Перед тем как двинуться в поход, Добрыня позвал всех воевод, тысяцких и самого князя Владимира на Священный холм - поклониться Перуну. Добрыня знал цену этому молению. Он считал, что когда искренне помолишься богу войны, когда призовешь на помощь его громы и молнии, да услышишь благословение поднять боевой топор, молот, меч, копье, ещё боевую палицу и лук, - тогда иди на врага, и будет удача.
Добрыня-богатырь шел на холм рядом с князем Владимиром. За ними следовали воеводы Блуд, Волчий Хвост, Малк, Посвист, Триглов, иные княжьи мужи и бояре, позади - гридни, отроки. Среди воинов старшей дружины шло много торговых людей, купцов, которые хаживали за ней и вели свои караваны с товарами. Городские старцы тоже пришли на холм, возложили жертвы к подножию Перуна - зарезали боевых петухов, баранов. Было у Драгомила и его жрецов побуждение принести в жертву живую человеческую душу, да Добрыня остановил их. Знал богатырь, что жрецы выбирают жертвы среди христиан, но это не нравилось великому князю, и при Владимире не было пока загубленных в жертву Перуну христианских душ. Чтил князь великую княгиню Ольгу, положившую конец человеческим жертвоприношениям.
Поход в Галицию предстоял многодневный. И преград на пути рати предполагалось много, одних рек сколько! Перед воинами раскинулось холмистое правобережье Днепра. Запылили степные дороги. Кони шли с увала на увал резво, легко, им тоже пока был в охотку этот поход.
Старшую дружину Добрыня вел по пути, которым когда-то ходил князь Олег. От Киева до Червеня несколько дневных переходов. Когда же до цели похода остался один дневной бросок, во главе старшей дружины встал сам Владимир и повел её скорым маршем. Он появился под стенами крепости на вечерней заре и так неожиданно, что поляки не успели закрыть ворота и приготовиться к защите, только стража у червенских ворот оказала малое сопротивление. Но бывалые воины и шедшие впереди них Добрыня и Фёдор Волчий Хвост ;скоро прорубили в страже брешь, и дружина вошла в город, не встретив иного противоборства.
Ещё князь Владимир по молодости жаждал битвы и сожалел, что она не возникла, а Добрыня, располагаясь спать в шатре, поставленном на городской площади, с радостью сказал:
- Воздай славу Перуну, князь-батюшка, за то, что этот поход на Червень не унес жизней наших воинов.
- Воздам, дядюшка. Ан жажда одолевает, - ответил князь.
- Впереди, может статься, не одна жестокая битва грядет, - успокоил племянника Добрыня и не ошибся.
Однако в галицийском походе князю Владимиру не удалось утолить боевую жажду. Вынимал он меч лишь для того, чтобы послать своих витязей догонять отступающего всюду врага. Даже город Перемышль поляки отдали после малого противостояния. Потом Владимир понял, что король Мешко не хотел рьяно защищать чужую землю: пограбили и ушли, и на том спасибо. Только Хелм, кровно польский город, король Мечислав Мешко приготовился защищать силами всего войска. Тут победила мудрость воителей. Когда уже стояли близ Хелма, но ещё не под стенами, Добрыня сказал князю Владимиру:
- Король Мечислав тебя чтит и отдал твою землю без сражений. Ты тоже благородный воин и не пойдешь воевать исконно польский город. Нужно ли нам здесь нивы топтать?
Боевой конь под князем Владимиром нетерпеливо рвался в сечу, к каменным крепостным стенам, за которыми засел враг. И сам князь жаждал сечи. Но, несмотря на горячую кровь молодости, в нем победила мудрость, полученная в наследство от предков: он повернул коня к Киеву. Урок бабушки Ольги, когда она говорила: «Не зарись на чужое, но береги своё», - не прошел для Владимира даром. Добрыню он, однако, упрекнул:
- Этак ты меня скоро в красну девицу преобразишь.
- Доброта, князь-батюшка, и витязю к лицу.
Оставив в Червенской области по городам наместников и малые дружины для обороны, князь Владимир повел рать к берегам Днепра. День шли не поспешая. А ночью князя посетил сон, он увидел Рогнеду, которая протягивала к нему руки и звала: «Родимый, спаси!» Проснувшись, князь ощутил в груди тревогу и, зная это знамение, велел Добрыне раньше времени поднимать войско и скорыми переходами вести его к Киеву. И не напрасно.
