— Ты понимаешь, что делаешь?! — проревел Юлий, багровея от гнева. — Как твое имя?

Агенобарб от удивления чуть отступил назад.

— Агенобарб, — ответил он, подавляя желание добавить «господин». Он почувствовал, как солдаты за его спиной напряглись, и уже готовился отдать приказ атаковать.

— Как посмел ты, Агенобарб, обнажить против меня меч? Как ты посмел? Ты нарушил свой долг! Радуйся же, что никто из твоих и моих людей не погиб, или тебя повесили бы еще до рассвета.

Агенобарб смущенно моргнул.

— У меня приказ…

— Приказ от кого? От Помпея? А разве по закону он до сих пор остается диктатором? Перед тобой законопослушный римский полководец, а ты лепечешь о приказах Помпея! Хочешь смерти? Кто ты такой, чтобы подвергать опасности столько жизней? Сенатор? Ты проиграл, командующий. Тебе здесь нечего делать. — Юлий с отвращением отвернулся от Агенобарба и обратился к воинам, которые не сводили с него глаз: — Я возвращаюсь в Рим и снова займу должность консула. Это не противоречит законам. Вы мне не враги, и я не стану проливать кровь своего народа, если меня не вынудят.

Не обращая внимания на Агенобарба, Юлий направил коня вдоль строя; охранники не отставали. В какой-то миг Агенобарб колебался, не крикнуть ли все же сигнал к атаке, но тут один из всадников, словно прочитав его мысли, предостерегающе улыбнулся и покачал головой. Агенобарб вспомнил, что Цезарь назвал его командующим, и слова замерли у него на языке.

Издали доносился голос Цезаря:

— За ваши сегодняшние действия я вправе разоружить вас и продать в рабство. Вот и сейчас я вижу у вас обнаженные мечи и поднятые копья. Не толкайте меня на крайние меры. Я римский военачальник и предан Риму. Я веду галльские легионы, я представляю сенат и закон. Даже не думайте поднимать на меня оружие.

Слова Цезаря обрушивались на окруженных солдат, окончательно приводя их в смятение. Они медленно опускали копья и мечи. Юлий развернул коня и поехал обратно, продолжая говорить:

— Не для того я пришел сюда после десяти лет войны, чтобы сражаться против моего народа. Вас ввели в заблуждение. Даю вам слово — если вы сразу сложите оружие, никого из вас не убьют. — Он окинул взглядом воинов. — У вас есть выбор. Ведите себя благоразумно, и вас не лишат чести. Помните о своем положении. Я не обязан быть милосердным к предателям Рима, каковыми могу счесть вас.

Юлий опять поравнялся с Агенобарбом, и тому пришлось смотреть против солнца. Вместо Юлия он видел лишь темное пятно на фоне яркого света.

— Итак? Они оказались здесь из-за твоей глупости, — спокойно произнес Юлий. — Ты хочешь, чтобы люди погибли ни за что?

Агенобарб, онемев, покачал головой.

— Тогда распусти их и приведи ко мне офицеров. Нужно обсудить условия капитуляции.

— Но ты нарушил закон, пойдя на Рим, — упрямо проговорил Агенобарб.

Глаза Юлия сверкнули.

— Верно, а диктатура допускается лишь как временная мера. Знай, командующий: иногда нужно поступать не по закону, а по совести.

Агенобарб взглянул на своих воинов.

— Ты даешь слово никого не наказывать? — спросил он.

Юлий не медлил ни секунды:

— Я не стану проливать римскую кровь, пока меня не вынудят. Даю тебе слово.

Казалось бы — ничего особенного, если к тебе обращаются с уважением, но Агенобарб тут же позабыл о своем порыве — желание отдать жизнь куда-то улетучилось.

Он кивнул Цезарю:

— Хорошо, господин. Я согласен.

— Отдай мне меч, — потребовал Юлий.

На мгновение их взгляды встретились, затем Агенобарб протянул меч, и ладонь Юлия сомкнулась на ножнах. Этот знаменательный жест видели все.

— Ты поступил правильно, — сказал Цезарь и галопом поскакал к своим легионерам.

Помпей стоял на причале в Остии и смотрел в сторону Рима. В небольшом портовом городке царило спокойствие, словно местным жителям не было никакого дела до происходящего. За многие годы в сенате Помпей усвоил, что большинству людей совершенно безразлично, чем занимается правительство. Жизнь их протекает своим путем. И в самом деле, кто бы ни был консулом — хлеб все равно нужно печь и рыбу нужно ловить.

За спиной Помпея трещал в пламени последний корабль, и он обернулся, чтобы посмотреть на море. Теперь кое-кому не будет безразлично. Владельцы торговых судов разорены, ибо Помпей приказал сжечь все корабли. Цезарь не сможет пуститься за ним в погоню, пока диктатор не соберет войско.

