насчитывали не более десятка лет, но под другими именами успели прожить на три десятилетия больше. Случилось это вот как: одновременно со своей соотечественницей мадам Эсеб (мадам Ивонн прекрасно знала ее настоящее имя, но не предполагала, что в нем заключена позорная тайна, и никому бы его не назвала) юная Ивонн поступила «в услужение» к Арсену, в заведение «Угольщик Святой Гудулы, торговля углем и винами. Обслуживаем на дому». Старую вывеску еще можно было разглядеть у входа в новый погребок, однако не будем забегать вперед.

В то время как богомолки после мессы впадали в грех чревоугодия, лакомясь пирожными в булочной Груашана (это было сразу после войны, когда там еще заправлял Груашан-старший), их мужья, покинув церковь через другой выход, устремлялись к «Угольщику Святой Гудулы», чтобы пропустить стаканчик красного вина и съесть сосиску, пирожок, баночку паштета или ломтик сала. В первом зале за стойкой стоял хозяин, Арсен, во втором было несколько столов; между залами была натянута толстая веревка, вернее, даже две, к которым прислоняли перепивших клиентов, чтобы дать им протрезветь; затем приходили матери, жены, дочери, служанки или любовницы (часто одна и та же особа одновременно выступала в нескольких ролях) и уводили их домой. Двадцать лет трудилась Ивонн во втором зале и у веревки, она была любовницей Арсена, она была сильной и смелой и держала в страхе пьяниц. Разливая вино, таская мешки с углем, Арсен постоянно страдал от жажды, он пил и пил. Наконец однажды в погребе к нему пришли розовые слоны и не расставались с ним до тех пор, пока Ивонн не решилась отправить его в больницу.

В больнице он пролежал год (ему угрожал цирроз печени), отощал и бросил пить, а когда вернулся, застал большие перемены. Ивонн, на которой он незадолго перед тем женился, все перевернула вверх дном: «Угольщик Святой Гудулы» превратился в «Гудула-бар». Чтобы чем-нибудь занять Арсена — вино он больше разливать не мог, от красного цвета ему делалось плохо, — она решила торговать не вином, а пивом (тут она ничем не рисковала, поскольку пиво Арсен не любил). Погреб был превращен в пивное святилище, где властвовал Арсен. Там было триста шестьдесят шесть различных сортов пива — бельгийского, английского, андоррского, японского, американского в банках, югославского, вишневого, безалкогольного, пива «Джозеф Конрад» с копией рекомендательного письма, которое писатель дал пивовару, пиво «Доктор Джонсон» со знаменитым девизом: «Никакое учреждение в мире не осчастливило человечество так, как паб», ибо таково было честолюбивое стремление Арсена: сделать из своего подземного царства паб. Он сменил черную блузу на твидовый пиджак и даже стал курить вересковую трубку. Одновременно с рождением «Гудула-бара» рождалась и мадам Ивонн; вначале она была просто Ивонн, затем, в то время, когда муж был в больнице, — мадам Арсен; и вот наконец она окончательно сменила имя, став хозяйкой заведения. А ее мужа Арсена стали называть месье Ивонн. Это его очень забавляло. В «Гудула-баре» продавались также табак и газеты. Синуль наведывался туда очень часто, чтобы пополнить запас пива и узнать о последних событиях, местных и мировых: первые он узнавал от мадам Ивонн, вторые — из «Газеты». Он стал одним из главных дегустаторов Арсена, месье Ивонна, который неизвестно почему нежно называл его «консул», и одним из самых любимых клиентов мадам Ивонн — по причинам, которые выяснятся очень скоро.

Синуль уже давно обитал в этом квартале, но никогда не ходил к «Угольщику», и только преобразования, совершенные мадам Ивонн, заставили его переступить порог этого заведения. Тогда она только начинала дело и еще не была уверена в успехе (ради переделок пришлось залезть в долги), поэтому уделила большое внимание такому, как ей казалось, важному клиенту — ведь он служил органистом в Святой Гудуле и в глазах Ивонн занимал высокое общественное положение. В тот день Синуль пришел вместе с коллегой, органистом-любителем, по профессии астрономом, они выпили пива и решили купить «Газету». Синуль подошел к стойке, взял на стенде, слева от кассы, два экземпляра «Газеты», достал кошелек и сказал мадам Ивонн:

— Две «Газеты», одну мне, другую ему. Скажите, а вы уверены, что они одинаковые? Понимаете, нам не хотелось бы читать разные новости.