Когда до Киева остался один дневной переход, ночью в шатер князя привели гонца, который поведал о том, что случилось на реке Трубеж. Пребывая в дозоре, воины Данилы Акунова перехватили печенежского лазутчика. А был им гридень Ярополка Варяжко, сбежавший к печенегам. Послал его печенежский князь Куря вызнать силу княжеской дружины, потому как в стане печенегов кончились распри и Куря решил всей ордой напасть на Киев, совершить разбойничий набег на Русь. Допросив Варяжко с пристрастием и выведав у него все, что нужно, Данила не мешкая отправил смерда Василия навстречу русской рати.
Сам Данила действовал хитро. Он не погнал Варяжко в Киев на суд и расправу, но задержал перебежчика на заставе и говорил ему при этом:
- Придет час, и я отпущу тебя в орду. Скажешь кагану Куре, что князь Владимир стоит с великой дружиной на реке Рось и готовится встретить печенегов. Молвишь так - будешь жить, нет - достану и убью.
Варяжко был умный воин. Он уже разуверился в печенегах, у которых согласился служить: не отомстят, они Владимиру за любимого князя Ярополка. Теперь же Варяжко знал, что крепнет сила Киевского княжества, и, прикинув, что ежели честно послужит князю Владимиру и отведет от Руси печенегов, то ему простят тот проступок, который привел его в стан степняков. Да и не проступок это был, а душевный порыв, жажда послужить своему князю, попавшему в беду. Варяжко поклялся Даниле, что выполнит его волю.
Акунов продержал Варяжко четыре дня. На пятый вернулся Василий.
- Князь Владимир с дружиной в Киеве, - доложил гонец, - а войско скоро придет сюда.
Дело шло к ночи, и Данила решил отпустить Варяжко. Он велел своим воинам достать его из земляного острога, потом отвел его в сторону от заставы и сказал:
- Иди, русич, да помни моё слово.
Но Варяжко не ринулся в степь, а попросил:
- Избей меня, да так, чтобы печенеги поверили: был в руках у киян, когда скажу, что сбежал от них.
- Верно говоришь, Варяжко, ан рука не поднимается.
- Нужно. Бей!
- Тогда сойдемся впритык! А ну защищайся!
И затеяли два воина потасовку, и кровь пустили, и в грязи вывалялись, и одежду порвали. Когда же увидели, что достаточно украшены, обнялись и молча расстались. Варяжко ушел в стан печенегов, а Данила вернулся на заставу. Побратимы больше не встретились.
Добравшись до печенегов, Варяжко рассказал кагану Куре, какую силу видел близ Киева. Куря поверил пролазе и не решился идти на Русь, вскоре ушел к Таврии. Во время этих переходов на юг Варяжко сбежал от печенегов, вернулся в Киев, заботами Добрыни был прощен князем Владимиром, стал заниматься ремеслом - ковал-чеканил узорочье, открыл лавку, жил тихо-мирно.
Прошло ещё два года безоблачной жизни россиян. Однако кому-то надоел покой, и в земле вятичей вспыхнул бунт. Вятичи отказались платить дань и даже убили княжеских сборщиков дани.
Вести о бунте вятичей дошли до Киева к ноябрю. По первому снегу Владимир собрался в поход по окраинным землям, чтобы самому собрать дань. Называлась эта мера «ходить в полюдье». Немало был наслышан Владимир о суздальской земле ещё в ту пору, когда княжил в Новгороде, о её богатых нивах, где земля родит хлеб не хуже, чем в южных степях, о её гордом и независимом народе, который не враз покорился его отцу Святославу. Владимир пошел на Суздаль, чтобы проучить взбунтовавшихся вятичей. Поход в их землю дальний - занял много времени, и Владимиру было когда посмотреть на бесконечные просторы Руси. Её великое пространство с трудом представлялось мысленному взору, но радовало сердце: нет другой такой державы в мире, которая могла бы соперничать землями с Русью. Об одном тужил Владимир: мало на его земле порубежных городов по северо-западу, а те, что есть, очень далеки друг от друга. Сколько меж ними пустынных земель? Всем доступны и северо-восточные рубежи державы. Тут опоры и того реже: Муром, Ростов, Белозерск - площадь на тысячи верст. Утешало то, что за ними нет воинственных и диких племен.
