Тот был мертв. Выпученные глаза уставились в потолок, рот был широко открыт в последнем крике ужаса. А шея… горло было разорвано в клочья, постель и стены залиты кровью. Чисто рефлекторно Ворманн выхватил «люгер», шаря глазами по комнате в поисках того, кто это сделал, но никого не обнаружил. Подбежав к узкому окну, он выглянул наружу и оглядел стены сверху донизу. Никаких признаков веревки, никто не убегал. Никого. Он снова оглядел комнату. Невероятно! Никто не проходил по коридору, никто не вылезал в окно. И все же Грюнштадт был убит.

Грохот сапог прерывал размышления — часовые, услышав визг, бежали сюда, чтобы узнать, в чем дело. Хорошо… Ворманн вынужден был признать, что и сам до смерти напуган. Он не мог больше оставаться один в этой комнате.

Четверг, 24 апреля

Проследив, чтобы Грюнштадта положили рядом с Лютцем, Ворманн снова занял на весь день людей плотницкой работой. Он всячески поддерживал слух, что в округе действует антигерманская партизанская группировка, но самого себя в этом убедить не смог, поскольку, находясь в коридоре в момент убийства в комнате, точно знал, что убийца не прошел бы мимо него незамеченным — если только не умел летать или проходить сквозь стены. Что же здесь все-таки происходит?

Он приказал удвоить на ночь караул вокруг казармы, поставить охрану.

Под аккомпанемент молотков, стучавших внизу, Ворманн натянул холст и начал рисовать. Ему необходимо было что-то делать, чтобы хоть на время избавиться от кошмара прошедшей ночи. И ему действительно удалось отвлечься, сосредоточившись на смешивании красок для получения тона, нужного для изображения стен комнаты. Он решил расположить окно чуть справа от центра и провел чудесных два часа, рисуя стены и контур окна, оставив место для изображения деревушки.

Этой ночью он спал. После прерванного сна первой ночи и бессонной второй, его измученное тело требовало отдыха. Ворманн буквально рухнул в постель и мгновенно уснул.

Рядовой Руди Шрек вышагивал по двору, поглядывая на рядового Венера, несущего службу в дальнем углу двора. Двое на таком небольшом пространстве, да еще в начале вечера! Не много ли? Но по мере наступления темноты Шрек вдруг осознал, что куда приятней знать, что ты не один. Оба они ходили по периметру двора на расстоянии вытянутой руки от стены в разные стороны по часовой стрелке. При этом, правда, постоянно находились на расстоянии друг от друга — так было удобнее вести наблюдение.

Руди Шрек не боялся за свою жизнь. Чувствовал себя несколько неуютно, но не боялся. Он был настороже, на плече у него висел автомат, с которым он умел обращаться, поэтому кем бы ни был убийца, с ним, Руди Шреком, ему не справиться. Конечно, он не возражал бы, будь во дворе больше света. Свет развешанных ламп весь двор не охватывал, лишь отдельные участки, а два дальних угла оставались почти в темноте.

Ночь была и без того промозглой, а тут еще опустился туман, он проник сквозь ворота, окутав все вокруг, и каска стала влажной. Шрек потер кулаком глаза. Как же он устал… Устал от всего, связанного с армией. Война оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Когда он пошел служить два года назад, ему едва исполнилось восемнадцать и голова была полна звоном и яростью битв, великими сражениями и победами, видениями великих армий на полях славы. Все это он вычитал в исторических книгах. Однако настоящая война выглядела совсем иначе. Настоящая война — это ожидание. И как правило, ожидание в грязи, холоде, мерзости, сырости. Руди Шрек был сыт войной по горло. Он хотел вернуться домой, в Треизу, к родителям и своей любимой Еве, которая писала реже, чем могла бы. Его тянуло к прежней жизни, где нет ни мундира, ни поверок, ни сержантов, ни офицеров. Нет ночных дежурств.

Руди направился в дальний северный угол двора. Тени здесь казались глубже, чем обычно… Намного глубже, чем в прошлый раз. Шрек замедлил шаг. Глупо, подумалось ему. Всего лишь игра света. Совершенно нечего бояться. И однако… не хотелось туда идти. Лучше бы срезать этот угол… Расправив плечи, Шрек заставил себя двигаться вперед. Ничего особенного. Всего лишь тень.

