– Мама умерла, – Лейси кинула на него свирепый взгляд. – Ее сожгли, и она превратилась в пятьдесят миллионов кусочков пепла, которые акулы, возможно, съели на обед вечером после похорон. Теперь от нее ничего не осталось, кроме акульего дерьма, папа.

Если бы он сидел ближе к ней, то отвесил бы ей оплеуху. Хорошо, что между ними был стол. Ее щеки тут же запылали. Она сама испугалась того, что наговорила.

– Прости, – проговорила она извиняющимся тоном, не отрывая взгляда от стола. – Я действительно жалею, что сказала это, папа.

– Она была необыкновенным человеком, Лейси, – мягко сказал он. – Ее нельзя заменить.

Лейси немного помолчала, рисуя пальцем по столу.

– Могу я продолжать звонить Оливии?

– Дорогая, – он отложил фотографии, – сейчас ты не шляешься допоздна, и я действительно не вижу причин для того, чтобы беспокоить ее каждую ночь.

– Но… когда я могла бы поговорить с ней?

У нее был вид беспомощного ребенка, с этими чудными волосами, красным носиком и большими печальными голубыми глазами.

– Прости меня, Лейс! Я пустил все на самотек, и тяжелее всего пришлось тебе. Почему бы тебе не позвонить ей… ну не сегодня – сегодня ей нужно кое-что сделать… через несколько дней. И вы договоритесь, как и когда будете общаться. Пожалуйста, можешь разговаривать с ней, если она захочет, но я больше не собираюсь с ней встречаться.

Оливия сидела у себя в кабинете – у нее был короткий перерыв на обед – когда Кейти принесла чемоданчик с инструментами и поставила его на стол.

– Это тебе передал Алек О'Нейл.

– Спасибо, Кейти, – кивнула Оливия.

– И скоро должны привезти сложный перелом.

– Хорошо. Я сейчас иду.

Когда Кейти вышла из комнаты, она отложила свой персик и раскрыла чемоданчик. Инструменты были аккуратно разложены, как она оставила их, когда была у Алека в последний раз. В один из кармашков был вложен белый конверт, на котором она прочитала свое имя. Там лежала записка, написанная рукой Алека.

«Можешь оставить инструменты у себя до тех пор, пока они будут тебе нужны. Пусть они тебе хорошо послужат. Вчера я разговаривал с Полом – он знает, что тебе нужно поговорить с ним. Я сказал Лейси, что она может позвонить тебе через несколько дней. Надеюсь, ты не против. Желаю тебе всего самого лучшего, Оливия.

Люблю тебя, Алек».

Она не будет больше плакать. Ни в коем случае не будет. И все же минуту ей необходимо побыть наедине с собой. Она заперла дверь своего кабинета на ключ и прислонилась к ней спиной. Затем она закрыла глаза, сложила руки на груди и стояла так до тех пор, пока отдаленный звук сирены скорой помощи не вернул ее к действительности.

На тротуаре перед домом престарелых стояла девочка. Мери как раз закончила кроссворд. Она сидела в своем кресле-качалке и, подняв глаза, увидела ее. Ей показалось, что девочка смотрит прямо на нее, а когда та двинулась в сторону дома, Мери уронила газету на пол.

– Вы миссис Пур? – спросила девочка, поднявшись на крыльцо.

У нее были очень странные волосы. Причудливые. Рыжие у корней и черные на концах. Мери знала, кто она такая. Она узнала этот яркий рыжий цвет, который девочка пыталась скрыть. Она знала эту белую в веснушках кожу, эти большие голубые глаза и глубокие ямочки.

– Да, юная леди, – ответила она. – Чем я могу быть вам полезной?

– Вы не против, если я сяду здесь? – девочка показала на кресло-качалку рядом с Мери.

– Ну, я, пожалуй, даже хотела бы, чтобы ты это сделала.

– Меня зовут Лейси, – представилась она, усаживаясь. – Я дочь Энни О'Нейл… Вы ее помните?

– Так же хорошо, как свое имя, – засмеялась Мери. – Ты очень похожа на свою маму, не так ли?

Лейси кивнула.

– Если не считать вот этого, – она прикоснулась к своим волосам. Лейси взглянула на берег, а затем, чуть наклонившись в кресле, посмотрела на Мери. – Может быть, это прозвучит несколько странно, но я знаю, что когда у мамы возникали проблемы, она обычно делилась ими с вами. И я подумала… Ну, я просто решила, что могу тоже попытаться.

