Князь Владимир повелел своим достойным воеводам Фёдору Волку, Стасу Косарю и Ивану Путяте спешно двинуться с дружинами навстречу печенегам, сам же остался в Киеве, чтобы собрать рать из Белгорода, Чернигова и Искоростеня. Ещё поджидал Добрыню из Новгорода, который шел в Киев с крепкой дружиной.

Но, как ни быстро шли киевские воеводы навстречу печенегам, они не успели-таки задержать на Суле летучую печенежскую конницу. Она одолела Сулу и растеклась по русской земле. Печенеги грабили селения, сжигали их, уводили в полон отроков и отроковиц, юных мужей, дев - всех, кто мог нести ярмо рабства.

Владимировы воеводы перехватили главную силу печенегов на реке Трубеж и остановили её. В большую сечу россияне не ввязались, но и отходить не были намерены. Да и спокойной жизни не давали ворогам: по ночам то тут, то там в их стане появлялись небольшие отряды удалых русичей, они снимали сторожевых воинов, угоняли сотнями лошадей, порой вступали в стычки. Но недолго они занимались этим: подошел с ратью князь Владимир и запретил вольности:

- Зачем терять воинов, коль битва надвигается.

Всё замерло в предгрозовой тишине по левому и правому берегам Трубежа. Было похоже, что никто не хотел первым начинать большую сечу. Князь печенегов Кучум и вовсе не желал воевать с Русью, но в орде были многие другие князья, вожди колен, которые давно жаждали добычи на русской земле. Они собрались на совет и вынудили князя Кучума идти войной на Русь, а теперь побуждали к сече, потому как побаивались долгого противостояния сил, считая, что у россиян они с каждым днём прибывают. Решили печенеги, что не резон им впустую жечь костры и ждать себе погибели.

Однажды на левом берегу Трубежа появился князь Кучум в окружении вождей колен и послышался громкий призыв:

- Эй, князь русов, иди к реке, спросить хочу! Владимир позвал воевод, взял с собой отряд гридней, сел на коня и приблизился к берегу реки.

- Чего тебе нужно, степной батыр князь Кучум?

- Долго ли будем костры палить?

- Иди с Богом домой. Кто тебя держит? А не уйдешь - три зимы буду стоять на сем рубеже, да придет час, и погоню в твое изначальное место.

- Кто выстоит три зимы? Плохо думаешь! Выпусти своего усмана[41], а я своего. Пусть борются.

- А после? - спросил Владимир.

- Если твой усман бросит моего на землю, то не будем воевать три года. Если же мой усман бросит твоего на землю, то будем разорять тебя три года.

Задумался князь Владимир: велика плата за поражение от печенежского богатыря, коих он знал. Где найти равного? О Добрыне вспомнил - вон он за спиной в седле сидит. Но стар уже, не осилит печенега. Алешу Поповича мысленно оглядел князь. Сей богатырь и пошел бы на печенега, но с мечом в руках: горяч и увертлив. В рукопашной же борьбе не выдюжит…

А печенежский князь ответа ждал, удачи князю Владимиру желал. И тут, как всегда в трудную минуту, выручил мудрый дядюшка Добрыня:

- Скажи Кучуму, что наш богатырь дома остался, палицу кует. Да будет через неделю.

- Прождет ли семь дней печенег, не ринется ли?

- Подождет, - твердо заверил Добрыня.

Так и крикнул князь Владимир через водный рубеж и добавил:

- Покорми коней на моих травах, там и сойдутся усманы.

Покачал головой Кучум и уехал в степь. Владимир тоже вернулся в стан да был невесел, Добрыню пожурил:

- Знаешь же, дядюшка, сраму не потерплю.

- Великий князь-батюшка, не печалься. Не найдем богатыря - сам выйду. Уж я ему покажу..;

Князь не стал слушать Добрыню. Он знал, что Русь никогда не скудела богатырями, и велел для начала поискать таких в рати. И не ошибся. Лишь только ратники услышали, что князь ищет богатыря, как к шатру Владимира пришел неказистый пожилой мужичок, а за его спиной стояли четыре дюжих молодца. Мужичок, которого звали Глебом, решительно откинул полог шатра, князя позвал.

- Зачем тревожил? - спросил князь строго, выходя из шатра.

