Шепча что-то на своем языке, Клеопатра наклонилась и протянула к ним руки. Кошки тут же принялись о них тереться.

— Разве они не прекрасны? — спросила царица, опускаясь на колени.

Юлий кивнул, думая о бедняге, которому приходится за ними убирать. Клеопатра увидела его лицо, и смех ее разлетелся по залу.

— Они охраняют храм, Юлий. Видишь, какие у них когти? Кто посмеет войти сюда, если здесь такая грозная стража?

Кошки умывались, терлись, довольно мурлыкали. Когда Клеопатра медленно встала и пошла дальше, они последовали за ней, лениво помахивая задранными хвостами.

В дальнем конце храма, в нише, стояла статуя. Подняв вверх глаза, Юлий чуть не споткнулся. Статуя была высокой, голова царицы едва доставала ей до колена. Из желтого мрамора на Юлия смотрело лицо Клеопатры. Мраморная женщина держала на руках маленького мальчика, и его гордый взор тоже показался Юлию знакомым.

Клеопатра проследила за взглядом спутника и улыбнулась:

— Это Исида, Цезарь. Мать бога Гора — он у нее на руках.

— У нее твое лицо, — в изумлении выговорил Цезарь.

— Храм построили за тысячу лет до того, как на нашу землю пришел Александр. Исида живет во мне.

Юлий смотрел на царицу и на кошек, трущихся о ее ноги.

— И мой сын тоже будет богом — твой сын, Юлий. Теперь ты понял?

Юлий продолжал внимательно изучать статую и увидел, что есть некоторая разница. Он не сказал этого вслух, но мраморная женщина выглядела немного старше его возлюбленной, и линия подбородка отличалась. И тем не менее сходство потрясало. Клеопатра кивнула, довольная его реакцией.

— Помолишься ей вместе со мной? — предложила она.

Юлий нахмурился:

— Как же ты можешь ей молиться, ведь ты — ее воплощение?

Клеопатра показала в улыбке белые зубы:

— Ах ты грубый римлянин! Чего от тебя ждать! Конечно, тебе понять трудно. Исида — здесь, но в моем теле горит ее божественный огонь. Когда я пойду дорогой мертвых, я вернусь на небо. Пойми это, и ты поймешь мою сущность. Мне будет приятно, если ты помолишься со мной. Богиня дарует удачу нашему сыну и защитит его.

Юлий не смог устоять перед ее взглядом. Он опустился на колени и нагнул голову, утешаясь тем, что никто, кроме царицы, этого не видит.

Среди дворцовых построек целый квартал — почти небольшой городок — занимали писцы. Тут жили и трудились тысячи ученых мужей. После того как сгорела библиотека, в квартале днем и ночью горел свет, потому что со всех концов Египта и Греции сюда везли рукописи, и писцы с величайшим старанием их переписывали.

Здесь же одно крыло большой пристройки заняло командование римской армии, и Брут взял себе лучшие помещения. Он приказал легионерам вынести все золото, украшения и статуи, упаковать и приготовить для отправки в Рим. Эти покои отделали резными панелями светлого дуба и устроили здесь святилище для римских богов.

После нескольких случаев мародерства для солдат Десятого и Четвертого выстроили отдельные казармы. Вначале Брут решил дать легионерам волю, но через несколько недель дисциплина стала падать, и пришлось их как следует приструнить. Некоторым это оказалось не по нраву, кое-кто даже писал прошения — таких глупцов в тот же день отправляли на отдаленные дорожные посты. В целом же в городе было спокойно, и в отсутствие Юлия Брут наслаждался полной свободой.

Те, кто раньше поддразнивал Брута, теперь чистили на жаре отхожие места, пока не сваливались от усталости. Он постарался запомнить каждого и с удовольствием поручал им наиболее грязную работу — а в местном климате самые ничтожные порезы и царапины быстро воспалялись. Брут взял за правило непременно, как любой добросовестный командир, навещать захворавших. Еще к возвращению Юлия он намеревался достроить в Александрии канализацию.

На собрании командиров Брут внимательно смотрел на Октавиана, наслаждаясь его старанием не выказывать ненависть.

— …и эту задачу я возлагаю на тебя, командир, — говорил он. — Юлий призвал в Египет новые легионы, их нужно кормить, платить им жалованье и найти для них жилье. Если ты не в состоянии выполнить свои обязанности, мне придется…

— Он ничего мне не говорил, — прервал Октавиан, и Брут сдвинул брови.

