Они успели.

Самарин напрасно волновался, забыв, что он все-таки в далеком будущем, где техника более совершенна, чем в его отсталом времени. Парашют оказался автоматическим. Он реагировал на вес тела своего клиента. Лететь на нем было одно удовольствие. Самарин полулежал в удобном кресле, в которое превратился так удививший его стульчак. Мгновенно раскрывшимся крылом управлять было легко и просто. Вокруг него коршуном кружил Сигизмунд Трэш, отчаянно жестикулируя. Чуть поодаль тревожно ерзал в своем кресле Шур. Две точки справа над головой, скорее всего, были Харпером и Максом.

Воздух лез обниматься, стараясь примоститься рядом на краешке. Фамильярно трепал уши и ерошил волосы.

Трэш тыкал пальцем в пространство. Самарин осторожно глянул вниз. То, что он принял вначале за заросли кустарника, оказалось зарослями деревьев. Их широкие, раскидистые кроны были плоскими, как лужайки. Они сливались одним сплошным, шевелящимся газоном. Широкие листья ложились друг на друга внахлест, почти не оставляя просветов, через которые можно было бы составить представление о характере поверхности. А вдруг там болото? – испугался Самарин, инстинктивно поджимая ноги. Как только они коснулись зелени, и нагрузка уменьшилась, парашют с тихим шелестом начал складываться. Самарин раскинул руки, стараясь за что-нибудь уцепиться. Мимо все мелькало, как на картинах колористов, которые он видел на выставке в ЦДХ (около тысячи лет назад?). Черные и зеленые пятна. Он ударялся о ветви. Щеку ожгло, словно ударом хлыста. И наконец пятки соприкоснулись с землей. Он ожидал парализующей боли, но ноги почти беспрепятственно погрузились по колени во что-то мягкое, похожее на промокшую перину. В нос ударил затхлый запах гниения. Болото, – обречено согласился сам с собой Самарин, заваливаясь на спину. В лицо ударили десятки блистающих копий. Они рассекали полумрак джунглей неумолимыми прямыми. Самарин чувствовал себя в шкафу иллюзиониста, когда тот протыкал картонные стенки клинками под восторженный рев публики.

Некоторое время Самарин смотрел вверх. Кроны сравнительно невысоких кривых деревьев смыкались над ним, словно прохудившаяся крыша, сквозь щели которой солнце пыталось дотянуться до самого дна. Самарин попробовал отстегнуть парашют. Вязкая почва, образованная перегнившей листвой, не позволяла принять устойчивое положение. После нескольких бесплодных попыток встать вместе со стульчаком Самарин сдался и отстегнул карабины и пряжки, оставаясь почти в лежачем состоянии. Освободившись от парашюта, он наконец принял вертикальное положение и осмотрелся. Глаза потихоньку привыкали к полумраку. Вскоре он обнаружил, что кое-где попадаются небольшие кочки. Если перепрыгивать с одной на другую, то можно передвигаться достаточно быстро.

Рядом отчаянно затрещало, и метрах в пяти от Самарина ухнул Трэш, оставив после себя вертикальную просеку, которой немедленно воспользовалось солнце, чтобы ворваться на территорию вечных сумерек. Самарин живо представил себе, как эта картина выглядит сверху: вот они один за другим, будто брошенные камни, падают в зеленое море, оставляя после себя черные воронки.

Трэш, сквернословя, пытался выдрать ноги из перегноя. Откуда-то справа раздался крик. Затем еще один. Ему ответили слева. Так переговариваются грибники, боясь заблудиться. Трэш, прислушиваясь, наклонил голову, скосив глаз точно ворона.

– Харпер, – комментировал он, – а вот Шур. Макс. Все на месте.

– Эгей! – крикнул он, сложив ладони рупором.

– Эй! Эй! Эй! – ответило ему не то эхо, не то призраки. Из-за деревьев показался Шур. Следом, с трудом передвигаясь, волочились Харпер и Макс.

– Это, кстати, еще не джунгли, – обрадовал их Шур, – не бойтесь, через пару миль мы выйдем на открытое место.

– Пару миль!? – завопил Трэш. – Пару миль… да мы полжизни на них потратим.

– Спокойно, – остановил его Шур, – так, мистер…

– Можно просто Макс.

– Очень приятно. Эдвард. Макс, я и Самарин полезем на деревья. Нам нужно как можно больше нарвать листьев. Выбирайте побольше и поплотнее. Будем делать лыжи.

Лазать по этим деревьям было довольно простым занятием, чему способствовали многочисленные наросты и бугры, которыми покрывались скрученные, скособоченные стволы. Сорванные листья сбрасывали Харперу и Трэшу, которые сортировали их и аккуратно складывали.

Спустившись вниз, Шур продолжил уроки выживания. Многие деревья были, словно проволокой, обвиты каким-то вьющимся растением (Шур назвал его по-научному, но все моментально забыли). Используя лазерный нож, Шур нарезал вьюн (назовем его так) и принялся мастерить нечто вроде лаптей. Широкие, упругие листья, связанные вместе, держали приличный вес и позволяли достаточно уверенно передвигаться на местной зыбкой почве.

Шли следуя интуиции Эдварда Шура. Шли на запад, высоко вскидывая колени. Перегнившая грязь липла к листьям тяжелыми комьями. Колени болели невыносимо. В мышцах скапливалась молочная кислота, угрожая будущей болью. Несколько раз останавливались. Шур, Макс и Самарин снова забирались на деревья и рвали листья, чтобы заменить пришедшие в негодность «лыжи».

К концу дня кочек стало попадаться все больше и больше, а почва стала тверже. Правда, с деревьев свисали на длинных и очень прочных нитях омерзительные зеленые гусеницы размером с ладонь. Висели они достаточно мирно, но если попадали за шиворот, то оставляли на теле красные болезненные следы. Вскоре почти все чесались.

Под вечер услышали шум воды, и Шур поднял руку, подавая знак к остановке.

– Река, – глубокомысленно изрек Харпер.

На его опухшем от комариных укусов лице глаза можно было найти, лишь поднявшись вверх по течению двух соленых ручейков, вытекавших из еле заметных щелей. Как он разбирал дорогу, одному Богу известно. Бедный старик.

Шуру удалось заставить всех пройти еще немного и выйти на берег реки.

– Аракунага, – сказал он, раздвигая ветви. – Она впадает в Срединный океан. А начинается в предгорьях Саропт, в самом сердце Горного Уркана.

Аракунага извивалась желто-коричневым телом под низко нависшими деревьями. На противоположном берегу тянулась за горизонт колыхающаяся субстанция сельвы.