- Вот пришел я, князь-батюшка, в твою дружину с четырьмя сынами, - заговорил Глеб, - но есть у меня меньшой сын, коему велено дом от татей оберегать…

- Какой прок от меньшого, - недовольно произнес князь. - Вижу твоих молодцев, уж коль они не справятся с печенегом…

- Да ты погодь, князь-батюшка, - в свою очередь перебил Глеб. - С самого детства никто его не бросил оземь. Однажды я бранил его, а он мял воловью кожу, так он рассердился и разодрал шкуру пополам.

- Дом-то далеко?

- Пешим четыре дня, конем - два.

- Звать-то меньшего как?

- Ян. Ещё Усмошвец-Кожемяка. Прозвище такое в селе. Я же Глеб.

Князь Владимир позвал Добрыню и, когда он вышел из шатра, сказал:

- Посади деда в кибитку, лучших коней дай четыре пары, отроков с ним пошли. Куда он скажет, туда пусть и едут. - Князь велел Глебу: - Чтобы через два дня был здесь.

- Через три дня, князь-батюшка, через три, - твердо проговорил Глеб.

- Ладно. Пусть печенеги потомятся, - ответил князь.

Воины Добрыни собрались в путь мигом. Глеба посадили в кибитку, и отряд в десять человек, ведя на поводу по лошади, умчал на север.

Печенеги в эти три дня не давали покоя русичам. Они переправляли через Трубеж табуны коней и пасли их вблизи русского стана. Зная коварство печенегов, князь Владимир каждый час ждал их нападения: ведь с табуном могли прийти не только пастухи, но и воины. Но все обошлось без сечи.

Через три дня, как и сказал Глеб, посланцы вернулись. В кибитке рядом с отцом сидел его младший сын Ян Усмошвец. Его круглое лицо с ярким румянцем на щеках, толстые мягкие губы, чуть вздернутый нос и голубые глаза под копной волос соломенного цвета - всё светилось добродушием. А под холщовой рубахой таилось что-то диковинное, будто камни-голыши были привязаны к телу: на груди, на плечах, на руках всё бугрилось. Когда же Ян вышел из кибитки и встал рядом с малорослым отцом, то оказался лишь на несколько вершков выше его. Он низко поклонился князю и с детской наивностью спросил:

- Ну где тут чего? Кому я надобен? Князь Владимир невесело усмехнулся:

- Ой, богатырь, красна девица, осрамишь ты меня. Три года будут зорить державу вороги.

Глеб-отец поспешил к князю, поманил его пальцем, чтобы пригнулся, и пропел на ухо:

- Ты, князь-батюшка, вели рассердить его!

- Да как?

- Быка ярого, железом опаленного выпусти на него.

- А ежели сомнет зверюга? - усомнился князь.

- Делай, как велю, батюшка, - властно произнес Глеб.

Князь послушался, распорядился. В стан привели матерого быка на двух сыромятных растяжках, которые держали крепкие молодцы. На огне прут каленый засветился. Его взял брат Яна Данила, прижег быку заднюю ляжку и крикнул:

- Ну, берегись, Ивашка!

Ян выбежал навстречу быку с красной тряпицей, взмахнул ею. Разъяренный бугай, оборвав сыромятные ремни, ринулся на парня - вот-вот поднимет его на рога. Но богатырь увернулся в мгновение ока, схватил быка за левый бок и вырвал кусок шкуры с мясом. Бык заревел и снова метнулся на Яна. Тот поймал его за рога, вывернул набок голову, повел из стана и отдал скотобойцам. Сам подошел к костру, воды попросил да легкий пот на лбу холщовой рубахой вытер.

Князь наблюдал это зрелище, не моргнув глазом от удивления. Он никак не мог понять, откуда в юноше такая силища. Тут ещё Глеб-отец с досадой воскликнул:

- Ах, проказа, да он же и не рассердился! Князь ничего не сказал об увиденном, ушел в шатер и всё покачивал головой, а в груди степным жаворонком звенела душа: быть удаче! Но князь не дал ей долго звенеть, погасил песню, зная, как легко быть казнимым за благодушие. Он заметил Добрыне, который следом пришел в шатер:

- Ты бы, дядюшка, место поискал, где богатырям сойтись.

- Князь-батюшка, об этом не одной голове надо думать-заботиться. Справа сия трудная. Как можно богатырям сойтись среди реки?

- Верно мыслишь: нельзя.

- Но и на тот берег Яна одного не пустишь: дух у него упадет.