– Какие же проблемы могут возникнуть у такой маленькой девочки, как ты?

– На самом деле, все это очень сложно, – Лейси неуверенно смотрела на нее, наверное думая, что Мери оказалась старше, чем она ожидала, слишком старая, чтобы помочь девочке в затруднительном положении.

– У тебя случайно нет сигареты, а? – спросила Мери.

– Что? – Лейси выглядела изумленной. Она встала и достала из кармана шорт помятую пачку «Мальборо». – Вообще-то я, наверное, не должна давать вам сигарету, – она спрятала пачку. – А вы не… Я хочу сказать… это не вредно для вашего здоровья?

– Не вреднее, чем для твоего. – Мери протянула руку, и Лейси положила на ее ладонь вожделенную палочку, набитую табаком.

Мери поднесла сигарету к губам и глубоко затянулась, когда Лейси дала ей прикурить. Она до слез закашлялась сухим мелким кашлем, и Лейси обеспокоенно постучала ее по спине.

– У меня все в порядке, детка, – смогла наконец произнести Мери. – О, это прекрасно. Спасибо, – она показала на кресло-качалку рядом с собой. – Теперь можешь снова сесть и рассказать мне о своих проблемах.

Лейси убрала сигареты в карман и села.

– Ну, – она смотрела на поручень кресла, как будто то, что она собиралась сказать, было написано на нем, – мой папа был ужасно подавлен после смерти мамы. Он просто сидел дома и целыми днями разглядывал фотографии кисс-риверского маяка, потому что они напоминали ему о маме. Он не ходил на работу и выглядел просто ужасно.

Мери вспомнила год после смерти Калеба. Лейси словно описывала ее саму.

– Потом папа подружился с женщиной, которую зовут Оливия. Она – врач, та самая, которая пыталась спасти мамину жизнь в отделении скорой помощи в тот вечер, когда в нее стреляли…

– Так это она? – Мери вспомнила молодую женщину, которая привезла журналы в дом престарелых.

Она понятия не имела, что Оливия – врач, а уж тем более, что это именно она пыталась помочь Энни. И она замужем за Полом Маселли, так ведь? Боже мой, какая путаница! Мери снова затянулась, на этот раз более осторожно.

– Да, – Лейси сняла сандалии и, поставив ступни на сиденье своего кресла, обняла колени руками. И Энни садилась так, когда ей бывало тяжело. – Как бы то ни было, – продолжала Лейси, – она замужем за Полом Маселли – это тот парень, который разговаривал с вами о маяке. Но на самом деле, она любит моего отца.

Мери нахмурилась.

– Ты уверена?

– О, определенно! Я могу сказать это по тому, как она говорит о нем и по разной другой ерунде. И самое главное, что ему она тоже нравится, но он говорит, что не будет с ней больше встречаться, отчасти потому, что она замужем, хотя на самом деле они разошлись, но в основном потому, что считает, что после смерти моей мамы прошло еще слишком мало времени, чтобы он мог позволить себе это, – Лейси остановилась, чтобы перевести дыхание, а затем продолжила: – Она совсем не похожа на мою маму, и я думаю, это беспокоит его. Я по-настоящему любила маму, но все говорят о ней так, как будто она какое-то божество.

На террасу вышли Труди и Джейн, и Лейси посмотрела на них. Они вытаращили глаза, увидев Мери с сигаретой. Мери кивнула им, и они поняли, что она хочет поговорить наедине со своей посетительницей. Они прошли в дальний конец террасы и уселись.

– Ну, в общем, как бы то ни было, – продолжала Лейси, – теперь папа снова завернулся в свой маленький кокон, в котором пребывал до того, как подружился с Оливией. Он снова плохо выглядит и все время думает о маяке. Это невыносимо находиться рядом с ним, когда он такой. И еще Пол. Я не понимаю, почему он нравится Оливии больше папы. Он какой-то малахольный.

Мери улыбнулась. Она не была уверена в значении слова «малахольный», но не сомневалась, что оценка девочки совершенно точна.

– Извините, что я так говорю. Возможно, он ваш друг, раз вы разговаривали с ним о маяке, и все такое прочее.