Мадам Ивонн попыталась рассеять его заблуждение.

— Уверяю вас, дорогой месье, во всех экземплярах «Газеты», которые я продаю, напечатаны абсолютно одинаковые новости, строчка в строчку, — возмущенно, но с достоинством сказала она, давая понять, что немедленно вышвырнула бы вон того несчастного, который осмелился бы поставить ей номера «Газеты», не совпадающие друг с другом точно и полностью, как требовали эти два клиента.

Синуль важно отвесил поклон и, сдерживая смех, удалился, очень гордый своей маленькой шуткой. А мадам Ивонн подумала, что у него, наверно, не все дома или же, наоборот, завелся кто-то лишний, и прониклась к нему сочувствием. Она оказывала ему покровительство, обслуживала раньше других и, подавая «Газету», с улыбкой говорила:

— Это правильный экземпляр, я вам гарантирую.

Спустя некоторое время американские астронавты полетели на Луну. Все сидели перед телевизорами, мадам и месье Ивонн — тоже (телевизор поставили во втором, большом зале, чтобы можно было смотреть важные футбольные матчи), а утром (из-за разницы во времени пришлось просидеть до утра) каждый, кто пил у стойки кофе, черный или с молоком, либо рюмку кальвадоса, немного возбужденный от бессонной ночи и от важности события (да-да, в ту пору люди сочли это важным событием! Как все меняется, верно?), высказывался о качестве изображения и о том, как все это потрясающе; и тут между клиентами разгорелся спор. Видно было, что кадры передаются издалека, но непонятно, с какого расстояния. Некоторые утверждали, будто это гораздо дальше, чем Белуджистан, другие — что это не ближе, чем Беконле-Брюйер, и мадам Ивонн поинтересовалась мнением Синуля — ведь он, конечно, был грамотный, знающий человек, иначе как бы он мог играть на этих огромных трубах в Святой Гудуле. Синуль привел некоторые цифры, рассказал о Солнце и планетах, об антиподах, о земном радиусе и меридианной плоскости и начертил на салфетке несколько схем. Все было замечательно, но вот Синуль заговорил о том, что это расстояние — сущий пустяк по сравнению с расстоянием, отделяющим Землю от звезд, и нарисовал перед недоверчивыми вначале глазами мадам Ивонн дивную картину: как сияющие фотоны летят сквозь непреодолимые межзвездные пространства, которых никогда не смогут достичь даже самые мощные ракеты НАСА. Он говорил о световых годах, о Проксиме Центавра, о туманности Андромеды и целомудренно обошел молчанием парадоксы времени. В «Гудула-баре» разыгралась целая космическая драма.

Вечером того же дня, ложась спать, мадам Ивонн задумалась о световых годах. Она попыталась представить себе далекие звезды, отделенные от нас такой пустотой — ногу не на что поставить, а есть ведь и другие, те совсем далеко, до них миллиарды и миллиарды световых лет, и бедные световые лучи стремятся к ним что есть сил, но несмотря на всю свою скорость, почти не двигаются с места, точно «мерседесы» на автостраде, ведущей на юг, в первый день августа. Мадам Ивонн не могла уснуть. У нее разболелась голова от всех этих световых лет и непомерно далеких звезд, и она тронула храпевшего рядом мужа за плечо.

— Арсен, — сказала она, — когда я думаю об этих бесконечных пространствах, мне становится страшно.

После этого незабываемого случая отец Синуль еще больше вырос в ее глазах, и когда он заходил в «Гудула-бар» промочить горло после тяжелых трудов, она часто интересовалась его мнением по актуальным вопросам — для собственного удовольствия и духовного обогащения, а также для повышения культурного уровня клиентов, ибо таков долг всякой уважающей себя хозяйки бистро — а мадам Ивонн всегда помнила о своем долге.