Даже сюда долетал рев пламени. Достигнув парусов, огонь мгновенно пожрал просмоленную ткань. Помпей надеялся, что солдаты догадались собрать с судна все ценное, прежде чем его поджечь.

Три прочные триремы, покачиваясь на волнах, ждали оставшихся сенаторов и самого Помпея. Огромные весла очистили от водорослей, уключины смазали. Ветер дул в сторону моря. Помпей был доволен, что отплывает последним, и никак не мог решиться покинуть причал, хотя время уже настало. Есть ли у него вообще выбор? До недавнего времени диктатор полагал, что перехитрил Цезаря, когда приказал ему возвращаться. Любой другой полководец вернулся бы с небольшой свитой, и на него легко нашлась бы управа.

До сих пор Помпей не понимал, почему Цезарь решил рискнуть всем, чего достиг, и двинулся на юг. Регул, вероятно, потерпел неудачу и погиб, выполняя приказ. А его безуспешная попытка наверняка помогла Цезарю понять истинные намерения диктатора.

Посылая Регула, Помпей полагал, что тот сможет выдержать пытки. Так глупо! Сломить можно кого угодно — достаточно подобрать ключ к душе человека, а это только вопрос времени. Хотя и теперь Помпей сомневался, что выкован тот ключ, которым можно открыть душу Регула.

Последняя лодка с корабля Помпея ткнулась в причал, и на берег выпрыгнул Светоний. Он поднимался по холму, раздуваясь от важности. Диктатор повернулся к Риму, который чувствовал даже на расстоянии. Агенобарб до сих не появился, и, возможно, его нет в живых. Жалко терять людей, но если Юлия хотя бы задержали — это того стоило. Помпей и подумать не мог, что окажется так трудно вытащить сенаторов из города. Он испытывал сильное искушение бросить бесчисленные ящики с их добром прямо на причале — пусть заберут матросы торговых судов. С домочадцами сенаторов тоже хватало хлопот; Помпей ограничил число рабов для каждой семьи и позволил взять с собой не больше трех человек. Сотням рабов пришлось возвращаться в Рим. Со всего побережья собрали множество кораблей — несколько судов не пригодились, и их сожгли.

Помпей натянуто улыбнулся. Сам Цезарь не в состоянии сотворить флот из ничего. У Помпея впереди целый год, что-бы собрать и обучить армию, и тогда — добро пожаловать, Юлий!

Подошел Светоний, и Помпей взглянул на его тщательно отполированные доспехи. За последние недели Светоний стал для диктатора незаменим. Кроме всего прочего, Помпей знал, как тот ненавидит Цезаря. Приятно иметь рядом человека, которому можно доверять, и уж кто-кто, а Светоний не станет ставить под сомнения приказы Помпея.

— Лодка для тебя готова, господин, — произнес Светоний.

Помпей сухо кивнул.

— Я прощался со своей страной, — объяснил он. — Теперь я не скоро сюда попаду.

— Но это обязательно случится, господин. А Греция для многих стала второй родиной. Мы с корнем вырвем измену.

— Конечно, — ответил Помпей.

Их окутал дым от догорающего корабля, и Помпей слегка вздрогнул. Иногда он боялся, что на горизонте покажутся легионы Юлия, а он не успеет покинуть город. Не желая терять ни одной лишней минуты, диктатор не сделал жертвоприношений в храмах, хотя следовало бы. Зато если неожиданно появится неприятель и поскачет прямо на него, Помпею достаточно ступить в лодку, и вскоре он будет на корабле, недосягаем для врага. За последние две недели ему выдалась первая минута без спешки, и Помпей немного успокоился.

— Как думаешь, Светоний, Цезарь уже в городе?

— Возможно, господин. Но в любом случае он там не задержится.

Собеседники смотрели на восток, словно могли увидеть там родной город. Вспомнив молчаливые сборища на римских улицах, по которым уходили его легионеры, Помпей поморщился. Многие тысячи горожан вышли поглядеть на отъезд сенаторов. Никто не осмелился выкрикивать насмешки или угрозы, даже из самой гущи толпы — слишком хорошо римляне знали Помпея. Однако лица людей выражали многое, и Помпей негодовал. По какому праву они так на него смотрят? Он отдал Риму свои лучшие годы. Он был сенатором, консулом, диктатором. Он подавил восстание Спартака, а потом мятежи многих мелких вождей и царьков — всех и не упомнить. Ему удалось разделаться с Титом Милоном. Помпей был настоящим отцом города, а теперь римляне хранят зловещее молчание — словно они ничем ему не обязаны.