Он уже не ребенок, чтобы бояться темноты. Шрек двигался вперед на расстоянии вытянутой руки от стены, прямо в затемненный угол — и вдруг заблудился. Холодная тьма сомкнулась над ним. Он повернул назад, но там было еще темней. Как будто весь мир вдруг исчез. Шрек снял с плеча «шмайссер», взял на изготовку и скинул предохранитель. Его прошиб холодный пот. Больше всего на свете ему хотелось поверить, что это всего лишь игра света, что Венер каким-то образом выключил свет в тот момент, когда он зашел в тень. Но все его внезапно обострившиеся чувства говорили другое. Тьма была кромешной. Она давила на глаза и заползала в душу, вселяла страх.

Кто-то приближался. Шрек не мог ни видеть его, ни слышать, но кто-то здесь был. Все ближе и ближе.

— Венер? — тихо позвал он, стараясь скрыть нотки ужаса в голосе. — Венер, это ты?

Но это был не Венер. Шрек понял это, когда существо приблизилось. Что-то вроде тяжелого каната обвилось вокруг лодыжек, и, уже падая, рядовой Руди Шрек заорал и начал палить во все стороны, пока тьма не поглотила его. Для него война закончилась.

Ворманна разбудила короткая автоматная очередь. Он высунулся в окно. Один из часовых несся во всю прыть к задней части двора. А где второй? Проклятье! Он же поставил двоих во дворе! Ворманн уже собрался бежать вниз, когда краем глаза заметил что-то, висящее на стене. Что-то белое, похожее на…

Тело… Висящее вниз головой… Голое тело, подвешенное за ноги. Даже из своего окна Ворманн видел кровь, льющуюся из разорванного горла на лицо. Его солдат, вооруженный и находящийся на посту, убит, раздет и подвешен, как цыпленок в витрине мясной лавки.

Страх, чуть трепыхавшийся в душе Ворманна, теперь охватил его ледяными тисками.

Пятница, 25 апреля

Три мертвеца в подвале. Командование в Плоешти было извещено о последнем случае, но никак не отреагировало. Днем во дворе шла суета, но сделали мало. Ворманн решил на ночь расставить солдат попарно. Казалось невероятным, что партизаны застанут врасплох стоящего на посту бдительного и опытного солдата, однако это произошло. Но с двумя часовыми вряд ли такое может случиться.

После обеда Ворманн вернулся к своей картине и за этим приятным занятием на время избавился от ощущения нависшего над замком рока. Он добавил тени на серый цвет стен и начал тщательно вырисовывать контуры окна. Кресты капитан решил не писать, чтобы все внимание сосредоточить на деревушке, которая по замыслу должна была стать центром полотна. Он работал как автомат, сузив окружающий мир до размеров мазка на холсте, оставив ужас за его пределами.

Ночь прошла спокойно. Ворманн то и дело вскакивал с постели и вглядывался во двор — действия с точки зрения логики совершенно бесполезные, однако ему казалось, что если он будет лично присматривать за тем, что происходит в замке, то сохранит жизнь его обитателям. Но в очередной раз выглянув в окно, Ворманн обнаружил внизу только одного часового. Решив не кричать из окна и не будить остальных, он предпочел спуститься вниз и разобраться в происходящем лично.

— Где ваш напарник? — спросил он, едва спустившись во двор, одинокого часового.

Солдат резко повернулся и, заикаясь от испуга при виде командира, ответил:

— Он устал, господин капитан, и я разрешил ему отдохнуть.

Ворманна охватило недоброе предчувствие.

— Я приказал часовым ходить парами! Где он?

— В кабине первого грузовика.

Ворманн быстро пересек двор и открыл дверцу машины. Сидящий в кабине солдат не двигался. Капитан дернул его за рукав:

— Проснись!

Солдат начал медленно заваливаться на бок, затем, утратив равновесие, буквально свалился на Ворманна. Ворманн поймал его и тут же едва не выпустил из рук. Во время падения голова солдата откинулась, и глазам капитана открылось разорванное горло. Ворманн осторожно положил тело на землю и отошел в сторону, стиснув зубы, чтобы сдержать готовый вырваться крик ужаса.