Вопль куннов оборвался, сменившись звенящей тишиной. Воины все еще сжимали в руках луки, а кони их уже пятились, словно пораженные этим невиданным зрелищем не меньше людей. Гнедой Опаса хрипел и прижимал уши.

— Колдовство! — выдохнул вожак куннов.

— Колдовство — о — о! — эхом откликнулись его воины.

Опас погрозил ругам палицей.

— Проклятые кудесники! Ничего, мы еще посчитаемся с вами!

Выкрикнув эту бессильную угрозу, Опас Резвый исчез со своими людьми между каменными стенами. Никто не стал их преследовать: руги казались озадаченными историей со стрелами не меньше куннов.

Мидгар подъехал к лежащему на снегу брату, соскочил с лошади и перерезал путы.

— Ты остановил стрелы? — спросил он.

— Нет. — Ярл глядел в землю, стыдясь своего недавнего пленения.

— Тогда кто это сделал?!

— Ну я сделал, — послышался тут ворчливый голос дядюшки Гнуба, о котором все успели забыть. — Эка невидаль! Наконечники-то у них каменные, кремневые, а кремень хоть и крепок, да больно сговорчив. Заговорить сей минерал — плевое дело.

Гном выбрался из-под лисьей шкуры, под которой укрывался все это время, и торжествующе уставился на людей. Он ожидал похвал, но тут Конн потребовал поспешить и немедленно отправляться в путь.

— Мы должны успеть, — сказал король, пристально вглядываясь в лицо девушки. — Кажется, ей хуже.

— Вы езжайте, — сказал рыцарь, — а я посмотрю, не требуется ли местным жителям какая-нибудь помощь.

Мидгар удивленно глянул на кампанария.

— Ты говоришь о данниках?

— Кто бы они ни были, это люди, на которых напал жестокий враг.

— Убитым ты не поможешь, а те, кто уцелел, давно спрятались в своих подземных убежищах и завалили входы.

— И что же, они никогда не выходят из своих жилищ?

— Только летом. А оно наступит не скоро.

Рыцарь вынужден был поверить ругу на слово, и отряд двинулся в путь. Дагеклан хотел было вернуть одолженную одежду, но Мидгар остановил его.

— Может быть, в твоей стране принято так легко одеваться, — сказал он, — но здесь ты скоро замерзнешь, особенно если будешь ходить без обуви.

— Мне показалось, что земля под снегом довольно теплая, — сказал рыцарь.

— Ее согревает подземное пламя, но зимой все же лучше ходить в сапогах. Оставь себе одежду, это не слишком богатый подарок для друга, оказавшего нам неоценимую помощь. Думаю, смогу отблагодарить тебя более достойно, осушив с тобой Чашу на тризне, которую мы справим по моему отцу.

Дагеклан не смог скрыть удивления.

— Сожалею, что твой отец оставил этот мир, — сказал он, — но я слышал, как несчастный каприец говорил, что Таркинай приезжал к ним прощаться. Значит, это случилось позже? Если так, кто принес тебе скорбную весть?

— Великий Таркинай скончался до того, как локапалы похитили Священную Палицу. По обычаю предков мы возим почивших вождей по городам и селениям, дабы подвластные племена могли выразить свою скорбь. Данники столь преданы своим властителям, что наносят себя всяческие увечья в знак траура. Ты мог это заметить. Коварный Опас напал на Каприю и специально отпустил того человека, чтобы заманить нас в ловушку.

— Однако месьор Резвый поступил весьма достойно, согласившись на поединок, хотя закончил его не лучшим образом.

— Не думай о нем слишком хорошо. Он знал, что Священную Палицу следует завоевать в честном бою, иначе она утратит свою силу, только поэтому не осмелился сразу расстрелять безоружную дружину. А когда понял, что не сможет тебя одолеть, гнев затмил ему разум. Как мне до того…

И наследник Таркиная снова погрузился в молчание.

