— Надо было вышвырнуть его за борт возле Мокрой Мороси, — сказал король, стараясь унять гнев. — Да его и пламень, коим Хель умерших в тени обращает, не пробрал бы: гнилой насквозь…

— Вы слишком строги к людям, — улыбнулась девушка, — старичок со странностями, но умеет ценить прекрасное.

— А вы слишком забывчивы, дорогая, — насупился Конн, — Помните, как вас ранили в моем дворце, когда начался бунт? Помните Корабль Мертвецов, который чуть было не увлек вас на Серые Равнины? Или Ариман околдовал вас? Я проделал опасный путь, чтобы разыскать и вернуть к жизни свою возлюбленную, и вот, застаю ее возле холста, толкующую с каким-то гнусным колдунишкой о живописи!

«Полегче, государь, — шепнул By, так и не покидавший плеча Конна. — Я уверен, что Король фоморов врет, и перед нами только дух Эльтиры».

— Вы так странно со мной говорите. — Девушка задумчиво мяла кисть в тонких пальцах. — Я помню — это вас ранили, там, во дворе тарантийского дворца. Я открыла дверь, этот смешной рыцарь в нижнем белье внес вас в дом… Потом шум, какие-то люди… Горбун… Уколол меня чем-то, противный… Или не он уколол? Потом было очень холодно, снег… Какая-то изба, полная дыма, старуха в странной одежде… пляшет, кричит что-то… Я думала, все это сон. Я долго болела в Тарантии, но потом Эвраст прислал своих людей, и они увезли меня сюда, на этот прекрасный остров.

— Эвраст? — вскричал король. — Еще того не легче! Кто такой Эвраст?

— Хозяин здешнего замка, Король фоморов.

«Я поминал его среди спутников вашего отца, государь, — зашептал дух-хранитель. — Когда-то Конан спас его в Кордаве, где этот простой немедийский селянин пытался излечиться от своего горба, в котором были спрятаны крылья, и чуть было не угодил в музей уродов на вилле одной весьма неприятной знатной дамы. Он помог Конану перебраться через пролив в подводном челне, но потом затерялся где-то в железных коридорах. Когда ваш отец сразил Короля фоморов ножом друида, тот вселился в тело несчастного Эвраста. Это его лицо виднелось на груди страшилища».

— Теперь я понимаю, почему тварь предпочитает изъясняться на немедийском, — буркнул Конн. — Бог называется, а языки выучить не может… А ты ведал, дух, что Король фоморов и Ариман — суть одно и то же?

— Нет, — пискнул Бу, — но, думаю, это не совсем так. Боги часто пользуются чужими телами, несколько изменяя их себе на потребу. Думаю, Ариман не всегда использует Эвраста, ему в нем тесно.

— Я уже запутался, — досадливо сплюнул король, и Эльтира сделала круглые глаза, заметив этот неприличный жест. — Ариман — Король фоморов — Эвраст…

— Кто-то тут поминал мое имя? — раздался приятный голос, говоривший по-немедийски.

Из маленькой дверки в углу комнаты возник стройный человек в сером камзоле и таком же сером берете, украшенном желтым пером цапли. Жидковатые глаза под светлыми бровями смотрели приветливо, жесты человека были мягки и вкрадчивы, как у кота.

— Эвраст, дорогой. — Эльтира подбежала к нему и нежно взяла за руку. — Ты ведь говорил, что посланцы все объяснили королю Конну. Мы с ним обручились, но это была ошибка, я ведь не знала, что мой нареченный — ты!

— Я не совсем точно выразился, милая, — с легким поклоном отвечал человек в сером, — когда мои посланцы забирали тебя, короля рядом не было. Они оставили сообщение, но государь его, кажется, не получил. Надо вернуть ему знак вашего союза, думаю, тебе это лучше сделать самой.

Эльтира, потупив взор, подошла к Конну.

— Ваше Величество, — сказала она, с поклоном протягивая золотое кольцо, некогда подаренное королем, — я знаю, вы любили меня и оказали большую честь, предложив стать вашей супругой. Однако произошла ужасная ошибка. Это кольцо — знак того, что я принадлежу другому. — Она вытянула палец и на нем тускло сверкнул железный перстень. — Отец ничего мне не рассказывал, он, как и все ученые, человек рассеянный, но Эвраст побывал у нас, когда я была еще маленькой девочкой, и оставил залог своей любви… А сейчас, когда мы вновь встретились, я полюбила его всем сердцем. Простите…

Немедиец стоял рядом, скрестив на груди руки. Ни торжества, ни надменности не было на его лице — только вкрадчивая кошачья улыбка гуляла на серых губах. Конн вспомнил ярость Арракоса, когда он сам оказался удачливым соперником аргосца и Эльтира шепнула ему «да». Что выкрикнул тогда Арракос? «Конечно, она предпочла сюзерена вассалу…» Конн не был вассалом Короля фоморов, но он был пленником, и сила была на стороне человека в сером.