Со времени отъезда Юлия напряженность между ними ничуть не ослабла. Брут поначалу не сомневался, что Октавиан вообще откажется ему подчиняться, несмотря на распоряжение Юлия. Брут не забыл, как Октавиан угрожал ему в греческом порту. В глубине души Бруту даже хотелось, чтобы молодой полководец опять вышел из себя, — ведь теперь к Бруту вернулась прежняя сила. Прямого столкновения не происходило, но противостояние двух полководцев не осталось незамеченным среди старших командиров. Октавиан, казалось, избрал путь по лезвию меча — его почтительное повиновение было на грани дерзости. Брут не возражал и собирался продолжать эту игру до тех пор, пока выдержит Октавиан. Терпения Бруту хватало.

— Насколько я знаю Юлия, — беспечно заметил он, — наш военачальник не привык обсуждать свои решения с подчиненными. Он приказал перевести часть войска из Греции в Египет. Все равно, с какой целью — для почетного караула или покорения страны. До возвращения Юлия ты за них в ответе.

Во взгляде Октавиана мелькнула злоба. Брут спокойно уселся в кресло, довольный, что вывел собеседника из равновесия. Как бы он хотел, чтобы Октавиана с позором отправили домой! Независимо от причин, сенат не пожалеет человека, оказавшего неповиновение своему командиру. Стоит Октавиану обнажить меч или замахнуться кулаком, и с ним покончено.

Понимая, чего от него добиваются, Октавиан поначалу старался сдерживаться. Он уже собрался отсалютовать, но тут его прорвало:

— Ты просто не хочешь смотреть в глаза солдатам, против которых сражался, когда нас предал! Поэтому и не желаешь сам ими заняться!

Брут победоносно улыбнулся:

— Разве можно так говорить со старшим по званию? А? Сегодня ты хватил через край. Думаю, мне следует потребовать извинений, а то вдруг Юлий обо всем узнает.

Октавиан был достаточно умен и не забывал о разнице в звании и возрасте. Он принял решение и взял себя в руки.

— Ты не годишься для своей должности, — сказал он Бруту. — Юлию следовало хорошенько подумать, прежде чем снова тебе довериться.

Бесконечно довольный, Брут поднялся из кресла. Целый месяц полководец тешился тем, что раззадоривал ненависть Октавиана, и вот его час настал.

— Можно позвать Домиция и соблюсти формальности, а можно пойти вдвоем в какое-нибудь тихое место — и я поучу тебя хорошим манерам. Как поступим?

Октавиан зашел слишком далеко, чтобы отступить перед угрозой. В ответ он только побарабанил пальцами по рукояти меча. Брут радостно осклабился — утро выдалось удачное.

— Я запишу, что мы провели тренировочный бой, — сообщил он, указывая на дверь. — Иди вперед, а уж я не отстану.

Стражники машинально салютовали проходящим командирам. Брут спустился за Октавианом по лестнице, затем они миновали коридор, опустевший от усердия легионеров в погоне за трофеями. Брут поводил плечами, напрягая и расслабляя мышцы.

На площадке для тренировок, как всегда по утрам, толклось полно народу. Загорелые дочерна римляне в одних набедренных повязках и сандалиях упражнялись с тяжелыми кожаными мячами и железными гирями. Некоторые дрались на легких мечах, и после дворцовой тишины звон оружия казался особенно громким.

— Займитесь чем-нибудь другим, — сказал им Брут, не сводя глаз с Октавиана.

Он терпеливо дожидался, пока люди сложат оружие и оставят их одних. Легионеров явно снедало любопытство, но для урока, который собирался дать Брут, зрители были ни к чему. Он хотел чувствовать себя непринужденно.

Когда ушел последний солдат, Октавиан повернулся к сопернику и плавным движением вынул меч, вставая одновременно в круг, нарисованный на песке площадки. Брут надеялся, что Октавиан совершит какой-нибудь промах, — иначе придется нелегко; ведь Октавиан тоже выиграл серебряные доспехи на том памятном турнире. Соперник Брута был моложе и проворнее, зато Брут держал меч так, словно он рос у него из руки. Ему удалось отыскать свой меч после боя у дворца, прежде чем его нашли солдаты, собиравшие оружие. Полководец тренировался, невзирая на боль, — он хотел восстановить прежнюю ловкость именно ради этого поединка.