— Эй, Железная Рука, — шепнул сзади гном, — вы заметили, как назвал вас руг? Теперь даме наверняка окажут помощь. Я бы тоже хотел стать вашим другом, только не знаю, правильно ли поступил. Эта палица, которой так грозно размахивал кунн, она ведь тоже каменная, но я не стал лишать ее силы… И терзаюсь теперь сомнениями…

— Вы поступили как муж чести, месьор гном, — прочувственно отвечал рыцарь, — если бы оружие моего противника было заговорено, это было бы не по правилам, совсем не по правилам!

Бубен гремел. Ему вторили колокольчики и бубенцы, пришитые к одеянию Матери, — звенели без устали, в лад, дополняя, а иногда перекрывая рокот бубна. Эта странная, завораживающая музыка, вначале нежная и мягкая, почти неуловимая, потом все более неровная, сбивающаяся в причудливую какофонию гудения и звона, росла и крепла… Частые, сильные удары постепенно сливались в один непрерывный, все возрастающий гул.

Густой запах конопляных листьев, брошенных в очаг, наполнял избу. Отблески огня играли на бревенчатых стенах, выхватывая на миг сосредоточенные лица мужчин и женщин, сидевших на длинных узких лавках по обе стороны комнаты: мужчины вдоль западной, женщины вдоль восточной стены. Они неотрывно следили за Большой Мартогой, кружившейся в бешеном танце.

Полы ее длинного одеяния, сшитого из козьих шкур и называемого хамнааром, летали, взметая пыль с земляного пола. На плечах поблескивали две полированные деревянные фигурки воронов, обращенные клювами друг к другу. Это были разведчики: им предстояло вызнать дорогу туда, куда собиралась отправиться их хозяйка. Вдоль рукавов по швам были вшиты тонкие меховые полоски, снятые с ног рыси, к левому локтю крепился шнур из девяти кожаных ремешков.

Сзади на плечах хамнаара тускло мерцали два медных кольца, продетые сквозь глазницы полосатых семи — хвостых змей — по девять на каждом кольце. Танцорка поводила плечами в такт ударам бубна, и змеи, казалось, оживали, извиваясь и взлетая под звуки музыки. Колокольца и бубенцы подвешены были на пяти связках между лопатками — они громко бренчали при каждом движении Мартоги.

Спереди хамнаар был обшит шнурами с многочисленными узелками. Вдоль подола левой полы тоже были прикреплены змеи, однохвостые, свисавшие до самой земли. На правой поле змей не было, она достигала лишь колена Матери, открывая теплую меховую обувь.

Седые волосы Мартоги стягивала налобная повязка, завязанная кожаными ремешками и украшенная короткими, ровно остриженными сверху вороновыми перьями. На ней были пришиты медные «глаза» — металлические пластинки на красной ткани. К нижнему краю околыша крепилась нитка из сухожилий, унизанная волчьими зубами и красными бусинами, а сверху поблескивали два медных рога с красным и голубым лоскутьями на острых концах.

Все это было сейчас неразличимо — облачение танцорки слилось в один пестрый стремительный вихрь — но Конн, сидевший посреди комнаты на белой кобыльей шкуре, запомнил все детали ее одежды во время долгого ожидания, предшествовавшего началу магического танца.

Король страшился встречи с Большой Матерью, страшился даже после того, как Дагеклан и гном оказали ругам очень важные услуги и те признали чужестранцев своими друзьями. Страх за жизнь Эльтиры горячей волной поднимался в груди, когда он думал, что Мартога может отказаться помочь девушке: кто знает, какие жестокие древние обычаи может блюсти эта женщина, главная колдунья племени ругов?

Конн проклинал себя за то, что поддался на уговоры фаллийца и пустился в это отчаянное путешествие в надежде вернуть Силу багровому камню, а более — в надежде излечить девушку. Надо было оставаться в Таран — тии и принять бой. Как он мог поверить, что большая часть его приближенных — предатели? Богуз лукавил, несомненно лукавил, преследуя свои цели. Говорил, что все рассчитал там, на своем Фалле, а сам стал жертвой каких-то локапал, более похожих на обезьян из южных лесов, чем на древних созданий, поставленных небожителями охранять стороны света. Нет, бегство недостойно короля, отец не одобрил бы его поступок…