— Эльтира, Эль, — пробормотал король, невольно принимая из ее рук золотое кольцо, — я пришел за тобой… Тебя околдовали, милая моя девочка, я не верю, что ты могла отдать свою любовь этому чудовищу…

— Я понимаю, что гордость ваша уязвлена, — сказала девушка и щеки ее вспыхнули, — но сердцу не прикажешь! И недостойно вас, человека благородного, так отзываться о более удачливом сопернике. Эвраст вовсе не чудовище: он очень милый и заботливый, он подарил мне чудесные краски, и теперь я могу рисовать живые картины…

— Живые картины?

— Взгляните, месьор, не правда ли, они прекрасны?

Конн подошел к холсту, на котором было изображено огромное развесистое дерево. У него было три ствола, сраставшихся у самой кроны. Широкие ветви тянулись над землей, расходясь веером, бросая ласковую тень на траву и цветы. И стволы, и ветви были густо перевиты толстой ярко — желтой лианой. Возле корней сидел дятел с красным хохолком и печально смотрел… Конну показалось, что птица смотрит прямо ему в глаза, и легкий ветерок колышет красные перья.

Как будто слезы навернулись — король мигнул, и картина ожила. Он увидел Марабуэля, с озабоченным видом прохаживающегося возле основания стволов, и двух дриадок в полупрозрачных зеленых накидках, сидевших на ветвях.

— Какой смешной! — захлопала в ладоши Эльтира. — Руки — ноги, как у человека, а голова, как у дятла. Давай я пририсую ему шляпу с пером!

— Не смей! — крикнул Конн. — Это ты намалевала поползень?

— Что значит «не смей»? Что значит «намалевала»? Как вы изъясняетесь, месьор? Да, я нарисовала эту прелестную желтенькую лианку, она очень украсила дерево. Желтое на темно-зеленом — это так изысканно. Не правда ли, дорогой?

— Чудно, — улыбнулся по-кошачьи Эвраст.

— Господину главнокомандующему тоже понравилось. А вот этот месьор, — она кивнула на Конна, — ничего не понимает в искусстве. И мало того, чуть что — пускает в ход кулаки. Бедному Тавискарону шлем разбил… Ах, негодник, что он делает?!

Последнее восклицание относилось к происходящему на картине. Марабуэль, присев, деловито долбил клювом жилистое основание удави-поползня.

— Да он хочет моей лиане корешки испортить! — взвизгнула Эльтира. — Ну, я ему сейчас…

Она поспешно окунула кисть в черную краску и уже хотела наложить мазок, но Конн успел схватить ее за руку.

— Остановись, — вскричал он, — это все по-настоящему! Ты погубишь жилище дриад!

— Ах, оставьте, — Эльтира с силой вырвала руку, — у вас отвратительные манеры! Это, наверное, киммерийская кровь взыграла… Я сама знаю, что картины — настоящие, и все это где-то происходит. Но мне-то что за дело? Я художница и не потерплю, чтобы кто-то портил мои шедевры!

— Все еще хочешь ее забрать? — негромко спросил немедиец, подходя к королю и кладя ему на плечо легкую руку. — Поверь, магия здесь ни при чем, она и раньше умела это делать, я только дал нужные краски и кисти…

Конн дернул плечом, стряхивая пальцы Эвраста.

— Не верю тебе, — сказал твердо. — Здесь все пропитано колдовством, так говорил еще отец. Заберу ее отсюда, пусть даже силой…

— Ну конечно, — улыбнулся Эвраст, — уж твой-то отец перед насилием никогда не останавливался. Что ж, придется тебе еще кое-что показать, мой юный друг. Видишь ли, — он понизил голос почти до шепота, — прекрасная Эльтира не совсем та, за кого ты ее принимаешь. Она не дочь Альфреда.

— Это неважно…

— Не торопись! — Немедиец наставительно поднял палец. — Поспешность в делах брака (а ведь ты до сих пор надеешься похитить эту особу и сделать своей супругой) часто приводит к непоправимым последствиям.